Глава 3. Яблонька

Приближалось время сессии. И кто это выдумал – сессия в самом разгаре весны! Надо подбирать долги, сдавать зачеты, готовиться к экзаменам. Испытание не для слабаков! Сиди в библиотеке, если можешь. А как сидеть!? Лекции и семинары закончились, расписание свободное, а вокруг утопающий в весенних ароматах Киев! Да такой город только и создан для того, чтобы гулять по нему день и ночь!

Накануне сладкого и лихорадочного времени сессии, в последний день занятий, в конце лекции, Ленка шепнула:

– Кира, не убегай, после пары пойдем в «Яблоньку».

– Давай, а чего так? Вроде сперва сдать надо?

– Да нет, просто так. Поговорить хочу.

– Ладно.

Поговорить вроде и в общаге можно. Да и до общаги целых полчаса на троллейбусе трястись, говори сколько влезет. Но раз Ленка хочет, что ж, можно пойти. Погода такая, что любой повод хорош, чтобы оттянуть момент, когда придется сесть за учебники.

«Яблонька» – маленькое кафе прямо под боковой стеной здания их факультета. Несколько столиков под деревьями, дощатый ларек с посудой и небогатым ассортиментом. Там продавали спиртное в розлив, студенты-старшекурсники частенько захаживали туда после занятий. Можно было там встретить и некоторых завсегдатаев из преподавателей. Например, Язвильского – замшелого, обрюзгшего лектора по истории КПСС.

Это был самый муторный и самый обязательный предмет во всех советских ВУЗах. Лекторы, читавшие его, вдоволь издевались над студентами. Язвильский, или папа Язя, – так его называли за глаза студенты – любил пропустить перед парой рюмочку коньяка. Это, очевидно, будило его вдохновение, и на семинаре он, выбрав по списку какого-нибудь прогульщика, начинал с пристрастием допрашивать:

– Доложите, товарищ студент, какое число совковых лопат было выпущено советским доблестным тылом в период с марта по ноябрь 1942 года.

И тут уж было не до иронии. Никому в голову не приходило подмигнуть на слове «совковых». Попробуй не доложи!

– А я давал это на лекции! Лекции надо посещать, товарищ студент!

И товарищу студенту уже вряд ли кто позавидовал бы. Бывали случаи, что к папе Язе ходили пересдавать по семь раз!

Девчонки редко заходили в «Яблоньку». Спиртным они не интересовались, тортиков там не было. Можно, правда, было выпить настоящего кофе.

Когда Кира вошла в кафе, Ленка уже сидела за одноногим алюминиевым столиком. Перед ней стояла широкая рюмка с желтым вермутом и металлическая креманка с мороженым.

– Ого, Ленок, гуляем! По какому поводу? Погоди, я себе возьму.

Кира подошла к ларьку, заплатила, подождала, взяла свою рюмку и мороженое и присоединилась к подруге.

– Да какой там повод! С горя пью!

– Ну венгерским вермутом горя не зальешь, никаких денег не хватит. А что случилось?

Речь, конечно, пошла о новом парне.

– Все у нас хорошо было, – жалобно шелестела Ленка. – Он знаешь какой! Не киевлянин, конечно, но с этим я уже смирилась.

– Да ну, как же так? В Урюпинск поедешь детишек учить?

– Да что Урюпинск, я, может, влюбилась!

– Ну и?..

– Ну и вот, он так много знает, рассказывает, а я все молчу, как дура, только целуюсь.

– Чем плохо?

– Ну он и спрашивает, чего, мол, молчишь.

– Ну, а ты?

– Ну а я юмор сказать решила. Да, говорю, в моем обществе и мухи дохнут. А он, похоже, подумал, что я всерьез. Не знаю, как получилось, только он как будто стал меня избегать. Кажется мне, что он из-за мух этих. Обиделся, что ли?

– Ты что, не может быть. Это же шутка.

– Да кто его знает, не пойму. А только мухи эти не идут из головы. Слушай, Кирка, будь другом, поговори с ним. Скажи, что я страдаю, что не хотела его обидеть. Я хочу с ним встречаться, правда, хочу. Ну что тебя учить, сама понимаешь! Поговори, чтобы он ко мне вернулся.

– Ну погоди, он же тебя не бросал?

– Да нет, не бросал. Просто избегает. А если я с ним сталкиваюсь, то он как незнакомый. «Привет» – и все.

– Не знаю, как я с ним буду говорить, где? Не в комнату же к нему идти?

– Конечно, нет. Ты его как будто случайно подлови.

– Ты, что, хочешь, чтобы я под дверьми ждала? Еще не хватало.

– Зачем под дверьми. Ты с ним случайно столкнись. Они в четырнадцатой, как раз напротив лестницы. Ты на верхнем пролете подожди, а как только их выпустят, ты тут как тут. Ну Кирка! Ну пожалуйста!

– Ладно, пойду. Жди здесь.

На лестнице ждать не пришлось. Как только Кира вошла в корпус факультета, она увидела Сашу. Он стоял, согнувшись, на лестнице, одна нога на верхней ступеньке: завязывал шнурок на ботинке.

– Привет, как дела?

– А, привет. Хорошо, а у тебя?

– Все секретно, как в подполье.

– Ну и как там, в подполье? Половые вопросы беспокоят?

– Только они и беспокоят. Вас уже отпустили?

– Обижаешь! Мы – почти пятый курс. Сами решаем, кого из преподавателей домой отпустить, а кого работать заставить.

– Хорошо вам. А у меня вот сегодня только первая пара, а после третьей Баба Зина назначила зачет пересдавать. Еще полтора часа где-то болтаться надо.

– Понимаю и могу помочь. Хочешь, пойдем в Яблоньку? Могу тебя по теме погонять. Про «партию новаХа типа» все выучила?

– А у вас что, тоже баба Зина по истории КПСС была?

– Кто ж не знает Бабы Зины! «НоваХа, КраснаХа»…

– Точно! Нет, в Яблоньку не хочу. Вон в сквере у Шевченко новую стекляшку открыли. Если хочешь, пойдем, посмотрим.

– Но там только пиво.

– Ну и что? Чем пиво плохо?

– А не боишься, что Баба Зина унюхает?

– Да пошла она…

– Наш человек, вижу. Ну, так пошли.

Глава 4. Ярцев

К концу четвертого курса Саша Ярцев настолько влился в студенческую жизнь и учебу, что все стало как-то само собой получаться. Сессии сдавал легко, время свободное появилось, начал понемногу подрабатывать. Дружок Коська помог устроиться экскурсоводом в музей Софийского Собора.

Работа приятная, оттарабанил экскурсию, и гуляй. В месяц набегало рублей 80 только официально, плюс стипендия – хорошие деньги! А были еще левые экскурсии, тогда то пятерка, то трояк упадет в карман. Можно было иногда и валютой получить, иностранцы часто бывали. Но – опасно, валюта – дело серьезное. Да и зачем она? И с деревянными можно неплохо жить. Сотрудницы в музее хорошенькие, умненькие, после исторического или ин-яза. Про таких в Киеве говорили «энтеллехэнтный вол». А почему вол – кто их знает? С девчонками ему всегда было легко. У него был юмор, умение болтать ни о чем, нанизывать комплименты один на другой. Девчонкам это нравилось.

Только серьезного ничего не было. Он ничего серьезного и не хотел. На пятом курсе будет не до этого, надо сосредоточиться, чтобы распределение хорошее получить. Очень уж хотелось в Киеве остаться. Но такая перспектива иногородним, без постоянной прописки, не светила. А получить прописку можно было только одним способом: жениться. Коська и Борик, дружки с самого первого курса, сидя за бутылкой портвешка на Коськиной кухне, не раз обещали устроить ему фиктивный брак ради прописки с какой-нибудь киевлянкой. Дело это было нередкое, и даже были такие киевские «специалистки», что зарабатывали на этом. Ну что ж, денег на такое дело можно бы достать. Но дальше разговоров пока не шло.

Ярцев понимал, что друзья больше «звонят», чем в самом деле могут помочь. Борик вообще из тех, кто про дружбу только говорит красиво, а как доходит до дела, всегда как-то получается, что он бы и хотел помочь, но – «ты видишь сам, старичок, как обстоятельства складываются, сейчас никак не получится».

Коська – другое дело. На работу сам устроился, тут же и дружка Шурку пристроил. А когда Ярцеву стало невмоготу в прокуренной, вечно пьющей, вечно орущей общаге, Коська без долгих разговоров затащил его к себе, открыл дверь в свободную комнату: «Живи, Шурка, платить ничего не надо». И Ярцев прожил у них почти целый год и ничего не платил.

Милый Коська! Они хоть и обращались друг с другом по-мужски грубовато, с подтруниванием и беззлобным матерком, но Ярцев чувствовал, что Коська – его единственный друг, близкий человек в Киеве. Да и не только в Киеве. В его родном городке друзья у него были только в детстве. Когда он играл в футбол. Тогда он не просто играл: он жил, дышал футболом! Вот ведь повороты судьбы! Мечтал стать футболистом, а стал переводчиком!

Правда, еще рановато себя переводчиком считать. Можно запросто и в школу учителем загреметь, в какой-нибудь Урюпинск. Другое дело – остаться бы в Киеве. Все-таки столица Украины, третий город в Союзе, вариантов работы много. Все упиралось в прописку. Но разговоры о браке для прописки так и остались разговорами. Поговорили и забыли.

Новая девчонка, Ленка, как-то случайно возникла, на дискотеке познакомились. Показалось, что она – киевская, никогда раньше ее в общаге не видел. Вот прокололся! Хорошо еще, что ничего такого. Но она прилипла, ходит вокруг, на глаза попадается по восемь раз на день – вроде бы случайно. А зануда! Про мух – это она удачно сказала, это точно про нее.

А подружка ее забавная. Зашел с ней в стекляшку стакан пива выпить, а простояли, проболтали там до закрытия. Да еще впарила ему какой-то пакет пластиковый за пятерку. Напросилась на экскурсию в Софию.

Вообще-то на экскурсию он сам пригласил. Ну а как было не пригласить, если уже похвастался, что там работает. Да, с ней не скучно. Но – тоже иногородняя, в общаге живет. Хотя, это смотря «с какого боку» посмотреть: она из Москвы. Это даже перспективнее, чем Киев. Есть о чем подумать. После летней сессии все равно в Москву собрался, столицу посмотреть. Можно к ней заехать, прикинуть, что и как. Денег немного накоплено, у жены брата там дальняя родственница живет, есть, где остановиться…

Хорош Киев в конце мая, а в сентябре – еще лучше! Солнце мягкое, теплое, воздушное, как кукурузная мука сквозь сито. Днепр лежит весь серебристый, дышит солнцем. Парки, скверы золотятся, шуршат листвой.

Студенты возвращаются с каникул откормленные, веселые – новый курс, новые приключения. Никаких долгов, пересдач – одни благие намерения! Ну теперь-то, – каждый думает себе, – возьмусь всерьез! Вот пару дней погуляю, и уж тогда!..

– Кира, ты в Андреевской церкви была?

– Нет, Саш, а что, туда разве можно войти?

– Конечно, но во время службы лучше не ходи. Застукают, будут проблемы в универе. Я могу провести, когда там музейное обслуживание.

– Правда? А как?

– Я же музейный сотрудник. По моей Софийской корочке в любой музей Советского Союза вход бесплатный и без очереди.

– Серьезно? Клево!

– Приходи завтра в Софию к трем. Я как раз закончу экскурсию и двинем.

– Классно, конечно буду!

Саша затушил сигарету и вышел из курилки. Кира опять повернулась к своим однокурсницам.

– Ой, Кирка, смотри, доходишься по музеям, – сказала одна из них с усмешкой.

– В каком смысле? – Кира с досадой почувствовала, как краска заливает лицо.

– А в таком! Ты что, не знаешь, у него в каждой группе по подружке. И всех по экскурсиям водит.

– Ну и что такого? Мне до этого, как до лампочки. А подслушивать вредно.

Кира старалась казаться веселой и равнодушной и знала, что ничего из этого не выходит. Сердце колотилось где-то в горле, щеки горели.

– Ха-ха, не заливай, подружка! До лампочки! А вообще, Кирка, сволочь ты! У родной подруги парня увела!

– Ой, девочки, знаете что? Идите в задницу!

Кира повернулась и выскочила из курилки. Побежала вниз, схватила в гардеробе свой плащ – и на улицу. На семинар не пошла. Какой там семинар! Теперь – она знала – она будет считать минуты до этого самого «завтра к трем».

– Ну как, понравилось?

Они только что спустились с лестницы Андреевской церкви и медленно шли вниз в сторону Подола. – Ты, что, правда никогда здесь не была? – спросил Саша.

– Конечно, нет, Киев для меня – чужой город.

– Ну, тогда я тебе сделаю сюрприз. Закрой-ка глаза.

– Зачем? Что за глупости?

– Ну ладно. Вот видишь домик деревянный. Знаешь, чей это дом?

– Ой, Саш, давай без интриг. Ну, не знаю.

– Может, ты и Булгакова Михаила Афанасьевича не знаешь?

– Ну почему? Бег, Белая гвардия. Записки врача.

– А еще?

– Все, больше ничего не приходилось читать.

– А Мастер?

– Что за мастер?

– Ну, Кирка, ты… Ладно, не обижайся. Попробую достать для тебя на одну ночь. В этом доме жил Булгаков! Можешь доски потрогать!

– Ну, хорошо, я в восторге, – Кира отвернулась с досадой. Неприятно, когда тебе вот так намекают, что могла бы и побольше читать.

– Обиделась все-таки. Ну все равно, я тебе сюрприз сделаю. Закрывай глаза.

– Ладно. И не обиделась я совсем.

– Ну, закрывай, давай руку и иди за мной. Тихонько, поворачиваем. Не открывай, не открывай… Сюда, осторожно…

– Ты меня под трамвай не толкнешь?

– Нет, ты правда Мастера не читала?

– Саш, ты хочешь, чтобы я ушла?

– Все, молчу. Идем, идем. Главное – глаза не открывай. Так, теперь сюда. Раз, два, три, – открывай!

Кира открыла глаза и резко качнулась вперед. Саша схватил ее за рукав. Она стояла на самом краю высокого обрыва, вниз по склону сбегали волны разноцветной осенней листвы, далеко внизу блестела полоска Днепра, еще дальше, очень далеко, – тающие в голубом тумане киевские новостройки. Кира смотрела и не могла отвести глаз. И чем дольше смотрела, тем сильнее ей казалось, что она не стоит на земле, а летит над этим золотистым и голубым простором.

– Летишь? – услышала она у виска шепот Саши.

– Лечу!

Через пару дней он вручил Кире обернутую в газету книгу. Именно вручил, как-то торжественно:

– Вот, на целых двое суток достал! – он сказал, не на «два дня», а «на двое суток». – Смотри, аккуратно читай, так, чтобы никто не видел.

Кира удивилась:

– Как, почему это?

– Кира, это – самиздат. Ты, что, правда не догоняешь? Может, я договорюсь с приятелем, чтобы ты у него на квартире могла читать?

– Да нет, зачем. Ну раз так надо, хорошо, никто не увидит. А что это такое – самиздат?

– Ну, Кирюха, ты просто с неба свалилась. Ну правда, у тебя есть место, где читать? Так, чтобы не в общаге?

– Не волнуйся, найдется.

– И никто не увидит, что это?

– Я же сказала, не бойся.

– Смотри, не подставь меня…

Места, конечно, никакого не было. Кира просто пошла на Владимирскую горку. Была там в дальней аллейке такая укромная лавочка: даже в самые народные-разнародные праздники и гулянья до нее никто не добирался.

Сентябрь окутывал теплым золотом, шелестел листьями, постукивал падающими каштанами.

Кира провалилась в книгу, как в сон после долгого недосыпа. Бродила в туманном забытьи по пыльным переулкам Арбата, прислушивалась к беседе на Патриарших, хохотала над проделками лихой компании, глотала слезы, прижимала сцепленные руки к щемившему сердцу и – летала, летала…

Так и «пролетала» до зимней сессии. В конце сессии расписались.

Сначала было странно: муж, жена. Ярцев даже выговорить это слово в компании друзей стеснялся. Говорил «wife». Вроде как, все не всерьез. Балагурил, шутил:

– Женитьба – не самый серьезный шаг в моей жизни.

Борик и Коська с готовностью смеялись. Но к концу пятого курса и сами как-то «скоропостижно» женились. И каждый про другого думал, что такая – вдруг – смена семейного положения – неспроста. А все из-за распределения. Да у них у каждого в их испанской группе весь пятый курс, кажется, все было только ради распределения.

Вначале второго семестра, в один из «военных» дней, когда весь курс переводчиков облачался в защитного цвета офицерские рубашки и галстуки и проводил день в корпусе военной кафедры, в конце занятий майор объявил, что есть разнарядка на три места на Кубу. На военной кафедре дисциплина всегда была непререкаемой. Балагурить, шутить на занятиях никому и в голову не приходило. С «военки» могли отчислить из университета без всяких объяснений. Так что тишина в аудитории была всегда. Теперь же стало не просто тихо. Казалось, даже дышать все перестали. Куба! Загранка! Мечта каждого переводчика! Три места. А их в группе – десять.

Майор между тем продолжал: разнарядка из ГУКа (майор говорил – Хука), отбор будут делать сами ГУКовцы, к концу семестра в Киев приедут их представители. Они же проведут и свою медкомиссию.

Много чего еще говорил майор, и каждый из притихших студентов про себя прикидывал, «тянет» ли он по каждому из пунктов. Вдруг майор произнес:

– И, наконец, товарищи курсанты, директива из ГУКа информирует нас, что рассмотр загранкандидатов будет производиться только посреди женатого контингента.

Майор был героем баек, его словечки и выражения студенты записывали в специальные блокнотики и не раз от души ржали за бутылкой «сухарика», зачитывая друг другу его перлы.

Но сейчас было не до смеха. Каждый взвешивал свои шансы. Женатых в группе, кроме Ярцева, не было. Нет, был еще один, Криворожко, самый старший из всех, поступивший в университет после службы в армии, по направлению от родного колхоза. Но он потому и не конкурент: те, кого посылали учиться от колхоза, поступали в ВУЗ без экзаменов, но работать должны были вернуться в колхоз.

Коська Каретник толкнул Ярцева под столом ногой: молодец, Шурка, вовремя подсуетился с женитьбой.

После занятий трое друзей, не сговариваясь, направились к гастроному: