2

Стемнело. В комнате Рыцаря, которая находилась на втором этаже таверны его семьи, тихо храпела Прачка. Сам Рыцарь давно не спал. Он лежал, смотрел в потолок и жалел о том, что не выпил больше. Он мало помнил из того, что происходило утром. Ему ничего не нравилось. Вкус выпитого рома ощущался до сих пор. Больше всего Рыцарю захотелось освободиться из бульдожьих Прачкиных объятий и пройтись, подышать свежим воздухом. Словно прочитав его мысли, Прачка еще крепче вцепилась в его руку.

– Трик-трак, трик-трак, дуралей зашел в кабак, – пропел Рыцарь песенку, которую знал с детства. – Эй, просыпайся.

Прачка перевернулась на другой бок.

Женщину необходимо выгнать, но это невозможно. Вот так задача. В дальнейшем с этим надо завязывать, слишком много проблем. Он уже такое проходил, и не раз: сначала в тебя влюбляются, затем соблазняют, читая твои слабости, как открытую книгу, а потом проникают в твое жилище… и больше не уходят. По крайней мере, уходить не хотят. А нашему брату потом думать, как быть дальше. Ну уж нет.

Рыцарь решительно встал, собираясь положить конец этому безумию, набрал полное ведро воды – холодной, как смерть, – и вылил прямо на кровать. Прачка тут же подскочила, вытаращив на него глупые рыбьи глаза. Следующие несколько минут из того, что происходило потом, не к чему вспоминать джентльмену, которым все-таки считал себя Рыцарь.

– Мой милый, я вовсе не хочу с тобой ругаться, – сказала Прачка после потока своей ругани, увидев его первые слезы. – Можно же было как-то… по-хорошему.

– Я не мог.

– Где тот милый мальчик, который совсем недавно шептал мне все эти хулиганьи глупости?

– Считай, что выпрыгнул в окно.

Рыцарь нервно ходил из угла в угол. Прачка не сводила с него выжидающего взгляда. Как будто три сотни водоплавающих удавов окружили крошечный остров, на котором сидел один маленький пушистый кролик.

– И это здесь ты живешь? Засыпаешь под пьяные крики матросов? А запах? Запах их нечистот! С улицы!

– Я привык, я здесь вырос. Если бы не хозяева этой таверны, я бы погиб. Мои настоящие родители умерли слишком рано.

Рыцарю внезапно стало жалко и себя, и ее. И с водой он, наверное, погорячился. Ничего страшного не случится, если он разрешит ей остаться на ночь. Нужно только проведать свою питомицу.

Лошадь Ишоф в это время лениво жевала сено. Уж если кто-то знал про то, как может не повезти с хозяином, так это она. А ведь были времена! Уж как она скакала в свои самые лучшие годы навстречу ветру! Грива развевалась, копыта отбивали такт задорно и дерзко. А на спине – прадед Рыцаря. Ох, что это был за человек! Просто на вес золота, таких больше нет и не будет. Его девиз – доблесть, честь и вера. Скольких врагов они победили, не один пуд соли вместе съели! А как Ишоф горевала, когда его не стало. Впрочем, грех было жаловаться и на его сына, и на внука. Прелестные люди.

А что сейчас? Ишоф не понимала, почему этот Рыцарь вообще может называть себя рыцарем. Она хорошо представляла себе его единственные подвиги и турниры. Иногда она их даже слышала.

«И поле сражения у него одно, – разочарованно качала она головой, – такое…» Она не могла вспомнить слово, которым хотела обозначить это самое поле. Слезы снова покатились из глаз. Больше всего ей хотелось умереть навсегда. Такая жизнь хуже смерти, когда начинаешь забывать слова.

Противное летающее насекомое, последние полчаса кружившее над ней, наконец уселось ей на спину и больно укусило. Глаза Ишоф расширились от неожиданности.

«Нечестивое!» – внезапно вспомнила лошадь слово, потеря которого так сильно ее огорчила. Нечестивое поле, нечестивые подвиги.

Смахнув насекомое со спины хвостом, кляча побрела на другой конец улицы. Она видела, как пьяный мясник недавно возвращался домой. Потом слышала крики его жены и детей, которые в ужасе выбежали из дома. Мясник долго гнался за ними с огромным тесаком, но потом отстал.

«Пойду к нему. Может, зарубит», – размышляла Ишоф.

***

Рыцарь вышел на улицу и огляделся – Ишоф нигде не было видно. Лишь откуда-то издалека доносилось вроде бы знакомое лошадиное ржание. Он пожал плечами и снова поднялся в свою комнату. «Никуда не денется, вернется», – подумал он.

Впрочем, лошадь никогда и не допускала мысли, что ее хозяин когда-либо будет за нее переживать. Наверное, он бы даже обрадовался, если бы ее действительно не стало. А еще всей своей душой она надеялась, что тесак мясника – это последнее, что она увидит в своей долгой, очень долгой жизни. Основания надеяться есть – такой смерти у нее еще не было.

Мясник, увидев ее на своем заднем дворе, поначалу растерялся. Рука, в которой он со всей силы сжимал тесак, опустилась. Взгляд этого неповоротливого, полного человека как будто смягчился.

– Ты что тут делаешь, хорошая моя? – мясник ласково погладил Ишоф по ее спутавшейся гриве. – Потерялась? Не бойся.

Из ее глаз снова потекли слезы – с ней давно так никто не обращался. Конечно, от мясника несло ромом за версту, но он, наверное, все-таки добрый человек и вовсе не желал ей зла. И с семьей он обязательно помирится. Ишоф уткнулась носом в его большую теплую ладонь.

Однако она пришла сюда не дружить. Нужно было разозлить этого человека, чтобы он сделал то, что она от него хотела.

Для начала лошадь укусила его за палец.

– Ты у нас что, плохая девочка? Зачем укусила? – он отошел от нее. Вытер палец о грязный фартук. Посмотрел недоверчиво: сначала на окровавленную ткань, затем – на злую непрошенную гостью.

– Ффр-р-р, – ответила лошадь, – ффр-р-р.

Заставить его напасть можно было только одним способом – хорошенько его напугать. Поэтому Ишоф, грозно ворча и страшно изогнув шею, насколько это было возможно, пошла прямо на него.

– Эй, эй, ты чего? – в глазах мужчины промелькнул испуг.

Все шло совсем не по его сценарию. А Ишоф продолжала наступать. Она решила подняться на дыбы и заржать, чтобы окончательно сбить его с толку. И пусть она не молодая здоровая лошадь, которая может перемолоть сильного мужчину в труху, но и отнюдь не безвредна. И мясник это знал.

Копытом она сильно задела его плечо. От неожиданности мужчина потерял равновесие, упал на спину и закричал, закрыв лицо руками. Копыта приземлились рядом с его головой.

Не помня себя от ужаса, мясник, кое-как встав, кинулся за тесаком – единственным оружием, которое находилось поблизости. Его руки дрожали.

– Ну, смотри у меня! – проревел он.

А дальше… Ишоф никогда не чувствовала такой боли. Она не могла понять, почему ей вдруг стало ничего не видно, как будто весь окружающий мир накрыла дурнопахнущая, мокрая и липкая пелена. А потом все закончилось.

Тяжело дыша, мясник смотрел на то, что сделал. Тесак торчал точно между глаз этого странного животного. «Кобыла взбесилась, что ли?» – подумал он.

Но раз уж все произошло так, нет смысла пропадать добру. Конское мясо – оно самое вкусное. Раз уж взялся за тесак, так доводи дело до конца.

Лошадь, конечно, не дышала. Ловко и быстро – многие годы упорного труда – мясник вскрыл артерии и вены в области шеи животного. Кровь брызнула во все стороны. Затем он принялся сдирать с лошади шкуру. Работы было много – похоже, он задержится на заднем дворе надолго. После этого нужно будет извлечь внутренние органы, затем – разрезать тушу поперек, а потом – на более мелкие части. Время бежало быстро.

Раздумья мясника прервал голос с улицы – его кто-то звал. Когда через пару-тройку часов он вернулся, освежеванной туши не было.

– К-к-кто здесь? – прокричал он.

В это время Ишоф, высунув язык, сидела не так далеко от того двора, под каким-то большим деревом. Раны ее почти затянулись, и шкура снова была на месте.

«Это никогда не закончится», – думала она.

3

В королевском замке была комната, попасть в которую можно было только по приглашению Короля или Королевы. Здесь устраивали представления, которые неподготовленному зрителю могли являться в самых страшных ночных кошмарах.

Это помещение по размерам было больше многих других в замке. Оно походило на бальный зал. Но издавна все называли его Смрадной комнатой. Пол, стены, потолок – все было задрапировано черной тканью. Говорили, что эта комната никогда не знала солнечного света. А еще тут всегда стоял очень неприятный запах.

Все гости рассаживались по периметру. В центре – подальше от них – разыгрывалось само действо. Все происходящее освещали ровно две дюжины свечей.

Все начиналось тогда, когда Король хлопал в ладоши два раза. На середину комнаты выходили ехидны – изувеченные простолюдины. Болезнь или бытовая неосторожность – стоило только королевским слугам узнать, что с кем-то в деревне приключилась беда, как они забирали несчастного в замок, обещая ему должный уход, удобную кровать и горячую еду. Семьи же – как правило, бедные, не имеющие возможности прокормить обузу, теперь уже не способную трудиться, – радовались, что Король так заботится о своем народе.

Однако стоило только беднягам попасть в замок, как они понимали: их обманули. Здесь не было ухода и заботы, здесь был только беспросветный труд в подземельях. Но все были живы – об этом позаботился королевский Лекарь.

В Смрадной комнате они бились. Победителю обещали, что он получит то, о чем ему говорили в самом начале. И действительно – после победного боя бедняк пропадал из подземелья навсегда. Это давало надежду его менее удачливым знакомым.

Король затеял это от скуки, чтобы развлечь своих любимых придворных. А Королева, впервые увидевшая несчастных, сказала, что они – теперь уже совершенно озлобленные и потерявшие всякую надежду – похожи на ехидн, встревоженных во время сна. Так у них и появились эти прозвища.

Гости, лица которых обязательно должны были быть скрыты звериными масками, могли делать ставки. В ход шло все что угодно: деньги, имущество, любовники и любовницы. Здесь не существовало ни чинов, ни благородства. «Оставь надежду всяк сюда входящий». Непослушание каралось смертью.

Ехидны выходили по двое. Бились до тех пор, пока один не упадет замертво. Выбор орудия, которым можно было пользоваться, богат: ножи, топоры, кастеты, дубины и сулицы. А гостям предлагали попробовать сухари, приготовленные специально для представлений. Король однажды сказал: «Вкушая самую простую еду, вы разделяете боль простого народа». Несчастные ехидны в центре комнаты били, резали и душили друг друга, и их кости хрустели одновременно с сухарями, которые поедали зрители.

– Отец, правда, что если победитель решит остаться здесь, то о нем будут заботиться? – однажды спросила Принцесса, которой совсем недавно разрешили посещать представления.

– Правда, – ответил Король. Он знал, что в это время очередной победитель умирал в руках придворного палача.

Даже глупые вороны, наблюдавшие за этой бесчестной казнью с веток деревьев, были возмущены такой жестокостью и лицемерием.

Принцесса всегда сочувствовала ехиднам.

Следующее представление стало особенным. На середину Смрадной комнаты под улюлюканье гостей выгнали молодого сильного юношу. То, что осталось от его глаза, свисало на уровне носа, еле-еле держась. Он сильно хромал. Часть губы была оторвана. Принцесса зажмурилась. Одна дама, издав протяжное «ах», упала в обморок.

Когда юноша дошел до назначенного места, случилось неожиданное: со всей скоростью, на которую он только был способен, он бросился к Принцессе, крепко ухватился за подол ее платья и попросил пощады. Принцесса резко встала и пошатнулась. Труподети, которые находились позади, удержали ее. Девушка изумленно смотрела на юношу. А потом поняла, что небеса к ней благосклонны.

– Дорогой отец, он пригодится мне. Разреши мне его увести.

***

Изувеченный юноша Ехидна сидел на стуле в спальне Принцессы и тяжело дышал. Он не мог поверить в свое чудесное спасение и был бесконечно благодарен этой доброй девушке. Уставшим, затуманенным разумом он понимал, что все самое страшное осталось позади.

Дракон, нарядившийся в синий камзол, все никак не мог объяснить себе, зачем Принцесса защитила этого монстра. А сама Принцесса загадочно улыбалась, смачивая чистые бинты в теплой воде. Этими бинтами она аккуратно промывала ранки и небольшие язвы на руках и шее Ехидны.

Труподети с интересом разглядывали его. Они никогда не видели ничего подобного так близко. Вдруг один из них резко оторвал свисающий глаз Ехидны и, весело смеясь, побежал в другой конец комнаты, зажав трофей в кулачке. Остальная тройка, тоже хохоча, кинулась за ним. Оттуда послышались чавкающие урчащие звуки. Ехидна кричал. Дракон поперхнулся помидором от удивления.