Глава 7. Распределение

Время к концу пятого курса полетело стремительно. Без пяти выпускники – переводчики уже не замечали весны, не заводили новых знакомств с умопомрачительными майскими девчонками.

Распределение – это слово выросло в огромный транспарант перед внутренним взором каждого. Большинство ребят примерно предполагали, куда отправятся работать. Но по-прежнему было непонятно, кому достанется самый лакомый кусок – распределение за границу «по военке».

После четырех лет занятий на военной кафедре, обязательных для всех переводчиков, все они формально получали звание лейтенантов-штабистов. Но фактически отслужить срочную службу в армии, хоть и в звании лейтенанта, каждый был все равно обязан. То есть хочешь – не хочешь, а два года Родине отдай. Чаще всего выпускник начинал работать, но в ближайший военный призыв получал повестку из военкомата: явиться для прохождения двухлетней срочной службы. А там уж, хоть и лейтенантом, но послать могли в любую тьмутаракань.

Вот и считай: профессия побоку, деньги – лейтенантский оклад с вычетом за бездетность и квартиру – мизерные, личной жизни – никакой.

Если же приходила разнарядка из ГУКа – Главного Управления по Кадрам – это значило, что переводчик будет работать по-настоящему с языком, за границей, обслуживать наших «военсоветников» в какой-нибудь стране соцлагеря. Зарплата шла почти в валюте: чеки внешпосылторга. С ними открывался доступ в сказочные, недоступные для простых советских граждан оазисы дефицита – валютные «Березки».

Не стоило сбрасывать со счетов и то, что, поработав за границей, переводчик имел больше перспектив устроиться на престижную работу в Союзе.

В испанской группе все с замиранием сердца ждали приезда комиссии из ГУКа – Главного Управления по Кадрам.

Однажды староста группы объявил, что завтра занятий не будет и все должны явиться на военную кафедру для собеседования.

Ярцев, трясясь в троллейбусе, – военный корпус располагался особняком, вдали от главного здания университета, – не только не волновался, но даже и не думал о предстоящем собеседовании. Ему на загранку надеяться не приходится. Связей – ноль, да еще отчисление из комсомола на первом курсе… Конечно, потом восстановили, но в личном деле все есть.

Скорее всего, поедут они с Кирюхой в Москву, к ее предкам. По беременности жены ему светит добиться свободного распределения. Он уже написал заявление в деканат и ему, вроде бы, не должны отказать.

В аудиторию, где заседала комиссия из Москвы, вызывали по одному. Ярцев, войдя, представился по военной форме, как учили. За столом трое: два «гриба» с седыми ежиками и округлыми животиками – майор и подполковник – в военной форме. Один – в штатском, молодой, но как будто после трехдневного похмелья: глаза мутные, желтоватые, под глазами мешки, цвет лица тоже – вроде загорелый, но с желтизной. Тогда будущим переводчикам было еще невдомек, что эта желтизна – неизбежный след тропиков. Начали задавать вопросы, самые обычные, анкетные. Неожиданно молодой заговорил по-испански, спросил про тему дипломной работы, попросил кратко изложить основные тезисы. Испанский его казался совсем не таким, как их учили в университете, но Ярцев не растерялся, отвечал спокойно, обстоятельно. Для него по-испански с понимающим человеком поговорить – это было в кайф. Молодой кивнул, что-то быстро записал.

Один из пожилых, тот, что сидел в центре, спросил:

– Ну что, товарищ Ярцев, в Мозамбик готовы ехать?

– Извините, товарищ подполковник, я – испанист.

– Ну так что ж, что испанист. Смотри-ка, – он повернулся к майору, – испанист он! А если Родина прикажет, сможешь с португальским работать?

– Так точно, товарищ подполковник.

Ярцев отрубил ответ на автомате, не успев подумать. Это «так точно» просто въелось за годы учебы на «военке».

– Ну! Вот это кадр! – засмеялся подполковник. А то что это, мямлят: «учили, не учили…» Свободен. Давайте следующего.

Ярцев вышел на лестницу покурить. Какой Мозамбик? Вроде про Кубу шла речь? А что, если и вправду в Мозамбик пошлют? Там партизаны, война. Наши, вроде, официально в военных действиях не участвуют, но что у нас значит «официально»! Да и как работать с португальским? Он этот португальский всего пару раз слышал, да и то – в карнавальных песенках, в общаге на дискотеке крутили.

Наконец всех пригласили войти в аудиторию. Подполковник встал и объявил:

– Товарищи курсанты. По результатам представления военной кафедры Киевского Госуниверситета, а также настоящего собеседования, в распоряжение Главного Управления по Кадрам командируются курсанты: Тиманович Борис Яковлевич, Каретник Константин Вадимович и Ярцев Александр Сергеевич. Вышеназванные имеют явиться в расположение части 25 августа сего года. Вольно. Все свободны.

Глава 8. Москва – Мапуту

В Москве, в учебке ГУКа, переводчики Каретник, Тиманович и Ярцев, направленные на работу в Мозамбик, получили новенькие загранпаспорта и проездные документы. Позади неделя занятий, инструктаж, медосмотр, выездная комиссия райкома партии. В группе шесть человек, трое из Киевского университета и трое «ускоренников» из военного института иностранных языков.

Эти – совсем дети, лет по девятнадцать-двадцать. После поступления в ВИИЯ и трехмесячных армейских лагерей, они прошли так называемые «ускоренные» курсы языка и – вперед и с песней – «к месту службы в расположение ограниченного контингента Советских войск в дружественных странах народной демократии».

За неделю в учебке москвичи и киевляне попритерлись, и тем и другим было что рассказать и что послушать. Киевляне – постарше, пообразованнее, зато москвичи – понахальнее, и в отношении загранки – поопытнее. В их институте заграничные командировки – дело обычное. Они рассказывали, что брать с собой, чтобы там, в Африке, «толкнуть» местным:

– Чувачки, зонты складные, утюги, радиоприемники идут хорошо, но брать их не стоит, – Андрюха Лебедев, ускоренник, молодой, спортивный на вид, голубоглазый, с непослушной соломенной челкой – перед загранкой ускоренникам позволялось месяц не стричься – сам ехал первый раз, но говорил, как бывалый переводяга:

– Это все вещи тяжелые, заметные, много не увезешь. Лучше брать что-то мелкое, легкое. Например, берешь лаврушку. Пачка – 7 копеек, есть в любом гастрономе. В чемодан можно рассовать незаметно таких пачек – хоть 50 штук. На месте перефасовываешь в маленькие пакетики по 10 листиков. На рынке идет по 100 метикал. На это можно на неделю картошки купить. На рынке, конечно, не в кооперативе. Валюту не тратишь. Или презервативы – тоже хороший товар, и везти можно, сколько хочешь. В случае чего – для себя везу, вензаболеваний боюсь.

– Ну, это ты загнул, – перебил Миша Лионов, – чему ты их учишь! Ты таможне будешь рассказывать, что собираешься несанкционированные связи иметь?!

Киевляне никак не могли взять в толк, к чему все это. Москвичи втолковывали:

– Да пойми, мужики. Нам платят чеки. Зачем? Чтобы в Березке покупать. Или приедешь в Союз, сдашь чеки один к трем

– все, ты в ажуре! Год – за три! А там жрать надо? Где хаванину брать? На это для совзагранработников есть при торгпредстве кооператив. Все продукты – за валюту. В Союзе мясо – 2 рубля кило, а там – 4 доллара. И все так. Да если ты в кооперативе будешь отовариваться, у тебя не то, что домой привезти, но и там на жратву не хватит! Другое дело – на рынке.

Киевляне призадумались. Ничего себе – цены!

– Ну а если на рынке настолько все дешевле, кто же тогда в кооператив этот ходит?

– Да все ходят, старичок! И ты пойдешь. Там на каждого списочек открыт, и твой старший группы каждую неделю проверяет, что ты взял, как питался. Ничего не брал? На рынок ходил? А известно тебе, что рынок – не место для советского человека? И тебя, как тютю – в 24 часа на Родину. Конечно, мы Родины не боимся, и все это – формально. В основном они сквозь пальцы смотрят, сами так живут. Но совсем ничего не брать нельзя – заметут.

– Прикид хороший тоже идет, – заметил Лионов. Джинсы, батники, если есть, берите с собой, но там не трепите по-пустому. Перед отъездом сдадите местным, купите маски из черного дерева, малахит. Потом здесь, в Союзе, сделаете своему направленцу подарочек, он вам в следующую командировку хорошую страну подберет.

Для ребят из Киева все это было в новость.

– Ребята, вы здесь все знаете, может, вы словарь португальский поможете достать? – Шурка Ярцев беспокоился, как они, испанисты, станут работать с португальским. На это Андрюха засмеялся, хлопнул Ярцева по плечу:

– Ты – военный переводчик! Зачем тебе словарь? Тебе нужны только три глагола: organizar, normalizar, neutralizar. Ну и еще quanto е?

– Знаешь, Андрюха, это тебе нужны три глагола. Я профессионал вообще-то.

– Это ты сейчас профессионал. Ты, наверное, когда на языке говоришь, еще и о произношении заботишься! Не переживай, армия тебя избавит от этих проблем. Это сейчас вы все много знаете. А в конце командировки будете знать ровно столько, сколько Родина прикажет.

Приближался срок вылета. Ярцев нервничал: Кира дохаживала последние дни беременности. Они надеялись, что она родит до его отъезда, что он хоть увидит младенца, узнает кто – сынок или дочка. А она все не рожала. Врач в женской консультации посмеивалась:

– Ничего, мамаша, как созреет, так и появится, ждите, осталось чуть-чуть. В любой момент может начаться.

А в учебке ГУКа Ярцева каждое утро встречали дружным ржанием:

– Ну, ты родил?

Наконец наступил день, когда куратор их группы, или, как его еще называли, направленец, объявил даты вылета:

– Ярцев, Лебедев, Бутник летят 4 сентября. Ярцев направляется в учебный центр в провинции Замбези. За ним оттуда пятого прилетит вертолет. Остальные двое из этой группы остаются в Мапуту до дальнейшего распоряжения. Назначение получат на месте. Каретник, Лионов и Тиманович вылетают 11 сентября. Каретник и Тиманович, как выпускники университета, направляются в распоряжение групп советских военных преподавателей в военных училищах: Каретник – в город Иньямбане, 12 сентября за ним в Мапуту пришлют машину. Тиманович едет работать в военное училище на севере, в Нампуле. Лионов поступает в распоряжение Советской военной миссии в Мапуту. Вопросы?

Ярцев поднял руку:

– Разрешите обратиться.

– Разрешаю.

– У меня жена должна на днях родить. Прошу неделю отсрочки.

– Лейтенант Ярцев, вы в армии. Служба не может зависеть от того, когда вашей жене вздумается рожать, – голос куратора зазвенел командирским металлом, но неожиданно смягчился:

– Когда ждете-то?

– Да в любой момент, врач говорит. Уже все сроки прошли! Пожалуйста, товарищ подполковник, ну хоть на неделю!

– Ничего не могу, Ярцев. Уже сообщили по месту службы, командование по нашей просьбе вертолет за вами посылает. Вертолет! Понимаете вы это?

– Разрешите обратиться, – поднял руку Костя Каретник.

– Разрешаю, лейтенант Каретник. У вас тоже жена рожает?

– Никак нет. Разрешите мне вместо Ярцева вылететь 4-го, а он вместо меня 11-го? Он тоже выпускник университета и лекции переводил, у него опыт есть.

Ярцев благодарно глянул на Костика: «Спасибо, друг».

– Где он переводил лекции, почему в личном деле не указано?

– Я хотел сказать, экскурсии, товарищ подполковник, это почти что лекции, похоже.

– В армии, лейтенант Каретник, «почти» не считается. Что ж, думаю, мы сможем решить вопрос положительно. Вот я исправляю в списке на проездные, получайте на 4-е, товарищ Каретник. А с тебя, Ярцев, стакан, – неожиданно подмигнул подполковник.

Кира отходила беременность так, как будто ее и не было. Единственный раз, еще в самом начале, почувствовала приступ токсикоза. Сдавала сессию, оформляла в деканате академический отпуск, паковала вещи для переезда в Подмосковье, к родителям. Однажды в троллейбусе, уже перед самым их отъездом из Киева, какая-то бабулька приблизилась к ней и тихонько сказала: сыночка носишь. А Кира и сама знала, что будет сынок. Слышала она про какие-то диковинные аппараты, импортные, конечно, которые, вроде бы, еще до родов показывали, кто родится – мальчик или девочка. Кира не очень-то верила таким сказкам. Да и не нужно ей это было. Она с самого первого месяца знала: сыночек.

К концу августа, уже в доме родителей, она почувствовала, что их с мужем отношения изменились. Они стали ближе, роднее. Лихорадочная влюбленность уступила место чувству спокойному, глубокому.

О приближающейся разлуке она как будто и не помнила, вся была внутри себя, и муж тоже как будто был внутри нее. Они, конечно, говорили о предстоящем его отъезде, собирали вещи, и в то же время она не чувствовала этого, как будто разлука не имела отношения к их реальной жизни.

За три дня до назначенной даты отъезда к ним приехали его родители. Кира знала, но в то же время как будто не понимала, что они приехали, чтобы проводить его. Она знала, что полусобранные чемоданы, рассованные под столами и по углам по всей квартире – это для него, но не сознавала и этого. Ее внутренняя, сосредоточенная на них троих – она, муж и сын – жизнь не допускала в себя ничего, что могло бы ее нарушить. Ее существо как будто стало другим: в ней одной все трое – она, муж и сын.

Однажды ночью Кира поняла, что время пришло. Она видела суету вокруг себя: чьи-то руки натягивали на нее одежду, теплый халат, пальто; видела себя, спускающейся по лестнице. Кто-то поддерживал ее под руку, потом видела себя в машине скорой помощи. Видела как будто со стороны и не понимала. Боли она тоже не осознавала. Позже, когда осталась одна на больничной койке, пришла боль, и потом боль все росла, росла, не отпуская ни на мгновение до самого разрешения.

На следующее утро после рождения сына Ярцев приехал в аэропорт. Он почти опоздал. Мишка Лионов, блестя очками и намечающимися залысинами, сунул ему полузаполненные декларации:

– Чего опаздываешь? Мы уже заполнили тебе, впиши только номер паспорта. Пошли скорее, вон Тиманович в очереди на таможню стоит.

Когда прошли таможню и сдали багаж, уже перед самым паспортным контролем, вдруг появился их куратор:

– Ну как, Ярцев, ты родил?

– Так точно, товарищ подполковник. Сын!

– Ну, молодец. Не зря хоть твой дружок… Информацию о своих, что четвертого вылетели, получили?

– Никак нет! А как они, нормально долетели?

– Да долететь-то долетели… Ну ладно, там узнаете. Счастливого полета, товарищи лейтенанты, – в голосе его появилась официальная твердость.

– Помните о важности задачи, поставленной перед вами Родиной, высоко несите… – он вдруг запнулся, смешался и закончил совсем по-свойски: – В общем, счастливо, пацаны, возвращайтесь.

Первый международный полет произвел впечатление на новоиспеченных лейтенантов. «Заграница» началась с аэропорта – новенький, только что открытый к Олимпиаде аэропорт «Шереметьево 2» блистал автоматическими раздвижными панелями дверей – просто подходишь, и они сами открываются! – овевал прохладой кондиционеров, а главное – благоухал настоящими французскими духами!

Полет продолжался почти сутки, с посадками в Каире, Джибути и Дар-эс-Саламе. В самолете еда, вино, сигареты! После Джибути на аэрофолотовском подносике с едой оказались даже бананы! Бананы! Вот это роскошь! Летишь, как в ресторане. Переводчики даже не успели устать от полета.

В Мапуту прилетели на следующее утро. Открылась дверь самолета – и вот он, первый глоток мозамбикского воздуха. Ярцеву показалось, что он не вдохнул, а глотнул: воздух был плотный, очень влажный и густо пропитанный резким запахом чего-то растительного и пряного, как пар над кастрюлей, когда делают ингаляцию с эвкалиптом.

Встречал их молодой парень, Эдик, переводчик военной миссии. Было странно, что он приехал за ними на родном советском «Рафике» голубого цвета. Потом они узнали, что почти все автомобили в молодой народной республике – советского производства и в большинстве своем – армейские: командирские «Газики», защитного цвета санитарные «Уазики» и огромные грузовики с брезентовым тентом – ГАЗ 66. По дороге из аэропорта жадно смотрели в окна автобуса, выхватывая глазами все самое необычное: проходили чернокожие тетки, обернутые не то в скатерть, не то в покрывало, с тюками на головах и привязанными за спинами детьми. Догадаться, что это дети, можно было только по торчащей из тряпки продолговатой головенке. Вдоль по тротуару полз на четвереньках человек – худющий, с иссушенными и задранными врастопырку голенями и босыми ступнями. В ответ на испуганный вопрос «Что это с ним?» Эдик небрежно бросил:

– Полиомиелит. Здесь таких полно.

Странно было и то, что ехали по левой стороне дороги. Кто-то из переводчиков вдруг крикнул:

– Смотрите, смотрите, «Калинка»! – Над стеклянной витриной кафе светилась надпись латинскими буквами: «KALINKA».

Эдик привез их на симпатичную улицу, всю утопающую в ярких каскадах цветов малинового цвета. На четырехэтажном здании, перед которым они остановились, блестел латунный номер: 49.

– Вот, мужики, – сказал Эдик, – здесь пока будете, найдете Владимира Ильича. Это комендант «сорокдевятки», он вас поселит, а пока идите в столовку, сейчас как раз обед. Ярцев спросил о ребятах, которые прилетели неделю назад, но опять ничего узнать не удалось. Эдик как-то заторопился:

– Извини, старый, дел по горло, потом. А кстати, ты иди обедай скорее, за тобой уже машина пришла из Иньямбане. Смотри, увезут, и поесть на халяву не успеешь.

Сорок девятый дом – известное на весь Мозамбик общежитие военных переводчиков. Многие из тех, кто служил в Мапуту, жили здесь постоянно, другие приезжали на день-два в командировку из провинций: получить почту, закупить на группу продукты в кооперативе. Пока обстановка в стране была спокойная, такие командировки были обычным делом. Но бывало и такое, что гражданская война вспыхивала с новой силой, и целые провинции оказывались отрезанными от столицы. Тогда совзагранработники месяцами не получали почты и вынуждены были выживать на местном – очень скудном – продовольствии.

Столовой в сорок девятом доме оказалась большая комната с длинным широким столом в центре. За столом уже сидело несколько человек.

Поздоровались, обменялись именами.

– Садитесь, ребята, сейчас подадут, – сказал плотный лысоватый дядька и коротко крикнул что-то по-португальски. Это и был Владимир Ильич. Именем своим он немного бравировал, может быть именно потому, что переводчики не упускали возможности над ним подшутить. Перед ним уже стояли две большие плоские тарелки: одна с горой риса, другая с несколькими сильно зажаренными целыми рыбинами, каждая – чуть длиннее ладони. От рыбы шел резкий, но довольно аппетитный запах.

Ярцев подумал с тоской: «Ну вот что он сказал? Ничего не понял! Как работать буду?»

Из боковой двери вышел африканец в камуфляже с высоко засученными рукавами. В руках у него был поднос, густо уставленный высокими стаканами толстого стекла и коричневыми бутылочками.

– Вот, ребята, пробуйте пиво, – пригласил Владимир Ильич.

– Да не стесняйтесь, ministerio paga (платит министерство). А кстати, кто из вас Ярцев? Тебя уже с утра водитель из Иньямбане дожидается. Так что ты ешь – и вперед.

Саша уехал в Иньямбане, так и не узнав ничего про вылетевшего вместо него неделю назад Костика.