Глава 12. Тимофей

Я почти уехал. Сидел в три часа ночи в зале ожидания аэропорта, пил поганый кофе. На душе – срань. Нихрена не стало легче, хоть и убеждал себя, что станет. Опьянение её телом ушло, осталось жуткое похмелье. Я не хотел её вернуть. Сейчас, повзрослев на пять лет, но нисколько не поумнев, я просто хотел знать, зачем она так сделала. Я мало ей давал своей любви? Денег, стабильности? Секса? Она притворялась счастливой со мной?

Пять лет назад я был слишком горд. Слишком зол. Я просто вычеркнул её из своей жизни, даже не поговорив. И сейчас мы расстанемся снова, навсегда, но сначала я сделаю это. Мы наконец поговорим, как взрослые люди.

Я принимаю это решение и становится легче дышать. На улице залпом выпил надоевший уже, остывший кофе. Закурил. Мороз, время три утра, город спит, но здесь в аэропорту всегда движение – ожидается несколько рейсов и скоро взлетит мой. На борту самолёта меня не будет.

Я могу поехать к ней сразу, но… Мне нужно собрать мысли в кучу. А ещё я не хочу, чтобы сонная бабка была свидетелем разговора. Я дотерплю до утра. Снимаю номер в том же отеле, прошлый я успел сдать, и хорошо, запахи секса и тела Миры сейчас бы меня просто добили. Я не пью алкоголь. Я сижу в кресле и даже не думаю, хотя стоило бы. Стоило бы подумать обо всем, уехать и никогда не возвращаться.

Лиза бы сказала – я так и знала. Она бы сказала, не стоит провоцировать такие ситуации. Если бы она узнала, она бы приехала. Она умела поддержать меня. Она бы сказала – Тим, не тупи. И возможно, я не стал бы тупить, я бы уехал домой. Женился бы. На ком-нибудь, на той же Лизе… Нарожал бы детей, построил дом, посадил бы дерево. Как все.

Но нет, сука, я здесь.

Неожиданно для себя я засыпаю в кресле. Просыпаюсь – уже утро. Торопливо принимаю душ, снова пью кофе, кофе уже набил оскомину. Сижу в машине и курю одну за одной. Нужно подняться наверх, вдруг она спит? Сегодня суббота, я могу просидеть на улице ещё несколько часов…

И вдруг я вижу её. Из-за других машин – только голову и плечи. Мира явно спешит, а ещё – говорит с кем-то. Других людей я не вижу, значит это телефонный разговор через наушники. Я выхожу из машины, хлопнув дверцей. Встаю на её пути. Успеваю даже вопрос задать, который сразу вылетает у меня из головы.

Потому, что я смотрю вниз. Там – ребёнок. Явно девочка. Маленькая, хрен знает, не умею определять детский возраст. Она вцепилась в руку Миры, глаза девочки крепко зажмурены – это хорошо видно через её очки, которые здорово увеличивают. И вдруг девочка открывает глаза. Я даже не сразу понимаю, что не так с её глазами, настолько я шокирован вообще наличием ребенка.

– Мама, – дёргает за руку Миру, – мама, это кто?

Я смотрю на ребёнка, я не могу оторвать от неё глаз. И вдруг словно громом трахнуло, я понимаю, я осознаю то, что не укладывается в голове – это дочка Миры.

– Это дядя с маминой работы, – бросает Мира не глядя на меня.

Я понимаю, что не так с девочкой. Она – белая. У неё светлые-светлые глаза, вокруг них частокол белоснежных ресниц. Дочка Миры – чёртова снегурочка, даже губы у неё практически белые.

– Сколько ей лет, – спрашиваю я.

– Четыре, – резко отвечает Мира.

В моей голове щёлкает калькулятор. Девять месяцев беременности. Если бы Мира родила от меня, нашему ребёнку было бы более четырёх лет. Четыре и несколько месяцев. Но…если это не мой ребёнок, какого хрена Мира все эти дни прятала её от меня?

Девочка трёт глаза. Я вижу, как из-под очков катятся слезы, сбегают вниз и впитываются в пушистый шарф. Зачем она плачет, я же не обижал её?

– Свидетельство, – отчеканиваю я. – Покажи мне её свидетельство о рождении. Сейчас же.

– Иди в задницу, Бессонов, – зло отвечает она.

Девочка поднимает заплаканное лицо и удивлённо смотрит на маму – таких грубых слов она от неё явно никогда не слышала.

А меня колотит изнутри. Я с трудом могу поверить в то, что этот ребёнок мой – мы предохранялись, но осознание того, что Мира лгала мне все эти дни, давит, лишая возможности думать.

– Бабульки той тоже не существует? – я прищуриваюсь и смотрю прямо в глаза Миры. – В чем ты ещё мне лгала? На самом деле у тебя муж есть? Может у тебя ещё парочка-другая детей имеется?

– Я не обязана перед тобой отчитываться. Ты прошлое.

Она тянет девочку за руку к машине, та идёт и все время оглядывается на меня. Её лицо все ещё мокрое от слез. Это мама её так напугала?

– Стой, – жёстко говорю я.

Догоняю их в два широких шага. Сажусь на корточки перед ребёнком, пальто оседает на грязный дорожный снег, плевать. Я смотрю на девочку, её лицо прямо напротив моего. Маленькое такое лицо. Вокруг пушистая шапка темно красного цвета, и это лицо такое белое, что могло бы поспорить с январскими сугробами. Губы бледно розовые, глаза – почти прозрачные. Из-за очков и ещё слез они кажутся совсем огромными.

– Почему ты плачешь? – спрашиваю я.

– Мне больно, – тихо отвечает малышка. – Тут слишком светло.

И тогда до меня доходит – у её девочки альбинизм. Я слишком мало знаю об этой болезни и поэтому ни одна дельная мысль в голову не приходит. Я просто смотрю.

– Проклятье! – восклицает Мира.

Бросает сумки на землю, подхватывает ребёнка и заворачивает детское лицо своим шарфом. Бежит к машине и малышка трясётся на её руках. Открывает машину, устраивает ребёнка в детском кресле, бежит обратно за сумками. Мира боится. Сейчас она меня боится. Если бы она вела себя невозмутимо, все было бы иначе. Но её страх меняет все.

– Мы поговорим, – сообщаю я, и хватаю Миру за руку. – Ты же понимаешь, что должна мне все объяснить?

– Я тебе ничего не должна Бессонов. Эта девочка моя, только моя дочка и ты не имеешь к ней никакого отношения.

– Она больна?

– Пошёл вон! – срывается на крик Мира.

Только понимание того, что ребёнок все увидит, позволяет мне держать свои эмоции в узде. На самом деле мне хочется взять Миру за плечи и трясти, пока я не вытрясу из неё всю правду.