Глава 8. Тимофей

С Мирой я познакомился, когда мне было двадцать девять. Пусть я был не так богат, как сейчас, но уже вполне обеспечен и обласкан жизнью. У меня и мысли такой не было – жениться. И встретились мы с ней совершенно случайно, просто классика мелодрам. Я в деловом костюме опаздывал на встречу и сломался автомобиль, побежал к дороге, пытаясь тормознуть какого-нибудь левака, и нечаянно сбил её с ног.

У неё были розовые волосы. Самые натуральные розовые волосы, но это не смотрелось пошло, скорее мило и невинно. На ногах кеды с разноцветными шнурками. Сидит на асфальте попой, глазами хлопает и на меня смотрит.

– Тебя как зовут, чудо? – спросил я.

Казалось, жизненно важно знать, как её зовут.

– Мира, – ответила она.

Я знал, что её не могут звать каким-нибудь обычным именем. Ну, какая она Ира или Таня, когда у неё волосы розовые, кеды разноцветные и глаза волшебные?

Тогда я пропал, только ещё не знал этого.

– Живая, Мира? – подал ей руку.

– Да.

Она такой лёгкой была, как пушинка. Я мог бы взять её на руки и носить весь день не устав. А если устал бы, все равно бы нес, как такое чудо не нести?

– Пошли в кино, – позвал я, хотя в районе отсюда множество умных и богатых дядь ждали встречи со мной. И спохватившись, спросил, – тебе восемнадцать то есть?

– Есть, – рассмеялась она. – Мне двадцать один.

– Тогда пошли.

И она пошла со мной. Смеялась. Пила тёмное пиво и ела сырный попкорн. Я смотрел на неё и понимал – мне будет больно отпустить её, даже если я буду знать, что мы завтра встретимся. Я уже тогда хотел быть с ней всегда.

И утром припёрся за ней, адрес узнал, повёз в универ, она уже диплом собиралась получать скоро. И из универа. И водил её везде, и кормить хотелось все время, непонятно было, в чем там душа держится… Она смеялась и ела не жеманясь, и это мне в ней тоже нравилось.

Выглядит, как фея потусторонняя, но здоровый стейк запросто уговорит, ещё и с картошкой. Чудо, оно и есть!

И до последнего боялся до неё дотронуться всерьёз. Она же фея. Тонкая, воздушная. А мне двадцать девять уже, я здоровый, уважающий тренажёрки мужик. Раздавлю ещё!

У меня была куча женщин к тому времени, а Миру я решился поцеловать только через десять дней после знакомства. Такими сладкими были её губы! Целовать и целовать, не отрываясь. Как юнец, как студент, прижал её к шершавой, крашеной голубым стене её подъезда, шарил под юбкой, сминая ладонью нежные ягодицы, и взять её хотелось прямо здесь, и похер, если кто увидит.

Потому что от тихих стонов и всхлипов моей чудной Миры мне голову срывало напрочь.

– Поедем ко мне, – хрипло выдохнул я в розовые волосы. – В отель, куда угодно.

Я помнил, что у неё дома мама. Сейчас, в трех этажах над нами, ждёт свою чудную дочку домой. Но думать мог только о том, что коснулся её горячей промежности, а она влажной была прямо через ткань трусиков.

– Тимофей, – отстранилась она. – Мне поговорить с тобой нужно. О важном…

У меня в зобу дыхание сперло. Я хотел её больше, чем кого либо, когда либо, никогда никого так… А дурацкие такие разговоры ничем хорошим не кончатся.

– Говори, – стиснул зубы я.

– Понимаешь, мне двадцать один год, но я все равно ни разу…ни с кем, ну, понимаешь… – замялась она. – У меня никого не было, мне очень стыдно.

– Дурочка, – рассмеялся с облегчением я. – Какая же ты чудесная дурочка! Да я в жизни ничего лучше не слышал.

Так сладко было осознавать – все это моё. Никто не трогал, не лапал, не засовывал в неё пальцы. Только я буду. Всегда. Чётко понял в тот момент – женюсь на ней, моё чудо никому не достанется. Всё будет моё.

И так же понял, что для первого раза не годится отель какой-то среднего пошиба и тем более обшарпанная стена подъезда. Это будет наш день. Особенный. И я его идеально организую.

– Иди, – сказал я, легко поцеловав в губы. – Мама ждёт.

И улыбался ходил весь день, как дурак. На следующий день у меня была встреча с друзьями. И я решил – представлю ее. Она же моя будущая жена, пусть пока и не знает этого.

Реакция, мягко говоря, была странной. Мира стеснялась и мялась. Все женщины здесь взрослые и уверенные в себе, а она юная девушка, в платье и разноцветных кедах. Но я никому не позволю её обидеть.

– Ты самая красивая, – шепнул ей я. – Ты всех красивей в этом мире, поняла?

Она улыбнулась и кивнула. Разговорилась с кем-то, а я вышел из-за стола покурить, на террасу. Лиза стояла с сигаретой там же, нервно курила, пепел стряхивала мимо пепельницы.

– Тим, – покачала головой она. – Ты кого привёл?

– Свою девушку, – твёрдо ответил я.

– А её мама в курсе, что она гуляет после восьми вечера? Или она без спроса ушла?

Я сказал себе – терпение. Я знаю Лизу больше десяти лет. Она имеет право высказать свое мнение. Но она не имеет права обижать Миру.

– Это моя будущая жена.

– Что?

– Да, я женюсь на ней. И поэтому советую принять Миру, она больше никуда из моей жизни не исчезнет.

– С ума сошел, – буркнула Лиза, бросила сигарету куда-то в кусты.

Я вернулся в дом. Мира смеялась и разговаривала. А ведь я знал, как она стесняется и боится моих друзей. Такая смелая, моя умница, я гордился ею. Её все полюбят.

А теперь несколько лет спустя я курю в машине у её подъезда и с трудом верится, что это все на самом деле было, что это – правда было с нами.

Глава 9. Мира

Утром на меня накатила паранойя. Ника лениво чистила зубы, а я не могла отлипнуть от кухонного окна. В моем воображении десятки раз, в различных вариациях разыгрывалась одна и та же сцена. Мы выходим с Никой из подъезда, а там, снаружи, меня ждёт Бессоннов.

Что я ему скажу? Что однажды решила – ты недостоин нашей дочери? Что я была так зла на тебя, что не позволила тебе даже знать о ней? О боже, я не знала, что говорить, как, я не могла предугадать его реакцию. Мне было страшно.

А если он впадет в бешенство? Ника так хотела увидеть своего отца, Господи, для неё это будет шоком.

Машины Тимофея во дворе не было, но сейчас я понимала, что даже не знаю толком, как она выглядит. Ну, чёрная. Какой марки, какие номера, да нихрена я ничего не помнила!

– Держи себя в руках, – строго велела себе я. – У тебя ребёнок.

– Что ребёнок?

Я всегда мерзла, всегда, сколько себя помнила, а моя девочка цвета снега получилась удивительно жаркой. Она не носила тапок, и её шаги были бесшумными, пугала меня так не раз и не два. И сейчас вот.

– Самый лучший ребёнок у меня, – серьёзно ответила я. – Ника, хотя бы молока попей.

Жаркий ребёнок, который упрямо стягивал с себя носки, ещё и завтракать не умел. Как её отец. Тот по утрам глушит лишь кофе. Ника, смешная, сонная, с растрепанными ещё волосами, сидит пьёт молоко. Через трубочку, деловая.

А я так боялась того, что сейчас происходит, что хотела сбежать. Останавливало несколько причин. Первая – Ника. Она привыкла к этому городу, она здесь выросла. А главное, у неё операция скоро. Отличный врач, у которого очередь, а мы её уже почти отстояли. Потом пара недель реабилитации. Ну, куда я её потащу?

А ещё, один раз я уже убежала. Когда поняла, что не смогу больше жить в одном городе с Тимофеем, который больше не принадлежит мне, я эгоистично не могла видеть его счастье с другой женщиной. Это бы меня убило.

Вот теперь я не убегу. Я не та смешная студентка с розовыми волосами, что тогда была. Я взрослая женщина. Я победила свои страхи. Я несу ответственность за своего ребёнка.

Тимофей уедет. Потом, когда операция будет позади и я закрою кредит, я уволюсь из компании Рудольфа. И мы с Тимофеем не встретимся больше никогда.

– Ты приходишь, когда я сплю, – обвинила меня Ника. – А я скучаю.

Она сидела передо мной и я плела ей белоснежные косички. Раньше не умела, да и волос у Ники почти не было лет до двух, так, пушок. А вот после двух, как полезли, пришлось учиться.

– Зайка, прости, – повинилась я. – Это только на несколько дней, потом работы будет меньше.

И мужчина, который принимал участие в твоём создании, уедет, добавила мысленно.

– Тётя Надя хорошая, – вздохнула дочка. – Конфеты даёт.

Выходим из подъезда, я так стискиваю детскую руку, словно в любой момент бежать готова. Но никто не выходит нам навстречу из припаркованных вдоль сугробов машин. Все хорошо. Он не приехал. Расслабленно выдыхаю.

Всю дорогу Ника болтает без остановки, я помогаю ей переодеться, когда у меня звонит телефон. Трубку беру сразу, без задней мысли.

– Я подъеду к тебе через десять минут?

– Я не дома пока.

Секундная пауза. Из группы доносится детский крик, а потом задорный смех.

– У тебя там дети?

– Это телевизор, – тут же отвечаю я. – Я приеду минут через двадцать.

Опускаю телефон в карман, смотрю на дочку. Существует предрассудок, что у альбиносов красные глаза. Нет, это не так. Они у неё серые. Но такие светлые, что почти прозрачные. В разы светлее хмурого неба, но такие же безграничные. И смотрят они на меня с укоризной.

– Врать не хорошо.

– Я знаю, но все мы иногда врем. Пока, снежок.

Поцеловала её в пробор между косичками, помахала рукой и поспешила на улицу. В машине снова убрала кресло в багажник, посмотрела, чтобы ничего детского не валялось. Я устала уже так жить. Хочется, чтобы снова Ника и я, и никаких переживаний.

Бессонов курит у подъезда. И вот хочется ему вставать так рано, учитывая, что у него здесь и обязанностей никаких нет? Если только для того, чтобы мучить меня.

– Я тебя давно спросить хотел, что за фамилии дурацкая?

– У меня? Я же сюда зимой приехала. Пять лет назад. Хотелось лета и теплышка, вот я себе фамилию и придумала. Сама.

Отбросил сигарету, направился к машине и открыл мне пассажирскую дверцу.

– Почему тебя дома нет? Время без пятнадцати восемь. Где ты ночевала?

– Это не твоё дело, Бессонов.

– У мужчины?

Я вижу, как его руки сжимают руль, так, что белеют костяшки пальцев. Но его моя жизнь и правда, не касается. А ещё… Ну, пыталась я. Пробовала. Ника только в садик пошла, я ещё не начала работать полный день, у меня даже время было. И я позволила себе познакомиться с другим мужчиной.

Он был хорошим. Всяко лучше Бессонова. Он был милым. Его не пугало наличие Ники. Но когда я допустила близость с ним, я поняла, что просто ничего не чувствую. Сплошная механика, я лежу, он на мне двигается, дышит тяжело, а я размышляю – в какой момент лучше застонать, чтобы было правдоподобнее?

Бессонов так выжег меня изнутри, что теперь в моем сердце, и вагине, похоже, больше нет места другим мужчинам. С тем парнем я вскоре порвала, и поняла, чем так – лучше никак. У меня Ника есть, больше мне для счастья ничего не нужно.

– Я не буду отвечать на этот вопрос.

Некоторое время мы едем молча, и я даже не спрашиваю куда.

– Чем тебе не угодила моя фамилия? Ты же понимаешь, что тебе от меня не отмыться. Никогда. Я видел твою девственную кровь. На себе, на своём члене, на простынях. Я был у тебя первым, Мира.

На мгновение закрываю глаза, не больше, он не должен понять, что делает мне больно.

– Ну и что, – легкомысленно пожимаю плечами я. – Не последним же.

И его глаза загораются таким бешенством, что мне внезапно становится весело. Пусть у меня больше не розовые волосы и хожу я в деловых блузках, а не в разноцветных кедах. Я все та же хрупкая девушка, которую так легко обидеть. И понимание того, что я могу обидеть Бессонова – такого большого и сильного, меня пьянит. Я тоже могу делать ему больно.