Осеннее интервью
Ноябрь-2020

– Что значит для Вас, Ирина Евгеньевна, быть писателем? Изменилось ли с годами Ваше представление об этом?

– Если вы не возражаете, я отвечу на этот важный вопрос сразу по высшему, гамбургскому счёту.

Жизнь на земле постоянно меняется, но понятие «писатель» остаётся неизменным. Это величина постоянная, поскольку имеется в виду не просто человек, грамотно пишущий тексты или издающий свои книжки. (Таких миллионы.) Писатель – это тот, кто создаёт, кто рождает литературу ХУДОЖЕСТВЕННУЮ. Который рисует нам образ своего времени. Кто оставляет в веках штрихи к портрету эпохи. То есть когда он – Художник, а его кисть – Слово. И в нём, в Слове, – и рисунок, и краски, и мысли.

И ещё мой совет от профи. Истинный писатель должен быть в плену не у публики, а у собственного таланта, у дара, полученного свыше. И он должен, он просто обязан его отрабатывать и ему соответствовать.

Я не сразу пришла к пониманию этого. Лишь с годами. Методом проб и ошибок. Порой даже интуитивно. Помню, мой учитель по Литинституту, поэт-классик Светлов Михаил Аркадьевич, однажды сказал мне: «Даже из таблетки аспирина можно сделать волшебство». И он делал. Вот что такое писатель.

А в конце добавлю: ведь Истинный Писатель – он посланец Неба. И у него есть сверхзадача. Из хаоса слов, хаоса языков он пытается создавать на земле ГАРМОНИЮ. Свет и добро. А это работа трудная. Так что не забывай древнюю истину: «Если можешь не писать – не пиши».

– Был ли у Вас в юности эталон литературного творчества?

– Моя юность была стандартной юностью советской девочки, комсомолки-отличницы. В столичной школе – обычной и музыкальной. Война с фашизмом только что окончилась нашей великой победой. С фронтов вернулись и не вернулись герои-отцы. И все мы хотели быть как Зоя Космодемьянская, как Уля Громова или Любка Шевцова. Все зачитывали до дыр книгу Н. Островского «Как закалялась сталь». Взахлёб читали Горького, Шолохова. Вот на этих идеях и идеалах, на таких эталонах мы крепли и возрастали. «Наша Родина лучшая, за неё и мы можем жизнь отдать». А мне ещё и повезло: я прошла трудовую школу целинницы на Алтае. Получила там аттестат зрелости. Любую технику научилась водить. Управляться с конями. В общем, поняла, познала землю не только ногами, но и руками. Ладонями. Порой до мозолей. И это была отличная, очень нужная школа. Каких лишены нынче наши сытые, а порой и ленивые дети и внуки.

И ещё добавлю. Вернувшись в родную Москву, я много училась. Тимирязевка, ВГИК, Литинститут. И никакой помощи. В вузы поступала без блата (родители-то агрономы). И тогда всюду платили стипендии. Потом замужество, дочь родилась. И мне, и мужу-художнику (тоже вгиковцу), конечно, пришлось подрабатывать. Но книги… книги были у нас повсюду. Вокруг нас, и рядом, и в нас. Наконец появились в продаже теперь разрешённые Бунин, Есенин, Олеша, Ахматова, Зощенко, иностранцы: Генрих Бёлль, Хемингуэй, Ремарк и – о чудо! – Набоков. Владимир Набоков. Великий Художник, мастер и маг. Гений чудесного русского языка. Просто эквилибрист Слова. (Про «Лолиту» хочу просто забыть.) Однако эмиграция и его, мастера, умалила. (Но то первая волна, что была ради спасения жизни.) Эмиграция, как ни крути, всех умаляет, портит, уродует. (Один только Бунин выдержал.) Но писать прозу так, как они, – не надо. Я и не буду, и не хочу. И невозможно это. Их язык – товар штучный, неповторимый. Он только внутри ИХ бокала. Внутри закона единства формы и содержания. У кого есть единство двух этих начал – у того есть и гармония. Когда же вырвалось что-то вперёд или что-то отстало, гармония рухнула, треснула. Это ярко видно в формализме, в модернизме, в поставангарде. Там нет и быть не может гармонии. Пустышка. Эксперимент. Порой даже красивый. «Дыр-бул-щыл».

Я реалист-классик. Я создала свою Мастерскую, своё Мастерство. Своё единство формы и содержания. Художник Юрий Ракша сказал: «Дай нам Бог в творчестве в силу своих возможностей и талантов хотя бы чуть-чуть приблизиться к тем великим красотам и ценностям, которые создал Творец».

– Какое самое Ваше любимое собственное литературное произведение – вне зависимости от мнения критики и популярности у читателя?

– Произведения автора словно дети его. Большие, малые, старые, молодые. Когда-то рождённые или только вчера. Конечно, свежие всегда интересней. А старые порой бывают почти забыты. Но если взглянуть с высоты птичьего полёта, то я назвала бы удачным свой роман «Белый свет». Он писался долго. Всё прирастал деталями, героями, эпизодами, всё набирал мускулы. И стал наконец многослойным, и философским, и… современным. А проблемы, в те годы заложенные в текст, и по сей день (к сожалению) актуальны.

– Вы опубликовали в издательстве ИСП три замечательные книги: «Избранное», «Звёздный бульвар» и «Золотые опилки». Над какой из них было труднее всего работать и почему?

– Мне работать со словом никогда не было трудно. И хотя я много чего умею (и вязать, и стирать, и машину водить), мне в радость работать со словом. Помню, в СССР, будучи уже вдовой, я построила на Истре, на берегу водной глади, дачку, бревенчатый такой чудо-домик. Он рос из года в год. Получу гонорар за книгу – пригоню на «КрАЗах» брёвна из псковских лесов. На другой год получу гонорар за новую книгу – стены воздвигну, потом куплю железо на крышу. Кооператив «Московский писатель». Наконец говорю мастерам, когда уже крыша была на срубе: «Ну слава Богу! Кажется, всё закончено». А опытный старик-плотник смеётся: «Нет, голуба! Сейчас только всё и начинается». Так вот и с любым рассказом. После того как точку поставишь, всё только и начинается. Правду жизни превращать надо в правду искусства. Настоящий писатель и рождается только тогда, когда он начинает текст переписывать, дорабатывать, сокращать. (Краткость – это не сестра таланта. Это и есть сам талант.) Так что путь к идеалу, к гармонии бесконечен, как путь к горизонту.

– В Ваших книгах много интересного о поколении шестидесятников, заложивших основы новой, послесталинской российской культуры. Чем отличалось это поколение людей от наших современников?

– Поколениям новым я бы сказала резко и коротко – заелись, голубчики хреновы. Даже зажрались. (Конечно, не все.) Стали прагматики и рантье. Всё-то вам плохо и всё-то вам мало. Получили в наследство готовенькую богатую страну. Почти у каждого стоит во дворе иномарка, президент подарил квартиры бесплатно. За городом ждёт бабкина дачка, земля (пусть и в шесть соток). И труженики-родители оставляют вам, перелюбленным, место под солнцем. Но только вот труд у вас не в чести, не в почёте. Молодые сегодня не жаждут работать, вкалывать, созидать. Особенно ручками, ручками. Сегодня, например, слесаря, печника, плотника днём с огнём не найти. В девяностые все хотели стать киллерами, проститутками «сопровождения». А нынче, когда страна вляпалась в капитализм, так вокруг всё юристы, блогеры, модераторы, менеджеры. Или вот ещё лакомая «работка» – охранник. Без слёз не взглянешь. И главное – у недовольных нет идеи, нет высокого стимула к жизни. И в жизни. Мол, плохо, и всё. И в глазу, кроме доллара, – ничего. Только прибыль и деньги. Любой успех измеряем только деньгами. «Бабло победило Добро». Вот это и есть звериный оскал капитализма. Даже посткапитализма. Когда человек превращается не в человека, а в потребителя. А Божьи законы, заветы Иисуса, Будды, Аллаха или попраны вовсе, или забыты… Так что нам надо радеть не о том, КАК учить поколенья, а ЧЕМУ поколенья учить. Без идеалов, без целей духовных – нельзя. Иначе теряем фундамент, пассионарность, а в конечном счёте – страну, национальное государство. А за порогом стоит трёхглавое чудище – «глобальная власть». С бомбой в руке.

– Вас многое в жизни интересует. О многом Вы пишете. А к чему Вы безразличны?

– Если коротко, то это деньги, спорт и секс. Не удивляйтесь. Когда над головой построена крыша и в холодильнике есть еда и питьё, да ещё заработана пенсия, что ещё нужно телу? А ничего… Душе нужно и сердцу нужно. А достижения тела могут тешить лишь в юности. Ну на секунду быстрее, ну на сантиметр выше, на грамм тяжелее. Ну и что? Это же всё от гордыни. А гордыня – грех смертный. И на тело, которое быстро вянет, стареет, жаль тратить бесценные годы жизни. Что впереди у тела? Ранняя инвалидность или в лучшем случае работа тренером?.. Думаю, жизнь стоит тратить на достиженья ума и души. Лишь это – путь роста, путь восхождения. Лишь это – дорога вверх, к Храму и Богу.

Что же касается секса, то чем раньше исчезнут проблемы, которые ниже пояса, тем лучше. (В природе ведь секс существует только для и на момент продления рода.) А энергия, которая освобождается, должна идти на созидание, на работу ума, души и сердца. Только это рационально и драгоценно. По вселенскому закону сохранения энергии, она не исчезает, а переходит из одного состояния в другое.

– Что такое для Вас атеизм и атеистично ли современное общество?

– Атеизм – это ведь тоже религия. Только пустая, тупиковая, мёртвая. Как надутый гордыней шарик. Ткни – и сдуется, лопнет. А Иисус, Будда, Аллах – величины богатые, полные нравственных ценностей и добра. Так зачем, почему же от них отрекаться?.. Оттуда лишь успевай черпать, обогащаться. А что черпать для души атеисту? Или у атеиста? В своей гордыне он ограничен земными знаниями, нищ и конечен. Даже если он академик, высоколобый умник. Образованность и Духовность – вещи раздельные. Хотя в единении у них может случаться особая сила.

– Есть ли такое, о чём бы Вам всю жизнь хотелось написать, но так и не воплотилось?

– Просто жаль, что жизнь коротка, что упущено много времени… А возрастной аскетизм позволяет мне нынче быть мудрей, прозорливей. Понимаешь, что не нужны ни пиар, ни агенты. Ибо наша профессия диогенова. Просто надо сказать судьбе: «Отойди в сторону, я пишу, ты застишь мне солнце» – и выводи себе тихо буквочки ради Христа. Пиши и трудись. Работай. Как говорится, «ради Иисуса, а не ради хлеба куса».

Беседа с О. Грибановой

Бийск. И. Ракша в гостях у матери В. Шукшина Марии Сергеевны

Лавровые листья
Блокнот. Из свежих записей

1. Почему я назвала эти записи «Лавровые листья»? Думаю, тут надо сказать пару слов о самом лавре, об этом чудо-дереве с юга, с тёплых берегов благодатного Средиземного моря. О дошедшем до нас слове «лауреат», в корне которого опять-таки главное слово «лаур» – лавр. О лавровом венке в истории Рима и в мифологии Греции. О великих почестях в городе Дельфы и у горы Олимп. О награждении душистым лавровым венком не только за спортивную доблесть, за честь и геройство. О благородных ароматных венках на головах и груди победителей – спортсменов и воинов, вождей и мудрецов. Но надо ещё нырнуть к истокам, лежащим в толще тысячелетий. Вспомнить, например, сына бога Зевса, златокудрого Аполлона – бога света, музыки и медицины. Изящного бога аристократов. Вспомнить об этом страстном красавце, так неудачно полюбившем целомудренную нимфу Дафну, которую боги, спасая от бегущего за ней Аполлона, вдруг превратили в лавровое дерево с воздетыми кверху ветвями рук. А потом… Потом безутешный Аполлон в память о любимой всегда носил на голове венок из лавровых листьев. А в руках, с собой – золотую кифару и лук со стрелами.

Ароматный лавр красив, стоек, целебен. Каждый зелёный его листок живителен и бесценен.

Теперь вот и я, представив «лествицу жизни», ведущую в небо, как бы увидела на каждой её ступени опавшие, облетевшие с венков листья лавра. И крупные, и мелкие. Листья, листочки с венка Истории Человечества. С венка историй и моего дорогого Отечества. И в этом ворохе, в массе листвы, густо устлавшей ступени, я разглядела мелкие-мелкие листики и моей скромной судьбы.

2. Сегодня услыхала по радио «Россия» интервью одной пишущей, Анны из Оренбурга, издавшей свою книгу о восемнадцати судьбах великих Муз. Тех женщин, что позировали когда-то лучшим художникам мира. Пикассо и Шагалу, Дали и Рембрандту, Праксителю и Матиссу и пр. С каким трудом автор по крупицам собирала в источниках редкие факты их биографий. И вот наконец толстая книга готова. Даже переведена на французский. И там, в книжных лавках Парижа, весёлые продавцы просто не знают, на какую полку её поставить. Что это? Журналистика или искусствознание? Приключения или беллетристика?.. Но автор им умно подсказала: «Ставьте везде, где берут».

И вот я подумала – нужны ли нынче такие книги? Просвещение, популяризация? И твёрдо ответила – конечно, нужны. Только если написаны интересно, с талантом. (Люблю же я, например, прозаика-просветителя Валентина Пикуля.) Но при этом почему-то вспомнила эпизод из собственной жизни. Пришла к нам как-то одна старушка уборщица. Увидала меня за письменным столом корпящей за работой и говорит: «Я вот тут у одного писателя работала, так он весь обложится книгами, поглядит в них – и пишет, поглядит – и пишет… А ты-то как? Из книг пишешь или же из себя?» Я рассмеялась. Ответила: «Из себя пишу… Из себя…» С тех пор у нас с мужем в семье (художник Юрий Ракша) так и прижился риторический этот вопрос: «У тебя откуда, откуда?.. Из книг или же ИЗ СЕБЯ?».

3. В науке «Литературоведение» любые умные «веды», конечно, очень нужны, но автор художественной прозы должен быть художником. Не рассказывать, а показывать. И всегда писать только ИЗ СЕБЯ.

4. Почти два века назад наш великий Фёдор Михайлович Достоевский задал человечеству серьёзный вопрос. (Кстати, Достоевского так небрежно унизил, назвав даже посредственным, другой гигант русского Слова – Владимир Набоков. Великие вообще не всегда любили друг друга. Толстой, например, Шекспира, Гюго – Гёте и т. д.) Этот вопрос Достоевского к человечеству возник в романе «Преступление и наказание», в уме героя, бывшего студента Родиона Раскольникова: «Тварь ли я дрожащая или право имею?». И люди на этот вопрос до сих пор всё пытаются и никак не могут ответить. Чётко, членораздельно. А почему?..

Лично у меня ответ есть давно. Собственно, на что герой Родион хочет право иметь? Топориком тяпнуть по голове старушку процентщицу?.. А если не тяпнет, то что? Тогда он «тварь дрожащая» или вошь ползучая? Вот ведь как вопрос-то поставлен! На мой взгляд, очень криво, нелепо.

Любой человек изначально рождён не «вошью ползучей», а богоносцем. С частицей Бога в душе, с совестью. То есть созидателем, не убийцей. И уже потому тут ответ налицо. Он права не имеет рубить старуху, пусть даже скверную. И каждому известно: жизнь человеку дарует Бог. Он её и забирает. «Бог дал – Бог взял». А Родион, забирая чужую жизнь, ещё и спрашивает: «Тварь я дрожащая или право имею?». Да нет же, голубчик! Ты не тварь дрожащая, но и права убивать не имеешь. А убив из корысти (для ограбления), ты вдруг устрашился и лукавым этим вопросом начал путать и совесть свою, и читателя. Поскольку дрожать тебе надо было раньше, ещё до преступления. И вообще топорик не поднимать.

Вот вам и ответ на вопрос. И лежит он на поверхности. А лукаво кающийся (в угоду автору) хитрый жулик Родя Раскольников топорик поднял, раскроил череп старухе, а заодно и случайно вошедшей Лизавете. Но это был выбор не героя, безбожный и жуткий, а самого грешного автора. Искавшего ответ: кто я и куда мне идти – к храму или от храма? Это автор зарубил старуху, топорик припрятал и принялся задавать «философский» вопрос (как любой преступник, юля и хитря), продолжая мучить и героя, и себя самого, а заодно и читателя (притом потея, бледнея и то и дело падая в обмороки): «Тварь я дрожащая или право имею?».

Так что впредь, дорогой Родион, не спрашивай глупостей. И, если ты здоров психически, не убивай, не руби никому голову. Права такого ты не имеешь! Тем более если ты был крещён и всё знал заранее.

Ведь даже сама постановка такого вопроса нелепа и некорректна: «Тварь я дрожащая или право имею?». Абракадабра какая-то!.. Если не рубишь – то ты «тварь дрожащая», а если рубишь, то что, «право имеешь»? Это всё равно что спросить: «Что лучше – солёное или зелёное?».

Да ни то, ни другое! Это и ежу ясно. Вот они, нелепые греховные «загадки и лабиринты Достоевского»! Так что, по-моему, Владимир Набоков прав. Он даже слишком мягко отозвался о прославленном коллеге. Я бы тоже сказала: «Не морочь людям голову по ложному поводу». (Но это мнение лично моё.)

5. Но тут я скажу ещё вот о чём. Православный Достоевский (хоть и сам грешник жуткий, мот и обманщик, безнадёжный азартный игрок) далеко ныряет в глубины психики человека. Его души. Подробно копается в психологии. (Собственно, за то и ценим.) Но читать его негармоничные тексты удовольствия не доставляет. Слишком далеки от меня его вопросы, проблемы его грехов. Душевные и бытовые заботы почти всех его персонажей. Сонма грешников. Эти проблемы отнюдь не вечные, и не для всех, и не на все времена. (Как нам то и дело стандартно долдонят литературоведы.) В общем, нынче рука моя к его книжке не тянется. А жаль. Ведь он, христианин, духовно мне очень близок.

И ещё даже не потому, что качество его поздней прозы (как я уже говорила) крайне небрежно. Она тороплива, лохмата, многословна, я бы даже сказала, грязна, суесловна (я исключаю вещи ранние: «Село Степанчиково и его обитатели», «Записки из подполья» и пр.). А ещё вот почему.

В прозе важен закон: «Твой читатель – он твой соавтор». Вы едины лишь вместе с ним. (Иначе зачем и для кого писать?) И потому зрелый автор в своём тексте на каждой странице и также в подтексте должен оставлять для читателя место, пространство. Для его мысли, его сострадания, его вздоха. То есть – для его как бы СОАВТОРСТВА. В этом и кроется ГАРМОНИЯ и талант высшей пробы.