Глава 7. Кирилл

Взвесил ломик в руке. Тяжёлый. На мгновение задумался, а вдруг её дома нет, а кот орёт от невыносимого одиночества? Фиг с ним, тогда просто новую дверь поставлю взамен этой из фольги. А если она там…с мужчиной? Тогда просто наваляю ему ломиком, решил я и плечами пожал. Ибо нефиг.

Саданул острым концом лома, пытаясь вбить его в зазор между полотном двери и стеной, возле замка. Появилась маленькая выемка. Ещё раз, потом второй. Ни один из соседей даже не вышел на шум, что немного удивляло. С другой стороны, я знал, кого в эти дешёвые высотки из бараков расселяют, они ко всему привычные.

Заскрежетал замок. Тогда у меня и мысли не было отом, что можно кому-то позвонить. Спасателям. Да даже своей охране, приехали бы и аккуратно все оформили. Тогда в моей голове было одно – там внутри женщина, которая когда-то была для меня целым миром. Потом были и другие, много. Но ни одна из них не оставила следов в моей душе. А эта наследила так, что до конца жизни не оттереть…

Дверь была дешёвой, но все же – металл, пусть и тонкий. Мне всего-то осталось выбить язык замка из лузы и дело встало. Представил – ей больно там. И кот, поддавая жару, уже не орёт, а просто воет. Была не была. Напрягся, надавливаясь на лом, что есть силы, до ломоты в мыщцах, так сильно, что кажется – того и гляди вывернет суставы. И получилось, сдался замок, хрустнул напоследок, высыпал половину деталей на пол, и открылся.

Я дверь на себя потянул и вошёл. Сначала замер на мгновение, все же, ворвался в чужую квартиру. Огляделся. Полумрак, свет горит только на кухне. Пусто почти, словно квартира появилась, а деньги на мебель – нет. Хотя, наверное, так и есть.

– Ма-а-а-у! – громогласно завопил кот.

Глянул на него – шерсть дыбом, хвост трубой, глаза в полумраке блестят. Думал накинется сейчас на меня, но нет, ждёт.

– Веди, – попросил я.

И он – повёл. В единственную комнату. В ней темно. Нашарил на стене выключатель, щёлкнул, вспыхнула не люстра, нет – лампочка, что с провода свисала. И я увидел Полину. Лежит на полу, свернувшись калачиком. Так и не скажешь, что беременная. К ней бросился, к себе лицом повернул, бледная, как смерть, но дышит, без сознания просто. Застонала едва слышно. Живот беременный на месте.

Можно было вызвать скорую. Но это – долго. Одеяло сдернул с кровати, начал аккуратно в него Полину заворачивать. Нечаянно коснулся живота. Потом осмелел и опустил на него ладонь полностью. И это решило все. Ребёнок умирал. Не будет здоровый благополучный младенец биться так, словно пытается вырваться наружу всеми доступными и недоступными способами. Ему там внутри было чертовски плохо. Живот просто выгибало в разные стороны.

Быстро подхватил на руки свою ношу и бегом к дверям.

– Дверь не запирается, – сказал коту. – Тут будь, никуда не уходи!

А воровать у Полины кроме кучи горшков с цветами и кота больше и нечего. Я боялся трясти Полину по лестнице, пришлось ждать лифт. Это ещё несколько секунд. В машине быстро устраиваю её на сиденье, пристегиваю, снова касаясь живота. Трогать живот мне страшно, вдруг ребёнок не шевелится там больше? Шевелится, просто слабее. Жму на газ. Полина в себя приходит, на меня смотрит, словно не понимая, что происходит.

– Кирилл?

– В больницу едем, маленькая.

Не плачет. Руки к животу прижимает. Молчит. Глаза закрыла, губы шевелятся, что-то шепчет безостановочно. Я телефон достаю, нажимаю вызов.

– Готовьте врачей! – кричу я. – Быстро, через несколько минут подъеду!

– Но мы не принимаем рожениц так, – недоуменно отвечают мне. – Только по направлению.

– Какого, – тут я выражаюсь весьма некорректно, – я в вашу богадельню тогда столько денег вбухал?

– А вы кто? – Осторожно спрашивает женщина.

– Кирилл Доронин!

– Сейчас направлю врачей в приёмное отделение.

Нас уже ждали. Я бегу с Полиной на руках, навстречу уже катят носилки. Переложил. Полинка не тяжёлая совсем, пусть и беременная. В руку мне вцепилась, не отпускает. Бледная, только глаза в половину лица.

– Документы? – спрашивают у меня.

– Какие, черт, документы, она же умрёт сейчас!

Катят в операционную сразу. Суетятся. Слова очень страшные – отслойка плаценты, острая гипоксия плода. Снимают с неё одежду, ощупывают живот. Про меня словно забыли. Или у них просто – если обставил реанимацию новым оборудованием, то все можно. Меня не гонят, я просто стою в сторонке и наблюдаю эту бешеную суету. Смотрю на Полькин живот. Как будто ещё меньше стал, чем был. Не шевелится больше, а ведь недавно просто выгибало его изнутри. На простыни, которая постелена на операционный стол красные пятна. Из Полины течёт кровь, и мне кажется, что врачи работают слишком медленно.

– Наркоз! – кричит кто-то.

Полина обмякает. Блеснул скальпель, я отвёл взгляд, но все равно словно острым по мне полоснуло. Тут про меня все же вспомнили – одна из пожилых медсестёр.

– Ишь ты, встал! – то ли удивилась, то ли восхитилась она. – Наделают миллионов, и думают раз новые русские, то все им можно! А ну-ка пошёл отсюда, стерильное помещение, операционная!

Погнала меня в коридор. Здесь пусто, нет никого, и тихо, только слышно, как переговариваются врачи делая операцию.

– Есть контакт! – наконец сказал один из них. – Сердцебиение слабое.

Я не выдержал и открыл дверь. Не вошёл, просто заглянул. И увидел ребёнка в руках врача. Маленький, просто невероятно. Словно не человеческий детёныш, разве люди бывают такими маленькими? Мокрый, в крови, пуповина тянется вниз. Не шевелится, не кричит.

Я не знаю, от кого Полина забеременела. Но это – её ребёнок. И сейчас я хочу, чтобы ребёнок начал кричать больше всего в жизни. Я никогда ничего так не хотел.

Ребёнка забирают в сторону, проводят с ним какие то манипуляции, а потом он начинает кряхтеть. Не плачет, а именно кряхтит. То ли сердится, что из мамы достали, то ли злится, что доставали так медленно.

– Я спешил, как мог, – шепнул я.

А потом понял, что у меня на глазах слезы, даже не помню, когда и плакал в последний раз. Торопливо их вытер, пока никто не увидел. Дверь в операционную снова закрыл.

Ребёнка в маленькой каталке через несколько минут выкатила та самая женщина, что меня из операционной выгнала. Увидела меня, улыбнулась, подобрела вдруг.

– Вот она ваша малышка, можете посмотреть. Сорок два сантиметра, почти два килограмма. Маленькая конечно, но дышит сама. Все равно в реанимацию на кислород отвезу. С мамой все хорошо, зашивают.

Я склонился. Девочка, надо же. Крохотная. Носик – пуговка. Ресницы на глазках прозрачные. Сами глаза закрыты, но склонившись слышу, как сопит тихонько.

– Можете подержать, – милостиво разрешает тётка.

И вдруг суёт мне в руки младенца. К этому я готов не был и замираю, не уронить бы, такая ноша бесценная. Затем тихонько второй рукой достаю телефон – сфоткаю для Полины первые минуты жизни, и видео короткое запишу, она то под наркозом все пропустила. Малышка словно понимая, что её снимают, глаза открывает. Они – цвета дыма.

– Какая же ты красивая, – пораженно шепчу я.

– Ещё бы минут десять и не было бы красоты, – говорит тётка. – Вовремя привезли. Все, давайте обратно, реаниматолог если увидит, орать будет.

Ребёнка у меня забрала и увезла, а я ещё долго сидел в больнице на первом этаже, пересматривал что успел снять – четыре фотографии и одно видео длиной в десять секунд.

Глава 8. Полина

Первое утро в роли матери не было добрым и радостным. От наркоза я отходила крайне долго. Он воспринимался мной, как вязкое болото, вырваться из которого необходимо, но почти невозможно. Вынырнешь, вдохнешь жадно и первая мысль – где мой ребенок? все ли с ним хорошо? жив ли??? А потом снова в болото, так и не получив ни единого ответа на вопросы. Иногда сквозь забвение слышала легкий шум чужих разгововров, но не могла различить слов. Легче стало только к утру. Смогла открыть глаза и сфокусировать взгляд на женщине в Белом халате.

– Где мой ребёнок? – охрипоым голосом спросила я.

В горле запершило, я закашлялась, кашель острой болью отозвался в животе.

– О, очнулась! – то ли обрадовалась, то ли удивилась медсестра. – В реанимации она.

Я внезапно дышать разучилась. Воздух стал густым и липким, и отказывался проходить в мои лёгкие.

– От дурная! – всплеснула руками она. – Недоношенные все в реанимации, так положено! А с ней все хорошо, орала недавно, проголодалась.

Я отвернулась к стене, с трудом преодолев боль в животе. Страх отпустил не сразу. Я находилась в реанимации, кроме меня тут была еще одна девушка, ей явно было легче, сидела в телефоне. А у меня и телефона нет, он дома, под кроватью. И мама ещё не знает, что я родила. Медсестра помогла мне попить, я снова уснула. Проснулась во время визита врача. Она осмотрела шов, который красной линией пересекал мой живот снизу, одобрительно цокнула языком.

– Все хорошо, мы в палату тебя переведём, а там и ребенка увидишь. Только… – тут она замялась. – Только нет у нас пока одноместных, заняты. Можем положить только в трехместную.

– Без проблем, – согласилась я.

Я тогда только об одном думала – поскорее увидеть свою дочку.

– Мы вас переведём сразу, как будет возможность!

– Да не нужно.

– А Доронин?

– Он же не муж мне… Так, старый друг.

На том и порешили. Из реанимации в обычную палату меня перевезли на кресле каталке. Две кровати уже заняты были. На одной лежит, отвернувшись к стене брюнетка. На другой – блондинка. Её я видела на первом этаже, когда УЗИ делала, и тогда она уже мне не понравилась. Я ей, видимо, тоже – смерила меня высокомерным взглядом. Ну да, мне здесь не место.

Эта палата, пусть и на три кровати, сияет свежим ремонтом, имеет свою душевую. Если бы не Кирилл я бы рожала в обычном районном родильном доме. И за это я ему благодарна. Вообще за всю эту ночь. За дочь. Сначала он подарил её мне, а потом спас её жизнь. Моя жизнь на этом фоне особого значения не имела.

Возле каждой кровати стояла маленькая кроватка, скорее кювез с бортиками. Моя и брюнетки пустая, а вот у противной блондинки лежит запеленутый младенец, которого мне не видно толком.

Скорее бы мою принесли. Я столько недель мечтала о встрече с ней, и теперь каждое мгновение ожидания мучительно. Чужой младенец заворчал, блондинка сюсюкая приложила его к груди. Меня так и тянуло посмотреть, но я стерпела. Скоро мою принесут.

Тем временем у блондинки зазвонил телефон, который она даже на беззвучный не поставила. Впрочем, другая девушка, которая, как мне казалось, спала, на громкий звук не отреагировала.

– Ну, как хорошо, – ответила кому-то блондинка. – Относительно. Элитный роддом, а в соседях не пойми кто… одну с улицы привезли даже тапочек своих нет…

Я стиснула зубы и накрылась с головой одеялом пытаясь отгородиться от чужого разговора. Мне все равно. Главное, что моей девочке здесь окажут лучшую помощь в городе. А я вполне могу стерпеть чужую невоспитанность.

Уснуть больше не получалось. Укол обезбаливающего, который я получила утром уже отпустил, послеоперационный шов горит огнём, радости нет вовсе, пусть и все мысли о моей девочке. Разве так я себе роды представляла? В моих мечтах это был лучший день в моей жизни. Я родила бы сама и сразу приложила ребенка к груди. А тут уже время обеда, а ребенка все не несут…

Её принесли, когда я уже отчаялась ждать, а на глазах закипали слезы. Медсестра с ребенком вошла, замерла сначала, а потом протянула туго запеленутого младенца мне.

– Это мне? – не поверила от неожиданности я.

– Тебе, тебе, – рассмеялась та.

Я робко приняла ребенка. Спит. Так тихо сопит, что почти не слышно и от этого немного жутко. Такое лицо маленькое…

– Так вот ты какая, моя дочка, – с восторгом прошептала я.

Положила её рядом с собой и принялась рассматривать. Маленькая! От того кажется, что ни на кого не похожа. Ни на меня, ни на папу своего… куколка. Игрушка. Только бесценная.

Дочка почувствовала мой взгляд и заерзала, будто пытаясь выбраться из пеленок, только силенок не хватало.

– В моем животе ты была куда бойчее! – улыбнулась нежно я.

Дочка обиделась – насупила почти невидные бровки, закряхтела, а потом тихонько заплакала. Я расстегнула выданный мне халат, приложила дочку к груди. О, она была умной! Сразу поняла, что делать нужно, втянула в рот сосок и зачмокала. Устала, уснула, потом проснулась и ещё пососала. Час, который нам дали пролетел слишком быстро, я не налюбовалась дочерью, не надышалась ею! А её пришли забирать.

– У меня молока нет вовсе, – испугалась я, отдавая её. – Она не будет голодной?

– От голода у нас не умрет, – ответили мне. – Пей больше жидкости. Роды у тебя были экстренные, организм не успел подготовиться. Да и бог с ним, придет молоко, главное ребенка спасли. Вечером ещё принесу ребенка, пока в реанимации будет.

Я кивнула, жадно глядя на ребенка в её руках – так хотелось себе обратно забрать. Женщина же повернулась к той брюнетке, что лежала без движения

– Ксения, – сказала она ей. – Ваш ребёнок стабилен, переводить в больницу будем только через неделю. Вы точно не хотите приложить его к груди?

– Не хочу, – ответила та, не повернувшись.