Глава 5. Синдром заканчивающихся каникул

Я решила начать новую жизнь. У меня всегда так: ближе к сентябрю меня посещает синдром заканчивающихся каникул. Скоро в школу, и не знаешь, хочешь ли ты приблизить этот знаменательное событие или век бы не видеть родной альма-матер. Кстати, в перевод этого слова меня однажды посвятила моя одноклассница Света Попова, худо-бедно знакомая с латынью. Оказывается, альма-матер означает – кормящая мать. При этом вольнодумная девчонка откровенно призналась, что для нее школа – скорее мачеха, чем мать.

Тревожно становилось на сердце и при мысли о тренировках. Ведь занятия в спортивной школе идут, а я сачкую. Совесть гложет, что совсем забросила спорт. Стрекозе, которая лето красное пропела, хорошо. Ее ничего не мучает, хоть над ней уже и капает. Ну, я же не стрекоза… Надо срочно что-то предпринять, пока еще есть время до начала учебного года, иначе втянуться в режим будет сложно. Вчера, вернувшись из поездки и поборовшись с собой добрых пару часов перед тем, как заснуть, я, наконец, определилась.

Утром встала, еще не было шести. Из родных никто даже не пошевелился: на зорьке ведь самый сладкий сон. При взгляде на уютно посапывающих родственников возникло большое желание нырнуть обратно под теплое одеяло. Чтобы не искушать себя, пришлось быстренько заправить постель.

Надела кроссовки, спортивный костюм и совершила легкую пробежку. Сгоняла недалеко, лишь до батюшки Енисея, поздоровалась, и обратно. И все равно чуть не задохнулась. Вот что значит большой перерыв в занятиях и лень. Нет, дальнейшей деградации своей личности я не допущу! Настроение поднялось. Завтра я сделаю уже два круга, а то и три… А для первого раза вполне достаточно.

В доме все то же спящее царство. Иринка разметала свои буйные кудри по подушке и что-то шепчет во сне. Папа похрапывает, а мама сладко посапывает. Рука не поднимается их будить. Тем более до завтрака еще уйма времени. А мне чем прикажете заниматься? Не заваливаться же обратно в койку. Я решила не нарушать сонную идиллию, взяла недочитанную «Нину Камышину» и удалилась в сад.

Сада, как такового, естественно, не было, зато через три домика от нас размещалась детская площадка с горкой, песочницей и качелями. На эти крылатые качели я и присела. Вот блаженство-то! Тишина. Птицы поют. И никого… Я наслаждалась покоем раннего утра и чтением интересного романа. Плюс еще получала дополнительное удовольствие от легкого покачивания. Эх, еще бы чего-нибудь погрызть!

Я оторвалась от книги, по инерции продолжая раскачиваться. На улице наметилось некое оживление. В отдалении послышались голоса. У кого-то заиграл транзистор. Муслим Магомаев по-утреннему свежо и жизнерадостно исполнял песню про лучший город земли. Кто-то плюхался, гремя умывальником. Однако пора сматываться, а то уйдет, уйдет это прекрасное ощущение чистоты и первозданности утра! Я решила: завтра в это же время непременно приду сюда опять за положительными эмоциями. Не зря, все-таки, говорят: кто рано встает, тому Бог подает. Не успела в голове моей промелькнуть эта классическая и сто раз мною проверенная мудрость, как Он, отец небесный, тут же кого-то мне послал. Этот кто-то зашел со спины и закрыл мне ладонями глаза.

– Папа?! – первое, что пришло на ум.

Молчание.

– Аленка, ты что ли? – неуверенно спросила я.

Внутреннее чутье подсказывало: руки – не девичьи.

– Не угадала, это я, – явился мне довольный Димка с полотенцем на плече.

– Прямо Фигаро какой-то! Куда ни глянь – везде ты!

– Кто из нас еще Фигаро? Я, если что, вообще мимо шел, умываться. А вот вы, сударыня, что здесь делаете? Под носом у моего жилища и аккурат напротив окна моей опочивальни.

– Я читала, – смутилась я.

– Это в восемь-то утра? Не смеши мои тапки.

Я опять было затормозила, не найдясь сразу, что ответить, но вдруг разозлилась на себя: чего я мямлю, и почему я вообще должна перед кем-то оправдываться? И перешла в наступление.

– С чего это ты такой цветущий? Рад, что застал меня врасплох?

– Просто тебе безумно рад, – не раздумывая, брякнул он, а глаза насмешливые и колкие.

– Ты про должок-то не забыла?

– Ой! У меня с собой денег нет.

– Это понятно. Ну что ж, вечерком встретимся и вернешь.

– Хорошо. Куда принести?

– В-о-о-н тридцать первый домик, видишь? Рядом с пожарным щитом. Запомнила?

– Да уж как-нибудь…

– Вот и хорошо! В восемь заходи. Я ждать буду.

– Как скажешь, великий Комбинатор, – без улыбки пошутила я, а он, насвистывая «лучший город земли» и размахивая полотенцем, как видно, в отменном настроении, направился в сторону умывальника.

Скорее рассчитаться и отвязаться, наконец, от приставучего парня. И что ему от меня надо? Ведь явно ищет повод со мною встретиться. Вчера, когда расставались, я настойчиво пыталась вернуть долг, но он только отмахнулся, мол, сдачи нет, давай завтра. А я, размазня, сразу сдалась: «Завтра, так завтра».

Пришлось быстренько свернуться и покинуть качели. Надо торопиться. А то по дороге в столовую, как пить дать, опять наткнешься на вездесущего Димку.

Но вместо него я встретила Аленку с заспанным, но добрым лицом.

– За кормом? – пошутила она.

– Нет, мы за завтраком пошли, – ответила за меня Ира.

– Ой, извините. Конечно, за завтраком… – почему-то сильно стесняясь ее, поправилась Алена.

– На пляж придете?

– Наверное. Только мы с родителями, – предупредила я, сама не знаю – зачем.

– У вас классные предки. С ними хоть на край света.

Пляж «Кораблик» оказался нетипичным. Здесь совсем не было песка. Только камни у воды и вытоптанная лужайка. Для приличия я какое-то время поторчала подле своих, а потом перекинулась к друзьям. Вся группа была в сборе.

Ребята устроились на уже знакомом мне надувном матрасе. Вернее, на нем валялись девчонки, а мальчишки просто сидели на траве. Рядом располагался пляжный грибок, обширная солнцезащитная шляпка которого была сколочена из треугольных лоскутов фанеры. Привязанный к перекладине и развевающийся на ветру яркий Динин пояс от сарафана и раскинутые прямо на крыше зонта треники кого-то из парней указывали многочисленным отдыхающим на то, что дефицитное место уже забито этой дружной компанией. Алена прокомментировала выбор позиции так: «Если вдруг кому-нибудь поплохеет, можно будет сразу в тень свалить». Кому может «поплохеть», я приблизительно догадывалась. Но сегодня, по-моему, тепловой удар не грозил никому. Небо менялось очень динамично. На солнце без конца наползали темно-серые рваные облака. Только-только расслабишься, скинешь футболку и настроишься позагорать, как солнышко опять прячется за тучу. И становится весьма неуютно. Еще и северный ветер впридачу пронизывает насквозь – приходится скорее напяливать майку обратно, но она почему-то не греет: все равно синеешь, покрываешься мурашками, а волоски на коже рефлекторно встают дыбом.

Я лежала на спине, уставившись в небо, и мысленно подгоняла облака. Но они меня не слушались. Уберешься ты, наконец, неторопливая тучка, похожая на вытянутую кошку? Уйди поскорее и открой миру тепло. За кошкой маячит большой массив чистого синего неба. Но облако предательски меняло форму, вытягиваясь еще сильнее, и становилось больше похожим на безухого хорька. И, казалось, замирало на месте. Лишь только хвост хорька, смещаясь в совершенно непредсказуемом направлении, оставлял, наконец, в покое светило – тень следующего причудливого зверя уже стояла на очереди.

Я в который раз разочарованно натягивала одежду, когда прискакала Ирка. Гонец протягивал мне мамину вязаную кофту.

– Поля, мама сказала, чтобы ты оделась. Потому что у тебя ангина была. И велела тебе не купаться. А мы пошли уже. Папа сказал: «Что за удовольствие – сопли морозить?» – запыхавшись, вывалила она скороговоркой.

– Сама одевайся, сейчас вон уже солнце выйдет, – отмахнулась я, но кофту взяла.

Ира удивленно окинула себя взглядом.

– Я и так одета. – Она и вправду была в колготках и в теплом байковом халате, застегнутом на все пуговицы. – Мне мама не разрешила даже колготы снимать, вот!

И опять солнце в небе засияло во всю мощь. Как только оно показывалось и начинало припекать, сразу забывалась и ангина, и недавние мурашки по телу, а мамина кофта оказывалась совершенно лишней. Тут же возникало беззастенчивое желание развязать лямки купальника на шее и спине и загорать – загорать до одури, а временами даже проскакивала безрассудная мысль: «Может, все-таки сплавать? Ну, хотя бы недалеко…».

– О! Опять вышло. Пользуйтесь моментом, девчонки, – призывала Алена.

И девчонки, по ее примеру, вновь скидывали сарафаны, майки, трико, теплые толстовки, готовясь получить блаженство от приема кратковременных солнечных ванн. Из съежившихся сморчков мы в мгновение ока превращались в прекрасных нимф в бикини. Глядя на эти метаморфозы восторженными глазами, Ирина что-то там покумекала своей кудрявой головкой, глазки блеснули от внезапного открытия, и она глубокомысленно изрекла:

– Вот что я сейчас скажу! Вам троим хорошо бы сейчас шубинные маечки и шубинные трусики поиметь, чтобы так часто не переодеваться.

Хохотали до слез, представляя себя в скорняжных изделиях. Молодые люди не стали исключением, и тоже от души смеялись над детской непосредственностью.

– Ой, Ир. Иди уже, а? – просила я, в бессилии сгибаясь пополам и держась за живот.

– Полина, ну что ты ее гонишь? Она такая славная, – пожалел ребенка Костя и восторженно похвалил: – А умненькая какая!

У меня зарделись щеки от гордости за сестру.

– Да. Потешная девчонка, – вдумчиво согласился Дима.

Но Димин комплимент вовсе не понравился сестре.

– Потешные это – клоуны, а я сообразительная, – парировала она. – А еще мама говорила, я беспроблемная. Вот!

Дима слегка опешил от ее бойкости…

– Пардон, малышка. Не хотел тебя обидеть. А ты, Полина, правда, лучше бы оделась. Ветер холодный, а ты все-таки после болезни. Шубинная маечка и шубинные трусики тебе бы сейчас точно не помешали, – закончил он шуткой, но в голосе присутствовала неподдельная тревога.

С языка в который раз был готов сорваться вопрос: «С какой радости такая забота о людях?». А Димки уже и след простыл. Мальчишки убежали купаться.

Я чувствовала на себе взгляды девушек: Динин, полный лютой ненависти, и недоуменный Аленкин.

– Хорошо, Полине нельзя, а нам с тобой, может, и стоит разок окунуться, а, Динок? – нарочито бодро спросила Алена, видно, с целью разрядить обстановку и охладить гнев подруги.

Но получилось еще хуже.

– А мне, можно подумать, можно! – взвилась нежная Дина. – У меня, между прочим, внутричерепное давление. Это не то, что какая-то банальная ангина. Носитесь с НЕЙ тут все.

«С ней» – это, видимо, со мной. Ну, не с ангиной же?

– Зря ты, Дин. Смотри, вон и Муха тебя зовет.

Димка оживленно махал обеими руками и что-то кричал, подпрыгивая на воде, как мячик. Хотя, чего он хотел конкретно и звал ли кого-то вообще – издалека понять было сложно.

– Ладно, я сплаваю, а вы пока тут погрейтесь за меня, – поднялась с места Алена, окинув меня взглядом одновременно виноватым и сочувственным, да вдобавок содержащим предостережение, словно говоря: «Прости, Полина, но здесь я тебе не помощник. Ты уж как-нибудь сама… Да смотри, будь с ней поосторожней».

Сначала рядом было тихо. Я решила, что Дина вполне себе успокоилась, и тут же о ней забыла. На меня напала меланхолия. Конец лета уже не за горами. Сегодняшний день выдался показательным. Вроде, август еще в самом разгаре, даже народ вон, вовсю купается, но признаки приближения сентября уже налицо. Небо с холодной синевой, резкий ветер и даже запах от травы не такой, как прежде. Пахнет чем-то прелым, осенним. Неужели все позади? И дневное пекло, и душные вечера, и ночные ливни? Кажется, я задремала, пригревшись и прикрыв ноги от назойливых мух маминой кофтой. Меня сразу стало заносить в сторону от реальности. «По осени ведь тоже хорошо, – сладко думалось мне, – особенно в Кувшинке. В сентябре туда поеду и обязательно где-нибудь на берегу встречу Алексея».

На этой благостной волне меня и застала врасплох Дина. Все это время она, видимо, старательно обдумывала, чего бы такого обидного мне наговорить, и теперь бесцеремонно вторглась в мои светлые грезы. Вот коза!

– Ты губу-то закатай обратно.

– Ты о чем, Дин? – мирно спросила я, пока плохо соображая.

– Только не делай вид, что не въезжаешь. Я о Димке. Знай, у нас с ним уже давно все схвачено.

– Мне до него нет дела.

– Да уж! Слыхали мы твою байку о неземной любви… и как тебя любимый кинул – тоже слышали. Порядочных девчонок, между прочим, парни не бросают! Если ты без памяти от своего Ромео, какого черта тогда чужим женихам глазки строишь?

Стараясь оставаться сдержанной и корректной, я решила для себя: «Ни за что не поддамся на провокацию!». В конце концов, у меня богатый опыт с общения с теми же Минервой и Раисой, которые могут устроить скандал на пустом месте. Но Дина про мой опыт ничего не знала. Я молчала, обдумывая ответ, и намеренно затягивая паузу.

– Что, крыть нечем? Перебежчица! – она была вне себя от ярости, даже нос побелел. – Мне про тебя все ясно. Ленка, поди, уже наболтала, что Димка из состоятельной семьи. Что у них квартира в центре, и дача, и машина, и деньги, и шмотки. Вот ты сразу на него и запала.

Мне стало противно.

– Не кричи. Тебе не кажется, что ты сама болтаешь много лишнего. Послушай меня. У меня действительно есть любимый человек. Не уверена, что ты до конца понимаешь, о чем я говорю. У вас же все по-другому. Схвачено, деньги, шмотки… Давай договоримся. Я обещаю тебе до конца сезона ни при каких обстоятельствах не контактировать с компанией, когда вы там. Ты и твой Дима. Вот верну ему сегодня его дурацкий долг, и точка! Но и вы вместе со своим Димой оставьте, пожалуйста, меня в покое.

– Нужна ты нам больно, брошенка, – не смогла обойтись без хамства Дина.

Но по растерянной ее физиономии я поняла: она проиграла.

…Так и прошла эта последняя неделя отдыха – то вспыхивая яркими моментами, а то словно замирая в скучном однообразии сменяющих друг друга, не очень погожих августовских дней. Иногда дождь лил с утра до вечера, тогда мы втроем, Алена, Костя и я, уединялись где-нибудь на отшибе, чаще всего в «Шахматной» беседке, и там банально резались в карты, пристрастившись к игре в «Тысячу». Вообще-то, я не большой любитель карт, но Костя с Аленой махом меня обработали, объяснив нехитрые правила и буквально силой втянули меня в процесс, убеждая наперебой, что ничего интересней и интеллектуальней игры в «Тыщу» быть не может. Поначалу я все же сопротивлялась, в памяти крепко засел один показательный случай, рассказанный как-то старшей сестрой Светы Поповой – студенткой Ольгой, будто однажды из-за этой самой «тыщи» у них полгруппы завалило сессию! Но под напором одержимой пары этих карточных «аферистов» сдалась. И попер азарт! Проигравшему грозил всего лишь легкий щелбан, но чаще других выигрывающий Костя, видимо для остроты момента, весело стращал соперниц: «Продула? Ну, держись. Счас я кому-то в лоб закатаю!». После нас в павильоне тихих игр на шахматном столе оставались целые простыни вырванных из тетради двойных листов с подсчетами очков. Записи велись по очереди каждым из участников игры моей красной ручкой, в которой уже вот-вот должна была закончиться паста. Но мне ни капли не было жаль чернил, ведь для себя я уже твердо решила: писать письма Алексею лучше дома, а не в крошечной комнатке, где все твои действия, как на ладони. Этим надо заниматься в спокойной обстановке, без свидетелей и шпионов, в роли которых в нынешних условиях невольно оказались мои родители и сестра. Ощущения потерянного времени у меня не возникало, ведь в ненастную погоду делать на базе было действительно нечего. И потом: мы же не увлекались, как Ольгины студенты-двоечники, играя весь день и ночь напролет, – так, часа три-четыре, не больше…

Как только с неба переставало капать, мы спешили на то самое знаменитое место, отмеченное экзотическими валунами и таинственной Высшей Силой. Почему-то нас всех троих неизменно тянуло туда. Я по-прежнему с удовольствием слушала рассказы бывалых туристов; сама же в основном помалкивала. В принципе, меня устраивало такое незатейливое проведение досуга. На душе было не то чтобы легко, а как-то спокойно-безразлично. О Диме с Диной я старалась не вспоминать. Кстати, мне до самого отъезда без труда удалось так ни разу и не пересечься с этой неприятной парочкой. Они просто не показывались нам на глаза, видимо, избегая общения со старыми друзьями только из-за меня. Алена даже предположила: «Димка-то с Динкой, похоже, от нас навсегда отбились. Ну и флаг им в руки». Причем бросила она это без всякого сожаления.