Листо-пропад. Прогулка по Обводному к Расстанной

Л. С-ни

Небо горбится плавно, гóлубо.
Солнце – не огонь, подаяние.
Серебрит листва твою голову,
тени, блики, сень увядания.

От кувшинок – полушки талые,
и потуплены улиц головы.
Тихий голос поёт литанию^[11],
улетают птицы из города.

Что ж, прудов опустелых лебеди,
ранний снег ли на ветках бережных,
листопад сквозь дождь – множит знак беды?
Солнца пригоршни – в воду денежкой?

Шаг канала, вдоль уз (с подсказками
от зимы, льда наплыв ли, таянье).
Умолкает музыка ласково,
застывает даль – «До свидания!»

Пустота стоит, смутно каменна.
Я одна – отрицать и каяться.
Серебрит-темнит амальгама на
паутине слёз… да тоска моя.

На даче в саду

Ал-ру Ке-ну

Это пригород,
куст и изгородь,
горе-счастие мимолётное,
скрытных крыл трепетанье лёгкое.

Это иволга – «милый, милая»,
это снегири – «снег с ресниц сотри»
и синичий глаз – (спички свет погас),
это коростель – (лунная постель).

У малиновки – ал-малинов сад,
опалённый куст ринулся назад,
но всю ночь в окне плакал, не дыша:
«Ты прости, моя малая душа».

Так и сплыл наш дом – лепестком к луне,
о тебе одном плачу я во сне.
Жаворонка жар с тоненьких небес
только продолжал, только о тебе.

Снего-пропад. Лиственный

Белые листья слетают мои,
красные, жёлтые падают с крон.
Белые листья в четырёх стенах,
чёрные – по ночи – с четырёх сторон.

Ими заполнена, ширится ночь,
красные-жёлтые не в силах помочь.
В ком полускомканный (со звуком «клэп-клок»^[12])
белый упал неисписан листок.

«Азбукой Морзе по стёклам мороз
колет в сознании точки насквозь»^[13].
Дом стеклоокий, что наискосок,
красные-жёлтые светят – кому?

Им в голубом на прощанье дана
милость: кружась, завораживать тьму.
А за окном – треугольник окна,
сложен, отослан, белей полотна.

Но неопознан его адресат.
Чуть рассветёт, он вернётся назад.

Осенним днём

Ал-ру Ке-ну

I

Вдруг снова днём – как белой ночью,
и непонятна тишина.
Ведь осень в городе хлопочет,
недавно началась она.

Да, воскресенье в самом деле –
вот отчего на даль версты
гостинодворские аллеи
стоят пустынны и желты.

А в Павловске снуют газеты
(что шрифт смешали с домино).
Там привокзальные буфеты
пыхтят, что в них полным-полно.

Бумагой, а не тягой шмеля
шуршат оборванно кусты.
Что ж, в этом весь конец недели
до наступленья темноты.

II

Ты помнишь взлёт косых и рдяных,
летучих, как косынки, туч?
Вдоль притолоки покаянно
клонился к нам последний луч.

А утром дождь по древесине
летел… Что пело сквозь него –
златой мелодии Россини
улыбчивое ль торжество?

Нет, кто-то клавиш в дачной сини
касался (до рассветных рос),
заплаканной былой России,
весны и ветра виртуоз…

Снего-пропад «За две недели до Рождества»

Осень, подмешавшая истому
в невесомость скудных, кратких дней.
Профиль неба в проводах, изломах,
в искрах серо-золотых ветвей.

Кажется, прозрачный этот свет
(к Рождеству он поколеблен не был),
затемно окутав дом и небо,
смыл железо стылое на нет.

А задует и потянет вниз –
дрогнет и забьётся по карнизу
мимолётно мишура ветвей
(финифть с тенью), солнечных и сизых,

проскользнёт по кромке серых дней…
Смутных дней (с пером лебяжьим) шерсть,
спиц мельканье – шаткая ограда,
ненароком сбросишь петель шесть…

Вдруг в гнездо пробьётся луч отрадный,
сбив завалы снега с наших душ?
(Блеск подсветки – с ярких улиц в глушь –
позовёт на театральный ужин,

вот стекло заволокла не стужа –
светло-золотистое вино.)
Но надолго ли гостить, коль в лужах
кровельным железом крыто дно?

Станет ветер рыскать за углом,
вновь завьёт воронку злая скорость,
чтобы оборвать с ветвей покорных
позолоту, ставшую золой.

Что ж, когда вязанья мёртвый перст
запросто дотронуться посмеет –
станет острой проволокой шерсть,
а в гнезде птенец, что он умеет?

Но, укачивая, трепеща
кроткими, безрукими крылами,
талый Ангел дня взлетит над нами,
мгла отступит, сучьями треща…

Боже, дай ему (и нам) с утра –
светлое успение утрат.

Ещё о весне

Ал-ру Ке-ну

I

Снег за окнами мягко теряется где-то,
время каплет так близко. Во сне
вдруг разбилась сосулька, стеклянная флейта,
что один раз звенит о весне.

…Мы бежали, не помня себя от разлуки,
поезд мчался за море, за твердь.
Из прозрачной травы, сквозь замёрзшие руки
мы учились на солнце смотреть.

В мире утренней алости, нежно и грубо
плеском вешним окрест обводя,
пели лёгких наяд^[14] мимолётные губы
о сверканье и шуме дождя…

II

Ближе к утру сольются (с затвержённой болью)
стук колёс и следы на песке.
Я не знаю, не жду. Всё, что было, – невольно.
Снег, серея, твердеет к весне…

Не в своих беловежьих и заспанных царствах,
глубже голоса, в горле-спине.
А слова – наугад, наизусть? – род лекарства,
чтоб пробыть наяву, как во сне.
Да, в немыслимом сне
снег летит вместе с летом,
в луннооком заоблачном сне –

нет стеклянных осколков. Эолова флейта^[15]
мне бездонно звенит о весне.

Молитва из глубины снего-пропадов

Прости нам, Господи, прости…
Как долго (долго ль – мне) брести
продрогшей тенью бездорожья?
Сам вскрик души моей: «Дыши!» –

ужели в чём-то вызов ложный?
Как возникает вновь трава,
когда земля с зимы мертва.
Как голубеет ломкость зданий

весной холодной, в дымке ранней –
она шатается сперва.
И как размытый снег – слова,
что дремлют в ране без сознанья…

Прости и не оставь! Внемли,
ведь я росток Твоей земли.
Прости и корни, и долги
в ночи земной, до первой зги…

Когда в ней оживёт трава
и снег растает, как слова:
«Весной холодной, в дымке ранней».

Прогулка в Павловске. Сон олений

Ал-ру Ке-ну

Что же было в тебе, любовь?
Сном ведёшь вглубь кольца, век ждёшь.
И на срезанной ветке кровь
всё свежа, как оставил нож.

Но зачем сквозь землю мерцать,
словно город таит свой свет
и зовёт затонувшим звоном?
Ждёт в короне оленья ветвь

и орешник – в звёздах зелёных.
Что же есть, если нет конца?
…
На пуантах свежесть цветка,
разрывается обруч почки.

Мир, сведённый к исходной точке,
раскрывается – в облаках.

Ледостав^[16] Летнего сада (дерев и статуй) ночью

В Элизий улетает

Их лёгкая душа.

А. С. Пушкин

Ведь можно жить при снеге,

При холоде зимы.

Как голые побеги,

Лишь замираем мы.

Д. Самойлов

Вспышка – чиркнувший снег,
лёгкие ресницы,
до утра к дрёме век
каменных лепиться.

Вспышка – в камере сад,
чёрно-белый, чёткий.
Статуи стоя спят,
тени на решётке.

В камне – воска ожог,
колебалось, тлело,
чуть живое в чужом,
лёгкой тени тело.

Но не вспыхнет извне