В следующих главах мы подробно рассмотрим сновидение как послание от Внутреннего Центра, как историю, рассказанную расслабленным телом о том, в чем нуждается наша живая душа.
Мы увидим ситуации и примеры, когда человек теряет психологическое равновесие, слишком удалившись от своего Внутреннего Центра, как срабатывает защитный механизм, помогающий возвратиться к этому равновесию, и как это отражается в сновидениях.
Особое внимание мы уделим теме приближения и удаления от Центра и связанными с этой динамикой привычками и сверхценными идеями, выработанными под давлением социальных норм.
Важно отметить, что, подобно тому, как органы равновесия на физиологическом уровне пытаются вернуть тело в сбалансированное состояние, внутренние психические процессы посредством особых механизмов пытаются возвратить нас к Внутреннему Центру. Ведь именно в контакте с ним удается воспринимать мир более реалистичным, а отдельные явления в мире – связанными и соразмерными.
И прежде, чем обратиться к сновидениям как к намекам и подсказкам от Внутреннего Центра, рассмотрим его особую роль для нашей психики в целом.
Так, для нашего современника, основоположника биосинтеза Дэвида Боаделлы, поддержанию полноценных контактов со своим центром и «центрированию» отводится важная роль в реинтеграции разнонаправленных психических процессов14.
Храм Аполлона в Дельфах, в котором эллины через сновидения получали советы и предсказания, был построен в непосредственной близости с символическим центром, который они называли «Пуп Земли».
В Древнем Китае он виделся как та инстанция, которая, подобно камертону, позволяла человеку настроиться на особую волну, связанную с полноценным опытом. Для древних китайцев это было неперсонифицированное Дао.
В даосизме символически раскрывается слой за слоем то, что лежит в основе и приближает нас к Внутреннему Центру, который рассматривался как образец (камертон). «Человек берет за образец Землю, Земля берет за образец Небо, Небо берет за образец Дао, Дао берет за образец самоестественность» (Цзы жань)15. По мнению Малявина, «идеал даосизма в конечном итоге сводится к следованию своей изначальной природе и к соединению с природой как таковой».
Для человека иудео-христианской культуры это ассоциируется с пребыванием прародителей в раю – месте невероятных возможностей в близком присутствии Бога, в данном контексте – персонифицированного варианта Внутреннего Центра.
Миф об этом бесценном опыте с последующей его утерей после изгнания из рая для нас наиболее интересен, поскольку касается по-настоящему глубоких причин того, что происходит на архаических уровнях нашей психики. Ко многим явлениям мы привыкли и не замечаем их противоречий и драматизма, пока что-то в нас не начинает настойчиво пытаться вернуть нам потерянное равновесие.
«В глубинах хаоса кроется чудесное. Приподними завесу тайны»
Лао-цзы
Не только здоровье, счастье и благополучие сложно описать, пока мы в нем пребываем – в подобные моменты точка внимания сдвигается в состояние, в котором мало привычных слов, разве что поэтические метафоры. Гораздо проще это удается тогда, когда мы это чудесное состояние теряем. Возможно, поэтому библейское описание деталей пребывания человека в «идеальном месте» – в райском саду – в непосредственном контакте с Богом (Внутренним Центром) также связано с потерей подобного ценного опыта, с «изгнанием из рая».
Может быть, поэтому мы поколениями помним и бережно храним важную историю о потере опыта целостности как известный нам иудео-христианский миф об изгнании из рая.
Глубинная память об утраченной гармонии между телесным и духовным, то чувство в нас, которое вопреки привычкам и логике, указывает, кем мы пришли в этот мир, свидетельствует о том, что нам изначально присуща эта целостность и неразделенность, которые в процессе эволюции человечество по каким-то причинам утратило.
Это чувство иногда просыпается и словно призывает нас из своей глубины архаичных пластов психики. Это зов по чему-то сокровенному, изначальному, по возвращающему нас обратно к себе подлинному (как рыбу, стремящуюся к заветному нерестилищу, где она когда-то появилась на свет). Память об утраченной гармонии зафиксирована у самых разных народов во многих мифах и легендах, дошедших до нас. Наиболее близким и понятным для человека европейской культуры является описанный в Библии миф об изгнании Адама и Евы из рая.
Он является метафорическим описанием потери контакта с Внутренним Центром, а вместе с ним, изначального психического баланса.
«Свобода подобна тайному обряду.
Захочешь улучшить – оскудеет.
Захочешь подчинить – исчезнет»
Лао-цзы
Если рассматривать библейский рай как описание ценного человеческого опыта мифологическим языком, то выяснится, что пока наши прародители в нем пребывали, знали они о нем не так уж много. А вот потеря этого опыта, зафиксированного в мифе об изгнании из рая, дает гораздо больше пищи для размышления.
В Библии рай описывается как сад – место, где мужчина и женщина живут в полной гармонии с Богом (с персонифицированным Внутренним Центром), с природой, с животными, друг с другом и с собой.
Речь идет о целостном объемном видении, в котором возможно одновременно воспринимать и сад целиком, и его отдельные деревья возможностей. В котором возможен естественный контакт с животными (животными страстями), и уживаются как сильные чувства (гнев, агрессия), так и слабые (грусть, печаль, страх).
Для современного человека это звучит парадоксально, но пока мы в контакте с сильными чувствами, они для нас безопасны. Потеряв способность контактировать с ними после изгнания из рая, человек вынужден избыточно их контролировать, ценой напряжения и «мышечного панциря».
Изначально телесность людей была основана на естественном (интегрированном) протекании процессов, открытости и восприимчивости (в том числе и духовному опыту). Ведь согласно библейскому мифу, тела Адама и Евы, будучи сотворенными Богом, были в гармонии и с «душою живою», и с природой, и с Богом. Телесная «сакральность» означала такую гармоничность и целостность, в которой в тот момент не было жесткого разделения на биологическое, социальное и духовное в человеческой природе.
Судя по ситуации до и после грехопадения, изначальная «телесная сакральность» (целостность, интегрированность) предполагала простоту и естественность отношений людей с Богом, со своим Внутренним Центром. Такую степень близости и взаимопроникновения, при которой присутствие Божие было живым, несомненным и совершенно не ущемляющим внутренней свободы, то есть не смущавшим обитателей рая.
Вот почему важным акцентом в мифе о рае я нахожу описание выбора между целостным и разделенным – это важный выбор и в жизни современного человека. К сожалению, мы не всегда задумываемся об этом, а потому и не догадываемся, что мы, как отдельные особи, и как все человечество, теряем и приобретаем в момент этого выбора. Иными словами, какую цену мы платим за свои приобретения.
В райском саду с его бесчисленным выбором разных возможностей (которые символически выражены различными деревьями и плодами), только лишь древо познания добра и зла было под строгим запретом. Обратите внимание, не просто древо познания, а именно познания добра и зла.
Почему же так важно было вкушать от других «древ познания», и в чем же фатальность вкушения от плода познания добра и зла?
Рискну предположить, что наши прародители были не вполне готовы в этому виду знаний.
Им прежде необходимо было вкусить знаний с другого дерева – «древа контекста», – винограда, например.
Без владения контекстом запретный плод символизировал множественность, расщепление, центробежный вектор, потерю изначальной целостности (есть некоторые указания, что, скорее всего, это был состоящий из множества зернышек гранат (Granatapfel), а вовсе не яблоко).
Без понимания контекста добро и зло в большинстве случаев теряет смысл и превращается в догму или пустые лозунги. Становится тем, что делает человека дальше от собственной свободы и ближе к состоянию, где им легко управлять и манипулировать.
Если от символов и образов мифа перейти на научный язык, то это древо – знак выбора между жизнью в неразделенном мире, который может естественно восприниматься, и мире, заведомо разделенном на добро и зло, то есть который сначала искусственно разделяется, и уже потом оценочно познается (интересно, что слово «дьявол», «диавол» происходит от латинского слова «диа» – два, разделять).
Для современного человека, балансирующего на грани невроза, очень трудно, если вообще возможно, безоценочно воспринимать реальность даже в течение короткого времени. Оценочность у некоторых людей «прошита» на столь глубоком бессознательном уровне, что действует подобно коленному рефлексу. Вот почему они предпочитают оценивать (чаще обесценивать), а не наблюдать; заниматься самолюбованием вместо самоисследования.
Вспомним, что только вкусив от древа познания добра и зла, Адам и Ева обнаружили свою наготу и устыдились. Прикрыв ее фиговыми листьями, они спрятались от Бога, которому ранее полностью доверялись. Изначальная сакральность тела, предполагающая единство «биологического» и «духовного», та сакральность, которая позволяла ощущать телесную естественность и непосредственное присутствие Божие, была утеряна навсегда.
Таким образом, тело стало первым и важнейшим объектом познания добра и зла, что привело к тому, что мы сейчас воспринимаем мир напряженным, социальным телом.
Таким образом, в психологическом смысле изгнание из рая – это дистанцирование человеческой особи от целостности, Внутреннего Центра, лишение живого и непосредственного и спонтанного восприятия, жесткое разделение на биологическое, социальное и духовное.
Изгнание из рая символизирует окончательный разрыв между пробивающимся через подсознание подлинным и социально-навязанным. Тонкая связь между этими мирами, как мы увидим позже, прослеживается через сон, но нужна специальная работа, чтобы ее выявить.
Но это не так-то просто. Избыточная рационализация, потеря контакта с чувствами и обесценивание чувственного, утрата сакрального – вот первые плоды изгнания из рая, когда между подлинным и рациональным миром остается слабая связь – через интуицию и сновидения.
Но ситуация развивается, и на сцене психических событий появляются новые персонажи и новые явления. Возникает сверхконтроль, образуются холодные зоны и, наконец, утрата ценности жизни.
На дороге к возвращению к райским возможностям появляются новые камни преткновения, из которых мы строим стену. И чтобы расчистить эту дорогу, мы подробно разберем глобальные психологические последствия изгнания из рая.
1. Потеря объемного восприятия. Актуализация темы избыточной рационализации современного человека.
2. Потеря контакта с чувствами. Актуализация темы отказа от чувствительности.
3. Потеря контакта с сакральным телом. Актуализация темы биологического и социального тела.
4. Потеря опыта мистического секса. Актуализация темы отказа от чувственности в постижении мира.
5. Возникновение сверхконтроля. Актуализация темы доверия к миру и удаленности от Внутреннего Центра.
6. Отказ от мистического переживания и возникновение религии. Актуализация темы опоры на внутренние переживания, опыт и внешние догмы.
7. Потеря бессмертия. Актуализация темы жизни и смерти. Обесценивание жизни и потеря жизненности.
8. Возникновение холодных зон. Актуализация темы могущества и свободы.
Избыточная рациональность – первый «подарок» змея-искусителя перед изгнанием из рая.
Писать об избыточности рациональности непросто хотя бы потому, что мы к ней адаптировались и считаем ее нормальной. Более того, мы привыкли отождествлять себя с ней – со всем тем, что можно описать словами. А потому само понимание явлений зачастую сводится лишь к возможности уложить воспринимаемые явления в известные рациональные схемы. Становясь привычными, они воспринимаются достоверными.
И хотя это избыточно и неудобно, со временем мы так привыкаем к подобному неудобству и неравновесию между рациональными и нерациональными способами восприятия (о них позднее), что перестаем замечать избыточную рациональность, даже когда она ощущается телесно и чувственно как явный перекос.
Но в моменты переживания целостности, во время сна или транса, мы покидаем привычную территорию избыточной рациональности и обретаем сонастроенность с иными – многомерными – внутренними процессами, при этом лишаясь возможностей описания новых переживаний обычными словами.
Ведь мы попадаем на иную территорию – чувствительности, чувственности, ритмов, сложной пластики. И можем зачастую лишь заметить, что в нас что-то происходит – откликается, резонирует, перетекает и трансформируется, когда мы находимся «в поле». Находясь в потоке и резонируя или диссонируя с различными ритмами, которыми наполнен как сам человек, так и окружающая его Вселенная, наше состояние напоминает волны различной частоты и природы. Однако в такие моменты разум обычно теряется на «чужой территории», а потому способен зафиксировать и описать лишь отдельные фрагменты подобного состояния, которые удалось распознать из прежнего опыта, игнорируя при этом новые и неизвестные.
А между тем именно такое расширенное восприятие мира является особенно ценным. Ведь в такие мгновения мы становимся похожи на свет: нашу психику можно описать одновременно и как волну, и как частицу. Неслучайно Карлос Кастанеда использовал для таких состояний понятие «светящиеся существа».
Наша способность по-разному воспринимать мир левым и правым полушариями отчасти отражает это условное разделение на волну и частицу. Когда вступает в права правополушарное восприятие мира, мы восприимчивы и настроены на чувственные, эмоциональные, телесные и другие волны и ритмы. А левополушарность помогает нам воспринимать дискретно, выделять отдельные части, осознавать и концептуализировать.
Во время сна психика пытается компенсировать педалирование левополушарного способа дневного существования, навязанного социумом, и дает больше прав правополушарному.
Правополушарность отражает текучесть и непрерывность психических процессов. Вот почему подобные переживания так далеки от левополушарных, которые легко описать с помощью привычных дискретных понятий.
У человечества есть не так много слов, которыми мы можем описать всю палитру чувственных и других «волновых» переживаний. А то, что человек (пока) не может описать привычными словами, кажется ему недостоверным.
Исследователь духовного опыта Китая Владимир Вячеславович Малявин по этому поводу заметил: «Во сне, освобождающем нас от рационального самоконтроля, мы воистину открыты метаморфозам бытия и способны открывать для себя бесчисленные жизненные миры. Мир грез в китайском понимании есть непосредственное раскрытие творческой, или, как говорили в Китае, „небесной“ силы жизненных метаморфоз».
И чем больше мы погружаемся в стихию непрерывных волновых процессов, тем острее ощущаются неточности и нехватка слов и понятий – для их описания. Вот почему этот опыт так часто описывается через метафоры, аллегории, притчи и афоризмы.
Мы будем обращаться к волновым процессам, отраженным в сновидении на всех, но особенно на втором слое Символопластики, а еще – обращение к парадоксам, мифологии, афоризмам и прочему будет уместно и в этой книге.
По мнению Малявина, «Афоризм примечателен тем, что обрывает поток суждений, ставит предел слову (недаром само слово афоризм по-гречески выражало идею очерчивания границ). Афористическое высказывание как бы завязывает „цепь мыслей“ в узел: не нуждаясь в доказательствах, оно отсылает не к другому суждению, а к смыслу, схороненному в нем самом, хотя и лежащему за пределами наличного, общепринятого значения слов».
Для решения более сложных задач, когда для передачи ценного опыта другим людям требовалось сохранить не только сухую информацию об удивительных открытиях и догадках, но и другие ее аспекты, например, текучесть, непрерывность психических процессов и живую спонтанность, только афористичности бывало недостаточно.
Для этой цели древние эллины обращались к движениям и танцам в мистериях, а даосы прибегали к пластическим формам выражения сложных даосских идей в практиках тайцзицюань через серию сплетенных в причудливый танец движений, плавно перетекающих одно в другое и наполненных глубоким смыслом.
Не менее важным вариантом как у тех, так и у других было обращение к сновидениям.
Почему так важно осознавать рациоцентризм
Из-за малоценности чувственного опыта и ненадежности языка мы не вполне осознаем, кто мы такие и что нам на самом деле нужно. Не всегда знаем, как мы устроены, как мы воспринимаем, на основе чего принимаем решения, и, главное, как могли бы воспринимать мир по-другому, то есть более полно.
Мы слишком доверчивы и легковерны в том, что мир и мы сами – это то, как мы привыкли о нем думать. Каков мир или мы на самом деле более глубоко узнаем лишь разобравшись с этим: кто из любопытства, присущего человеческой природе, а кто от нужды, например, после психотравмирующих событий.
Именно благодаря лучшему пониманию себя у нас появляется шанс разрешить себе быть более чувствительными и чувствующими, больше доверять себе, своим чувствам и ощущениям. Таким образом мы разрешаем себе быть более живыми.
Мы можем вдруг осознать, что чувства – это тонкие ориентиры и столь недостающая нам энергия для свершений, а вовсе не атрибут впадающих в неконтролируемую истерику граждан, как кажется нередко некоторым моим клиентам. А наше тело – это вовсе не «будущий труп», по образному выражению одного психолога, а чувствующая и чувствительная часть нашего «Я». Наше тело – это во многом мы сами. Карл Юнг называл его «выражаемой частью нашей души».
Большинство людей слишком сконцентрированы на внешних сторонах жизни: повседневных заботах, стремлении к успеху, поэтому тело и чувства часто остаются без внимания и не имеют права голоса в принятии решений. Как будто наши истинные нужды и впрямь жестко прописаны в сфере рационального, а мы являемся исключительно тем, что мы думаем. Но это не так. Мы напрасно игнорируем наших истинных помощников, забывая спросить у них совета.
Пример из жизни. Как телесные знаки помогают принять решение.
Я хочу привести пример, рассказанный моим коллегой о том, как важно давать право голоса чувствам и телу.
Мой коллега, использующий в работе телесные практики, познакомился с девушкой. Она показалась ему симпатичной, и он решил поближе познакомиться с ее семьей. Больше всех его очаровал глава семейства – добродушный, с отменным чувством юмора, с кем можно было выпить рюмочку собственноручно приготовленной наливки за неспешными философскими беседами.
Это очарование стало причиной того, что он всерьез задумал жениться на своей избраннице. Он стал представлять, как счастливо они все заживут, будут вместе ездить на дачу и наслаждаться там запахами и звуками потрескивающих дров в камине.
И остановило его вот что. Когда он представлял счастливое будущее, дав волю своему воображению, он видел картинку, как они втроем едут в автомобиле на дачу, и в этой фантазии девушка неожиданно вываливалась из автомобиля. А если он пытался ее усилием воли в этой картинке удержать в автомобиле, то вываливался он сам.
И в этот момент он понял, что неоправданно распространил свое очарование от отца девушки на нее саму. А чувства к девушке были совсем иными.
Вот почему не стоит забывать, что наша психика многомерна. И когда мы включаем в восприятие не только наши мысли и рациональные конструкты, но и эмоции, образы, телесные ощущения, а особенно их динамику, тонкие взаимодействия и взаимовлияния, у нас появляется шанс увидеть мир реалистично – многомерным и прекрасным.
О проекте
О подписке