Тело требовало возобновления полноценного восприятия. А таковое будто стерлось из ментальных способностей синхронизировать сознание с телом. Кира существовала разрознено – тело и размытое восприятие себя через пресловутое «я». Так она и перемещалась по пространствам, склеивающихся в окружающий мир. Она и её тело – два родственных фрагмента целого. И ей не удавалось достичь их синергии. Чего-то не хватало для обеспечения молекулярных связей между «я» и физической оболочкой.
Куда проще дела обстояли с созданием материала для ваяния. Она мастерски смешивала множество компонентов, добиваясь стойкого к окружающим факторам материала. Созданные из него статуи обещали выдержать натиск ветра, воды и возможно человеческой силы.
А тело? Точнее «я»? А может, оба были лишены какого-то важного компонента, обеспечивающего устойчивость при взаимодействии с другими носителями тел. А может не тел, а таких же «я», но при этом иных. И среди этих чужих сознаний встречались чужеродные и вражеские.
Ей требовался недостающий компонент, способный пробудить восприятие тела. И это не была дисморфомания, проявлявшаяся почти также. Она понимала, что с ней происходит, но не знала, как исправить положение.
За окном монотонно накрапывал дождь. Он мерно стучал по стеклам, оставляя на них капли. Те стекали, не желая соединяться со стеклом. Разные вещества не способны смешиваться. Либо же они не получили необходимые для этого условия.
Квартира, пропитанная запахами человеческих тел, ограничивала движение мысли. Определенно она не была способна творить под кайфом флюидов. Те оседали на каждой детали интерьера. И дни, прошедшие с последней встречи Ольги и её мужчины, не растворили следы, оставленные в воздухе, на простынях и полу. Она ощущала этот след ментально. Обанять такие ароматы не в силах тело – это задача ума.
Они ей мешали работать, но требовались для того, чтобы жить.
Не принимая душ со сна, женщина надела новый костюм. На запястье заиграл внушительный по размеру золотой браслет. Ей нравилось собственное тело, и оно было достойно того, чтобы его украшать, сохранять аромат и любоваться отражением в зеркале. Тело умело принимать любовь. Оно не было способно думать, но уж точно обладало обостренной способностью чувствовать.
Взяв с тумбочки ключи от машины, Ольга направилась к двери. На часах было достаточно времени, чтобы она могла позволить себе прокатиться по проспекту, получая порцию удовольствия от быстрой езды. Ей досталось особенное тело – оно наслаждалось при удобном случае тем, что ему предоставлялось. А отказывать себе в кайфе Ольга не научилась.
– Мне бы хотелось помочь одной девушке, но без вас не управлюсь.
– Давай, рассказывай, что там случилось, – пожилой мужчина удобно расположился на стуле, ощущая, как подступает усталость, хоть он успел и в отпуске побывать, и на больничном отлежаться.
– Недавно в школу пришла девушка, разыскивая одну из натурщиц.
– А разве ты их не знаешь? – педагог усмехнулся, поскольку всем сотрудникам заведения была известна любопытность администратора.
– А вот и нет. Натурщица, которую искала посетительница, была замечена в школе восемнадцать лет тому назад, – администратор подавала информацию таким образом, будто та в априори могла заинтересовать собеседника.
– Я и сам-то уже не вспомню.
– Что же делать?
– А почему она вообще её ищет? Тебе не показалось это странным?
– Она не произвела впечатления опасной особы.
– Это сложно заметить при шапочном знакомстве.
– Мне кажется, что ей можно доверять, – администратор редко ошибалась в людях.
– Дело не только в ней, – педагог не спешил избавляться от озадаченности.
– А в чем?
– Во мне.
– И?
– Как я вспомню натурщицу? И она не одна была на тот период времени.
– Я могу подсказать, – администратор интригующе ухмыльнулась.
– Говори, – пожилой мужчина невольно вовлекся в игру, начатую неизвестной особой.
– Можно организовать этой девушке экскурсию в наше хранилище работ?
– Вот скажи, зачем мне эта головная боль?
– Она же пришла в храм искусства.
– Я подумаю.
Ему не хватало прикосновений. Чьих-то к его коже, и ответных. И уж точно это желание не смогли бы удовлетворить особы, готовые отдаться в первый вечер тому, кто лучше одет и способен оплатить взаимный каприз. Касание таких рук перестали производить на него впечатление. Изредка он довольствовался ими в виду дефицита тех, о которых мечталось. Но только не в последнее время. Он пресытился пустотой.
В голове звучало предупреждение друга о риске доживать век в одиночестве. Какое там доживание – он ещё не отлюбил на полную катушку. Не просто не выжался по максимуму в сексе, а именно недочувствовал что-то особенное. Самое странное, что он чаще стал посматривать в сторону любви. Раньше она была вымыслом. То ли молодость это обуславливала, то ли разочарование. Перед ним мелькала жизнь с её скоротечными днями и быстро проносящимися людьми. Редкая женщина оставалась в его памяти. Конечно, таких хватало, и он даже был благодарен им за те отношения, что с ними сложились, но все это осталось позади. А назад вернуться невозможно. Во времени и в отношениях.
Раймонд устроился на диване со стаканом виски в руке. Такими были почти все его вечера. А за пределами дома он только сильнее ощущал одиночество. Казалось, что в такие моменты у него обострялся нюх, как у зверя, и он рыскал по городу, становившемуся безлюдным персонально для него.
Он не любил пустоту.
Вечера, отмеченные одиночеством, с ней делил большой город. Гигант, обладавший собственным дыханием и может даже мыслями, заставлял отвлекаться от личного и вовлекаться в общий поток. Она безучастно созерцала движения города. Иногда ей казалось, что именно он задает направление движению машин и людей, формируя маршруты. Город виделся чем-то живым и вместе с тем бездушным. Он не мог понять ни слов, ни чувств. Либо же их был такой переизбыток, что он отключился, как сознание человека под влиянием алкоголя или психотропных препаратов. Города нуждались в отдыхе. От людей уставали они сами и все, что их окружало.
Кира давно ощущала утомление от общения с людьми. Редкий человек не пытался ненароком, а то и специально, задеть её, причем почти каждому удавалось проникнуть, если не в душу, так под кожу, после чего она долгое время испытывала дискомфорт, а тот не поддавался устранению.
Она не ненавидела людей, напротив, те обеспечивали ей должный эмоциональный уровень для сотворения скульптур. Имелось одно важное обстоятельство – те, кому полагалось стимулировать рабочий процесс, не были живыми. Кире и самой больше нравилось смотреть на фотографии людей, не проникая на их личные территории, состоявшие из чувств и мыслей.
Город же не просто проникал в чужие жизни, он впитывал их в самого себя. Когда-то и она растворится в нем, а он на какое-то время сохранит её следы. За это его стоило любить.
Неумолимость времени чуть ли не в двери стучалась, а он ни в какую не желал её впускать. Он все ещё рассчитывал успеть обзавестись приемником, а потому следовало держать оборону студии от забвения.
Тихон заварил крепкий чай, заставлявший воображение творца концентрироваться на сути. Он искал изъяны в эскизе. Ему казалось, что их не существует, но такого просто быть не могло. Ничто не могло быть идеальным, а он будто бы нарушил неустановленный закон и приблизился к чему-то особенному, за что был наказан болезнью. Он и так заплатил высокую цену за право творить и создавать предметы искусства. Но разве это было справедливо? Когда-то по юности лет он задавался подобным вопросом, а потом повзрослел и его попустило. Он принял правила, неписанные, но установленные множеством людей. Он не стал искать справедливости и довольствовался крошечным рабочим пространством и неизвестностью. Кто-то когда-то решил, что творец не смеет почивать на лаврах славы при жизни. Лишь смерть показывала миру человека, чьи деяния заслуживали внимания. И он почти смирился, периодически обижаясь на судьбу и может даже провидение, закрывших его от мира. Он творил, и словно шепотом пытался докричаться до безразличных прохожих.
И если для себя более он не жаждал признания, то для своего детища, коим выступало искусство, обязан был проложить путь в большой мир.
Голос человека, от которого зависела судьба желания, обретал функцию аванса. Надеждам она не доверяла, но и не отвергала их.
– У меня для вас хорошие известия, – сообщила позвонившая девушка.
– Не терпится узнать их.
– Я беседовала с педагогом, и он согласился пойти вам навстречу, – администратор из школы искусств демонстрировала радость, как собственную, а не принадлежавшую постороннему человеку.
– Вы сделали для меня то, на что я не надеялась, – Кира и в самом деле, не рассчитывала на столь успешное развитие событий.
– Приходите во вторник, я подведу вас к Анатолию Семеновичу, и уже вдвоем решите, как будете взаимодействовать.
– Благодарю вас, – Кира старалась не прогнозировать исход грядущих событий, чтобы не омрачить их пессимистическим настроем.
– Не за что, главное, чтобы вы нашли таинственную натурщицу.
– Вы даже не представляете, насколько она необычна.
– Могу только догадываться, – девушка предполагала, какими бывают причастные к миру искусства персоны.
– Может быть да, а может, и нет, – Кире не хотелось говорить лишнее.
– Вот за что я люблю творческих людей. Жду вас.
– Вам не кажется, что это какой-то абсурд?
– Позвольте уточнить, что именно вам не понравилось?
– Вы ещё спрашиваете?
– Да.
– Ладно, попробую пояснить очевидное, – клиент мастерской по изготовлению памятников громко вздохнул и достав из сумки фотографии, небрежно бросил их на стол перед собеседником.
– На что мне следует обратить внимание? – Тимур неохотно взглянул на фотографии памятника, недавно установленного на одной из могил.
– Издеваетесь? – на лице клиента стали проступать красные пятна.
– Напротив, я очень хочу понять суть ваших претензий.
– Это что за кощунство? – мужчина принялся тыкать пальцем в фотографии, недоумевая, почему владелец мастерской не понимает причину его возмущения.
– Давайте успокоимся, и просто озвучьте суть того, что вас вывело из себя, – Тимур недолюбливал заказчиков, сначала безропотно принимавших работу, а после выдвигавших претензии.
– Вы считаете, что статуя вместо достойного памятника не оскорбляет память усопшего?
О проекте
О подписке