7

Время не бежало, а летело. Вроде, только Новый год был, а уже весна на пороге.

Работа в библиотеке была несложной, но читателей стало намного больше. Ольга устраивала обсуждения прочитанных книг, тематические вечера, приглашая не только детей, но и их родителей. Она придумывала конкурсы и соревнования с призами, и народ потихоньку потянулся. Лариса удивлённо пожимала плечами:

– Ну и ну, да их на родительское собрание не дозовешься, а тут…

На Новый год к ней наведались даже из городской библиотеки и пришли в восхищение от нарядной ёлки, от снежинок на окнах, искусно вырезанных Ольгой и старшими девочками, от цветных гирлянд и длинных нитей с комочками ваты, спускавшихся с потолка.

Лариса Матвеевна нарадоваться не могла, глядя на новую библиотекаршу, отмечая вернувшийся блеск в ее глазах, её желание придумывать что-то новенькое и интересное. Со дня её работы в школе директриса не помнила ничего подобного. Библиотека, которая была местом, в котором просто выдают книги, стала по сути чем-то, напоминающим факультатив.

На проверки Ольга ездила сначала раз в месяц, потом интервал стал длиннее – до двух и до трёх месяцев. Врачи радовались, видя, как работает подобранное лечение.

Однажды на приеме вместе с Константином Львовичем сидел профессор Каcминский. Перебирая анализы, он улыбнулся Ольге:

– Молодец, девочка, так держать. Мы тобой довольны. Не подвела.

Уже выходя из кабинета, Ольга услышала:

– На удивление, длительная ремиссия. Если честно, я и не ожидал. М-да, не ожидал.

Влада после школы бежала на работу, а после работы, наскоро поужинав, садилась за уроки.

Зарплату ей выплачивали аккуратно и каждый месяц она умудрялась хоть что-то, но купить в дом.

Гуля научилась помогать по хозяйству, хотя раньше представить ее с веником или шваброй в руках казалось нереальным.

А весной зазеленел Ольгин сад – проклюнулись первые ярко-зеленые клейкие листики на яблонях, вишнёвом дереве и персиках.

Рашид сказал, что урожая придется ждать несколько лет, чем очень огорчил Гульнору.

– Подождем, дочка, нам торопиться некуда. Все в своё время. Конечно, надо было раньше этим заняться, но…

– Но лучше поздно, чем никогда, – закончила Гуля любимым предложением мамы.

– Это точно, милая. Мы ещё будем есть наше вишнёвое варенье.

– И пить персиковый компот, – улыбнулась девочка.

Приближались летние каникулы, на которые Ольга с детьми не строили никаких планов. Им было хорошо дома, втроём, и не было, да и не могло быть никаких мыслей о том, чтобы поехать куда-то отдохнуть. Самой большой мечтой местной ребятни было увидеть море. И её дочки не были исключением. Но это оставалось только мечтой – несбыточной, а оттого – ещё более прекрасной. Так, наверное, мечтают увидеть горы те, кто живёт на побережье.

Гульнора хорошо рисовала и часто темой её рисунков было именно море с белым пароходом где-то там, на горизонте, или огромный пламенеющий шар солнца, погружающийся в морскую гладь. На каникулы планы были только у Влады – работать по-настоящему, а не эти четыре часа.

Ольга не вмешивалась, просто не переставала удивляться, как вдруг, внезапно, повзрослела её девочка. Она полюбила свой дворик, на который раньше у нее не было ни времени, ни желания – разве что развесить стирку. А оказалось, что так приятно ужинать во дворе с девочками или просто посидеть вечером с книгой.

А однажды, после очередного осмотра врача и сдачи анализов, она вернулась с большим свертком. Гуля прыгала вокруг от любопытства – ну, давай откроем! Но Ольга решила – развернем покупку, когда все будут дома.

Так и сделали, дождавшись, когда вернулась Влада.

Девчонки просто визжали от восторга – гамак! Сплетенный из толстой светлой веревки, большой и прочный. Покупку показали Барно, и она улыбнулась:

– До воскресенья потерпите?

А воскресенье пришёл Рашид с инструментами, и все долго и шумно решали: где же лучше повесить обновку?

В такие минуты Ольга чувствовала себя членом большой и дружной семьи. О прошлой жизни, полной горечи, скандалов и унижений, она почти не вспоминала. Это был дурной сон, просто сон, а то, что происходит сегодня в ее доме – это и есть жизнь, настоящая, похожая на праздник, наполненная любовью и теплом.

В июле в гости пришла Лариса Матвеевна, одобрила дворик, который теперь смотрелся совсем иначе, похвалила гамак, а потом шепнула:

– Новости есть. Поговорить надо.

А главной новостью было то, что Яков опять поселился в общежитии.

– Не срослось у него что-то там, с женщиной этой. Выгнали или сам ушел – неизвестно. А что известно – пить опять начал. На работе его понизили в должности, а если так пойдет – могут просто уволить.

– А мне что до этого? – беззаботно спросила Ольга.

– Тебе? – изумилась директриса. – Ты не понимаешь? Ты его жена по сегодняшний день. Здесь его дом. Здесь его дети. Я тебе когда говорила – подавай на развод. Неспокойно мне что-то. И попроси Рашида замок сменить. А я, если узнаю что-то новенькое – сообщу.

Август выдался очень жарким, но ближе к вечеру зной спадал, словно осень потихоньку начинала осваивать свою территорию.

Надо было выходить на работу – готовить библиотеку к новому учебному году: перемыть окна, добавить полки, привести в порядок картотеку, подклеить и обернуть особо зачитанные книги – обычные дела библиотекарши. А ещё хотелось развесить по стенам портреты писателей и поэтов в тонких рамочках. И была ещё одна мечта – организовать крошечный уголок – что-то типа читального зала – прямо на полу. Шахноза обещала отдать старый коврик, останется добавить несколько подушек и там можно будет собираться и читать вслух. Это здорово подойдет для малышей.

Ольга с изумлением прислушивалась к себе – её, столько лет проработавшую педагогом, совершенно не тянуло в класс, на прежнюю должность. Она уже привыкла ложиться спать пораньше, а вставать чуть позже; привыкла к строгой тишине библиотеки, в которой даже отъявленные озорники разговаривали вполголоса. Она не несла ответственности за оценки и поведение своих учеников и не должна была больше тратить вечера на родительские собрания. А дети – её любимые ученики – всё равно были рядом. Они, как бабочки на свет, тянулись в небольшое помещение, которое Ольга изо всех сил старалась сделать удобным, комфортным, привлекательным. Она была уверена, что многое начинается именно с того момента, когда ребенок берет в руки книгу – не по принуждению, не потому, что этого требует школьная программа, а просто по велению души, потому, что хочется, потому, что подружка посоветовала. И она пыталась стать этой подружкой – подсказать, посоветовать – и радовалась, когда читать начинали дети, совершенно не проявлявшие интерес к книгам.

А ещё – и она знала это с прошлого визита – ей предстояло на несколько дней лечь в больницу.

– Это ненадолго, – сказал ей тогда Константин Львович и, поймав испуганный взгляд Ольги, поспешил успокоить ее:

– Всё нормально, абсолютно нормально, просто иногда мы проводим более обстоятельную проверку. Нужно было раньше, но я бы хотел совместить это с приездом профессора Касминского. Он пробудет у нас неделю. Так что, 25-го августа мы тебя ждём. На 2-3 дня, не больше.

Лады?

– Да, конечно, лады.

Она ничего тогда не рассказала детям, но в начале августа сообщила Владе.

– Как вы тут без меня, справитесь?

– Ну, мам, ты прямо, как маленькая. Только мы уже взрослые, забыла?

Гуля и так у тети Барно пропадает целыми днями. И это всего-навсего три дня. Всё будет нормально.

"Все будет нормально". Эти слова повторяла Ольга в автобусе, но на душе было неспокойно.

Почему ей предложили лечь в больницу? Разве нельзя те же анализы делать амбулаторно, как это делалось раньше? Что нового может увидеть профессор Касминский? Того, что не видит Константин Львович? Она с абсолютным доверием относилась к своему лечащему врачу. Он умел двумя-тремя словами снять её тревожность, вселить уверенность. И да, он не профессор, но очень знающий врач. Она достаточно наслушалась о нем, когда лежала в больнице и от пациентов, и от медсестер, для которых он был Бог и царь. Его не боялись, зато любили и уважали безмерно все – от врачей-коллег и до нянечек. Что ж, раз он сказал – значит, так надо. Она вернётся прямо перед началом учебного года, а ей так хотелось провести вместе с дочками эту последнюю неделю каникул: сходить в кино, поесть мороженое в единственном кафе их городка.

И вот ещё… Гульнора… Она просто живёт у Барно. Это не дело. Да, эти соседи стали их семьёй, но Ольга предпочитала держать дистанцию – тонкую, незаметную на первый взгляд, грань. Там своих детей пятеро, так ещё и Гуля не вылезает из их дома. Да, они с Дилечкой очень дружны, просто, как сёстры, а Батыр, Дилин брат-близнец, он глаз с её Гульноры не сводит. Такие вещи всегда видны со стороны. Интересно, чувствует ли это ее дочка.

Приеду – поговорю с ней серьезно, – решила Ольга.

Автобус потряхивало на неровностях дороги, и она, незаметно для себя, задремала.

8

27-го августа был день рождения близнецов – Дильбар и Батыра. 13 лет. Дата. Барно очень сожалела, что Ольги не будет на их празднике.

В семье Рахимовых дни рождения отмечали с размахом – гостей было много. Если это было в теплое время года, то отмечали во дворе, и тогда гуляли всей улицей. Иногда приезжали гости из Самарканда и Хивы. Рашид ставил козлы, на них доски, сверху скатерти – вот и столы. Посуду и стулья собирали у соседей – без места никто не оставался. Гуля с утра крутилась у них на кухне – помогала, а Влада присоединилась чуть позже. Рук хватало – под руководством Барно готовили дружно, весело.

Таким же веселым было и застолье. Расходились всегда поздно – ближе к полуночи.

Когда накрыли сладкий стол, Гуля обняла старшую сестру:

– Влада, я тут ночевать останусь, а ты иди. Посуды полно, помогу тёте Барно всё разобрать. Всё равно завтра воскресенье.

– Да-да, что я тебя не знаю? Хочешь позавтракать повкуснее?

– Каждый труд должен вознаграждаться, – Гуля изрекла это с таким торжественным видом, подняв вверх тонкий пальчик, что обе покатились со смеху.

– Ладно, оставайся, а я пойду потихоньку. Мур уже соскучился, наверно, полдня один. А тетя Барно вообще-то знает?

– Конечно, знает. Это меня Диля с Амирой попросили помочь.

– Давай, спокойной ночи.

Дома налила молока Муру, немного почитала на ночь и легла, размышляя, какое это счастье – иметь такую большую семью и столько друзей – со всей махалли. С горечью осознала, что не может припомнить такого случая, когда им приходилось занимать стулья или тарелки. Дни рождения в их семье справляли совсем иначе. Хотя чаще не справляли вовсе.

Она погасила свет, ещё некоторое время слыша громкие голоса, доносящиеся со двора соседей. А потом провалилась в сон.

Проснулась от света и долго щурилась, не понимая – уже утро? Так быстро?

И вдруг увидела отца, стоявшего, слегка покачиваясь, в проёме двери. Его глаза недобро блестели каким-то новым, безумным блеском.

– Вот мы и проснулись, – непривычно тихо произнес он. – А где все? Ольга где? Шляется? – он грязно выругался. – Стоит уехать на работу, а она тут же за порог. – Он закрыл дверь на ключ, сделав шаг в сторону кровати. – Все вы такие, все. А ведь я сказал, что приеду навестить? Сказал. Не поверили. Мне все не верят, – он по прежнему говорил очень тихо, непривычно тихо, одновременно расстегивая толстый брючный ремень.

Влада, оцепенев, сжалась в комочек в углу кровати, понимая, что сейчас случится что-то страшное, непоправимое. Она чувствовала, что задыхается от резкого запаха пота и алкоголя, который в мгновение разлился по её комнате, физически не давая дышать.

Яков двигался медленно, с трудом держась на ногах. Брюки упали на пол, и в это мгновение тело Влады развернулось, как стальная пружинка, и она за секунду оказалась на столе, стоявшем у окна. Мама, уезжая, попросила закрывать на ночь все окна. Не закрыла – так приятно было на улице в этот августовский вечер.

– Ты это куда? – неожиданно громко взревел Яков. – Это так ты отца встречаешь? А ну, стой! – он умудрился схватить ее за подол ночнушки – белой, в мелкий голубой горошек, которую сшила мама. Тонкая ткань затрещала от сильного рывка. Пытаясь дотянуться до беглянки, он ударился лбом о раму и зарычал от боли. Владе хватило секунды, чтобы спрыгнуть на мягкую траву за окном. Мысли путались, но она на каком-то автопилоте рванула к забору. Там, в углу, есть две доски, которые легко отодвигались – так Гуля ходила в гости к подружкам, не выходя на улицу. Влада никогда не пользовалась этим способом, но трясущиеся пальцы легко нашли нужные дощечки. За спиной она слышала крик, но она уже была во дворе соседей и, задыхаясь, бежала к дому.

В окнах загорелся свет, хлопнула входная дверь и навстречу ей уже спешили полуодетые Барно с мужем.

– Девочка ты моя, – запричитала Барно, обнимая Владу. – Что? Что случилось? – внезапно она замерла от осенившей ее догадки. – Он? Вернулся?

Влада молча кивнула. Ее била крупная дрожь, хотя ночь была теплая.

– Идём, милая, идём в дом, переоденешься, – торопливо полушептала Барно, не отпуская руки Влады, холодной, как кусок льда.

Рашид накинул рубашку и, выхватив тяжелую лопату из инструментов возле подсобки, рванул к калитке.

– Рашид, не надо, богом прошу, остановись! Милицию надо вызвать.

– Я и без милиции с ним разберусь, так разберусь, что он дорогу сюда забудет!

– Рашид, не надо, постой, он обезумел совсем, – Барно, отпустив Владу, повисла на руках мужа. – На ребенка, на дочь свою руку поднял!

Она зарыдала и снова метнулась к Владе:

– Девочка моя, скажи, он не обидел тебя? – она трясущимися руками ощупала голову и плечи Влады.– Не обидел?

Та молча покачала головой. Она равнодушно смотрела, как из дома выскочили, проснувшись от шума, Малика, Дильбар, Батыр, Амира и младший Тимур. И Гуля, её Гуля. Последней мыслью было:

– Слава богу, что Гуля осталась ночевать у тети Барно.

А потом она потеряла сознание.

Крики перебудили пол улицы, кто-то вызвал милицию, не слишком надеясь на результат – в милиции было негласное правило – не вмешиваться в семейные разборки. Поссорятся – помирятся. И не дело милиции лезть в чужую жизнь.

До рассвета никто не сомкнул глаз, кроме Влады. Она спала беспокойно, металась и стонала.

– По-моему температура у неё поднялась, – прошептала Барно, коснувшись сухим губами лба Влады и пошла заваривать травяной чай.

Утром Влада с Гульнорой в сопровождении Рашида вернулись домой. За ними увязались Диля с Батыром, но Барно непривычно строго приказала им остаться и не выходить из дома.

Калитка была распахнута настежь и дверь в дом тоже. Во дворе, словно прошёлся смерч – был опрокинут лёгкий столик, на котором они ужинали, сорванный со столбиков гамак валялся на земле. Были поломаны два саженца – вишня и яблонька. Девочки застыли, не веря своим глазам: Влада, побледнев, стояла молча, слегка покачиваясь, как стебелёк на ветру; Гульнора плакала навзрыд. К ним уже спешила Барно, а Рашид, осторожно заглянув в окна, решился зайти в дом.

В доме никого не было, но царил жуткий беспорядок: были скомканы пестрые половички, скинуты на пол и разбиты цветочные горшки, так украшавшие их маленькую кухоньку. Рашид прошел в комнату Влады и в коридорчике остановился, не веря своим глазам. В этот момент он услышал истошный крик Гульноры:

– Мур, ты где, Мур?

Первой мыслью было выскочить во двор, схватить обеих девчонок в охапку и бежать, бежать куда угодно, подальше от этого дома.

Но Гульнора уже стояла рядом, глядя на старое ватное одеяло, на котором застыл в совершенно неестественной позе её кот, её рыжий красавец, которого она принесла домой совсем крошечным. Он был ещё жив, но не мяукал, а тяжело дышал, жалобно глядя зелёными глазами, из которых уходила жизнь.

Рашид обнял девочку за плечи, стараясь прикрыть ей глаза, но Гуля, словно обезумев, рыдала, вырываясь из его сильных рук.

Внезапно она смолкла, сжав смуглые кулачки и процедила

сквозь зубы:

– Я убью его. Убью. Убью.

Рашид потряс Гулю за плечи, сжал её ладони в своих:

– Не надо, девочка моя, не надо. Господь уже покарал его безумием. И покарает еще за все грехи его.

В комнате у Влады был полный погром: скинута на пол лампа с зеленым абажуром, который треснул на три части, перевёрнута постель, выдвинуты все ящики письменного стола и сброшены валом на пол все книги с книжных полок.

В комнате Гули были распахнуты двери шкафа и разбита на части старенькая швейная машинка Ольги, та, на которой она шила летние сарафанчики для девочек.

Барно, зайдя в дом, не могла двинуться, она держалась за сердце, громко рыдая и бормоча что-то по-узбекски.

Рашид, сидя на корточках, раскачивался из стороны в стороны: то, что он увидел, не укладывалось в голове, не поддавалось здравому смыслу, и он понимал, что это утро он не забудет никогда в жизни. А ещё он не представлял, что скажет Ольге, которая должна вернуться через пару дней.

В воскресенье утром вся улица бурлила от разговоров и обсуждений. Старожилы, мелко тряся седыми бородами, утверждали, что не сталкивались с таким за всю жизнь.

Шахноза послала своих невесток для помощи Барно: надо было привести в порядок дом.

Рашид с Санджаром возились во дворе, пытаясь спасти саженцы, тщательно перебинтовывая и устанавливая палочки-подпорки. Встал на место стол, снова закачался на аккуратных столбиках гамак.

В доме тоже кипела работа: постирали и повесили сушиться во дворе цветные коврики, вернули на полки беспорядочно разбросанные книги, собрали осколки от лампы и цветочных горшков.

Зухра, старшая невестка Шахнозы, сбегала домой и принесла глиняные горшки для пересадки любимых цветов Ольги.

Предстояли еще покупки: нужно было вставить новые замки – на калитку и на дверь, установить решетки на окна. И это в их махалле, где никто не привык запирать двери.

Сметая осколки от лампы, кто-то из помощниц наткнулся под кроватью на стеклянную банку, из тех, в которые закатывают компоты и соленья. В ней лежала рублевая купюра.

– Непонятно, – Барно пожала плечами. – Спрошу у Влады.

Девочка долго с непониманием смотрела на пустую банку и вдруг произнесла чужим голосом:

– Это мои деньги. Мама сказала копить, на учёбу.

Она вдруг заплакала тихо, беспомощно, не вытирая слёз.

Это были ее первые слезы после пережитого.