– Думаю, если бы ты умерил свою гордость и амбиции и обратился за помощью, то еще как продержался бы! Знаешь, чего больше всего боится Марина? Потерять тебя, и я ее понимаю: если это, не дай бог, произойдет, девочка останется совсем одна, а в ее положении это равносильно смерти!

– Да я же для нее стараюсь!

– Черта с два! Амфетамины сначала оказывают положительный стимулирующий эффект, а потом наступает реверсивное состояние – и это не говоря о выработке зависимости. Ты, дружок, наркоман, и я искренне надеюсь, что нам удастся справиться с этим, минуя лечебное учреждение! Кто выписывает тебе рецепты?

– Имя вам ни о чем не скажет.

– Этому человеку, которого ты, несомненно, считаешь своим лучшим другом, в медицине делать нечего! И как давно ты подсел?

– Несколько недель…

– Врешь, – вздохнула я. – Больше двух месяцев?

Не сразу, но он кивнул. Удивительно, как Толе удалось продержаться так долго без последствий!

– А о пациентах своих маленьких ты подумал? – спросила я сердито. – Ты же хирург, по живому режешь – а ну как тебя шандарахнет посреди операции?

– Если бы я почувствовал, что не могу оперировать…

– Ну, милый мой, ты рассуждаешь, как любой наркоман! – снова перебила я. – Ничего ты не способен заметить в таком состоянии и запросто зарежешь человека, даже не поняв, что делаешь!

Я видела, что мои слова наконец начали доходить до Анатолия, и боялась остановиться.

– Травишь себя амфетаминами, – говорила я, – а ну как придется почку Марине отдавать?

– Не придется.

– В смысле? Рано или поздно… Да, сейчас за операцию никто не взялся бы, но…

– Мы не совместимы, – оборвал меня Толя. – Когда выяснилось, что у Марины развилась почечная недостаточность, я сделал все необходимые анализы: моя почка ей не подойдет.

– Как такое может быть, вы же брат и сестра?

– Только по матери.

А вот этого я не знала! Мне стало стыдно. Казалось, я в курсе того, чем живут мои студенты – особенно те, в чьей судьбе я принимаю живое участие. Теперь вот выясняется, что о Толе я знаю даже меньше, чем считала минуту назад.

– После смерти отца у мамы долго никого не было, – продолжал он. – Потом появился мужчина, но она держала его подальше от дома. Как выяснилось, не зря: едва она забеременела, он свалил в неизвестном направлении.

– То есть искать его на предмет совместимости с Мариной бесполезно? – уточнила я.

– Я пробовал – он как сквозь землю… Сами видите, наши шансы не просто нулевые – они в минусе!

– Прекрати! – воскликнула я. – Я нашла Марине хорошего врача. Конечно, с пересадкой почки она не поможет, но вполне возможно, если получится добиться устойчивой ремиссии, нам удастся поставить ее на очередь.

– Это если Марина протянет достаточно долго, – криво усмехнулся Толя.

– Никто не может знать, кто сколько протянет: вот, к примеру, ты легко можешь пойти вперед сестры, если не прекратишь баловаться «Сиднокарбом». Кстати, где у тебя запас?

– Что?

– Не делай большие глаза – они у тебя и так на блюдца похожи: где то, что ты припас на случай обнаружения этого? – И я потрясла блистером.

– У меня нет… с собой.

Вытащив телефон, я набрала Марину. Она удивилась, услышав в трубке мой голос.

– Ты дома? – спросила я.

– А где еще я могу быть? – грустно ответила она вопросом на вопрос.

– Где вы с братом храните медикаменты?

– В ванной, в шкафчике…

– Иди сейчас туда и найди среди таблеток «Сиднокарб», хорошо?

– Хорошо…

– Что вы собираетесь делать? – насторожился Толя.

– Нашла? – не обращая на него внимания, спросила я.

– Да, две пачки.

– А теперь будь умницей и спусти все в унитаз.

– Да вы с ума сошли! – вскакивая, воскликнул Толя.

– В унитаз?! – переспросила Марина.

– Именно, дорогая! Поверь, ты оказываешь брату услугу. Сделаешь это для него?

– Да, конечно…

– Вот и умница!

Повесив трубку, я посмотрела на Анатолия. Он снова упал на стул и прикрыл глаза, поняв, что спорить со мной бесполезно.

– Едем ко мне, – сказала я.

– Зачем? – бесцветным голосом поинтересовался он.

– Чтобы я могла за тобой следить и чтобы ты прямо отсюда не направился к своему «доброму» психиатру за рецептом.

– Вы меня за ребенка принимаете, да?

– Да ты и есть ребенок, – усмехнулась я. – По крайней мере, для меня: скоро мне стукнет пятьдесят пять, а тебе нет еще и тридцати. Так что, дружок, поднимай свой тощий зад и двигай за мной!

– А Марина? Она же не сможет одна… – пробовал возразить Толик.

– Она и так целыми днями одна: только на диализе и видитесь, – парировала я. – Ничего, переживет денек, а в клинику ее Влад может возить, или я, или Даша… В любом случае, послезавтра мы твою сестрицу кладем в онкоцентр, и проблема решится сама собой.

* * *

– Кто были те люди, которые подняли хай в больнице Влада?

Мы ужинали на кухне, и я решила, что пора задать этот вопрос.

– Вам донесли? – нахмурился Толя, откладывая ложку, которой до этого вяло ковырялся в тарелке.

– А ты думал, мой сын умолчит об этом факте? – пожала я плечами. – Так кто они?

Толик тяжело вздохнул.

– Вечером того дня, когда вы ко мне приходили, заявился Илья Митрохин… Да вы же не знаете, кто это!

– Председатель совета директоров «Фармаконии»?

– Откуда?..

– От Насти. Я была у нее в гостях, и она не только все мне рассказала о ваших делах, но и продемонстрировала наглядные материалы из Интернета.

– Ну, вы даете! – пробормотал он, беспомощно разводя руками. – Зачем вам все это надо? Дело неприятное, скорее всего, даже опасное…

– Вот именно поэтому, – перебила я, – я и не могу позволить тебе действовать в одиночку.

– Эти люди шутить не любят. Знаете, что на самом деле произошло в тот день, когда мы устроили стихийный митинг перед зданием «Фармаконии»?

– Расскажи мне.

– Охранники испугались, что мы привлечем внимание: кто-то из толпы, по-видимому, позвонил на телевидение, и подъехала машина с кабельного канала.

– Почему представители «Фармаконии» не вызвали полицию? Ваш митинг не был санкционирован.

– Это был, скорее, флэшмоб, а не митинг, – отмахнулся Толя.

– Флэш… что?

– Неважно. Но дело не в этом. Я считаю, что охрана испугалась обращаться в полицию и телевидения опасалась, ведь им не нужна огласка с «Голудролом»! Побочный эффект в виде развития хронической почечной недостаточности в инструкции не указан, но у семидесяти процентов пациентов он возникает, причем сразу в тяжелой форме. Наше сообщество растет с каждым днем, и создается впечатление, что на «побочный» эффект ситуация уже не тянет.

– Ты имеешь в виду, что слишком много пострадавших?

– Вот именно! Вы же понимаете, побочные эффекты возникают редко, но их все равно обязаны вносить в инструкцию. Однако, похоже, почечная недостаточность обнаруживается не просто у каждого второго, но чуть ли не у всех! Это означает, что препарат вообще не должен был появляться на рынке!

– Ты прав, – согласилась я, – но что все-таки случилось после того, как охрана вами заинтересовалась? И как ты рискнул пойти с этими мужиками – я видела их на ролике, они же на троглодитов похожи!

– Они сказали, что меня просит подняться Митрохин. От такой возможности нельзя было отказываться: я давно пытался с ним встретиться, но у меня не получилось!

– Встретился?

– Ага, как же! Они отвели меня в подсобку, а там отметелили как следует. Потом выкинули на задний двор, а там одни склады и люди появляются редко. Повезло, что дворник вышел и, увидев меня, вызвал «Скорую», а то ведь холодно в тот день было – мог бы замерзнуть, к чертовой матери!

– Да уж, повезло… Митрохин-то гад, оказывается!

– Вот тут я не так уверен, Анна Демьяновна. Илья Митрохин сам ко мне пришел, в больницу. Извинялся за случившееся, сказал, что охранники, которые меня били, уволены и что если я захочу подать на них в суд, он не станет чинить препятствий. Но он все же попросил, чтобы я этого не делал, и обещал оплатить лечение, если понадобится что-нибудь сверх страховой сметы.

– Видать, ему действительно не хочется огласки! О чем еще вы говорили?

– Я рассказал ему все о «Голудроле» и о том, сколько людей на самом деле пострадало от препарата.

– Полагаешь, Митрохин этого не знал?

– Во всяком случае, выглядел он потрясенным. Хотя, может, он хороший актер?

– Он что-нибудь сказал?

– Сказал, что должен во всем разобраться. Попросил предоставить документы и заявления людей. Митрохин говорит, что сделает все возможное, чтобы отозвать «Голудрол», но не все, дескать, зависит от него, ведь он – председатель совета директоров, а не единоличный владелец фирмы!

– Хорошо уже то, что он хоть что-то пообещал, – задумчиво проговорила я. – Но Влад сказал, что в палате кулаками махали, а вы, оказывается, цивилизованно поболтали?

– Так кулаками махали, – закивал Толик. – Когда митрохинская мамаша нагрянула с телохранителями. Не знаю, зачем они ей – не жена же президента, в конце концов!

– Может, она опасается пострадавших от продукции фирмы?

– Или просто понты кидает.

– А чего орала?

– Видимо, Митрохин не сказал ей, что ко мне собирается. Она стала отчитывать его, говорить, что адвокат посоветовал ни в коем случае со мной не встречаться, что кучка крикунов не может подорвать престиж «Фармаконии» и так далее.

– А Митрохин что?

– Разозлился. Наверное, не хотел позволить матери руководить собой, ведь всем известно, что именно он ведет дела, а она всего лишь владелица пакета акций. Это все он ей и высказал, не стесняясь в выражениях. Она в слезах вылетела из палаты, но напоследок наговорила прибежавшим на шум врачам гадостей.

– Значит, у матери с сыном не такие уж доверительные отношения?

– Выходит, так. Кажется, Илья старается держать ее подальше от бизнеса, а мамашу этот факт возмущает.

– Разумеется, ведь он – ее сын, ее собственность, а все, что принадлежит ее собственности, автоматически должно принадлежать ей.

Толя выпучил на меня глаза.

– Вы, что, действительно так считаете?!

– Разумеется, нет, но она, по-видимому, да. Что ж, она – мать, и этим все сказано.

– Митрохин – взрослый человек!

– Для матери возраст значения не имеет: уж поверь, я знаю, о чем говорю. Кстати, ты уверен, что все это не было фарсом?

– То есть?

– Сам посуди, ты месяц не мог встретиться с Митрохиным – и вот он сам прибегает, причем не ставя в известность никого из своих приближенных. Что, если все происшедшее – отлично разыгранная сцена?

– С какой целью?

– Усыпить твою бдительность, потянуть время, заработать еще десяток миллионов на «Голудроле»… Такое возможно?

Толя медленно кивнул.

– Я не знал, что и подумать, увидев Митрохина в палате, – пробормотал он. – Такие, как он, сами никуда не ходят – они присылают адвокатов или помощников, не опускаясь до уровня простых смертных! А тут – сразу двое Митрохиных на меня одного…

– Ма, я дома!

Дашка вернулась. Как обычно, она ворвалась на кухню подобно цунами и застыла при виде гостя.

– Даша, ты помнишь Толика Кречета? – спросила я, зная, что если она и забыла, то разговор с братом непременно освежил память.

– Привет, – сказала дочь, разглядывая синяки на лице парня. – Не ожидала, что ты так быстро оклемаешься, – Влад говорил, тебе здорово досталось!

– Молодость берет свое, – ответила я за него. – В мои годы процесс выздоровления шел бы куда медленнее!

– Ма, опять ты про возраст? – застонала Дарья.

– Кстати, Толик останется на ночь, – добавила я, поймав ее удивленный взгляд. Однако к чести дочери надо сказать, она не попыталась задавать вопросы при госте.

Я посвятила ее в ситуацию, отправив его спать.

– Ну, ма, ты даешь! – воскликнула она. Сколько раз за последнее время я слышала этот возглас от разных людей? – Мало тебе своей работы, так ты еще и адвокатом заделалась?

– Не так уж много у меня работы.

– Запомни, ма, адвокат в семье – я, и тебе с самого начала следовало обратиться ко мне!

– Ты, доча, нам не по карману, – покачала я головой. – Кроме того, твоя специализация – уголовщина, а у нас пока, слава богу, до этого не дошло.

– Дойдет! – убежденно заявила Дарья. – Разве Толя не собирается подавать в суд за избиение?

– У него сейчас других дел по горло.

– Ну да – спускайте этим неандертальцам побои, ждите, пока убьют! – уперев руки в бока, фыркнула она. – А потом ищем справедливости, а ведь можно было решить дело без смертоубийства.

– Хорошо, что ты предлагаешь?

– Во-первых, подать заявление на охранников «Фармаконии». Во-вторых, я могу от лица пострадавших встретиться с Митрохиным и попробовать договориться о компенсации – в их положении эти деньги не будут лишними.

– Зачем тебе это надо, Дашутка? – спросила я. – Не твое же поле деятельности?

Зная дочь, я догадывалась, что у нее имеются причины делать такое щедрое предложение, но мне хотелось знать их, прежде чем подписывать на это Толю и его друзей.

Откинув длинные серебристые волосы за спину движением, достойным Шэрон Стоун в «Основном инстинкте», она ответила:

– Ну, мам, дело обещает быть громким, понимаешь? Все станут о нем говорить, возможно, по телику покажут репортаж… Адвокату нужен пиар!

– Разве тебе его не хватает?

– Одно дело – отмазывать от тюрьмы уголовников и подпольных авторитетов, и совсем другое – выступить на стороне справедливости!

– Какая же ты корыстная, дочка! – в ужасе выкатила я глаза.

– Все это, – она картинным жестом обвела гостиную, где мы сидели, – приобретено на эту самую «корысть», не забывай! Кроме того, какая разница, если вопрос будет решен и пострадавшие получат, что причитается? Разве плохо, если и адвокату достанется немножечко хорошего пиара? Заметь, если мы проиграем, я не возьму ни копейки. Но мы выиграем!

* * *

Признаюсь, я побаивалась, что моя «воспитательная работа» с Толей не возымеет должного действия и он вернется к употреблению психостимуляторов. С другой стороны, не могла же я держать его под домашним арестом вечно – в конце концов, он взрослый человек, ему нужно ходить на работу, заботиться о сестре и заниматься другими делами, являющимися неотъемлемой частью его жизни. Поэтому, прочитав ему нотацию напоследок, я с тяжелый сердцем выпустила бывшего студента из квартиры, после чего отправилась к Марине. Девушка в точности выполнила мои предписания и уничтожила «Сиднокарб», но я еще раз перешерстила баночки и коробочки в ванной и, сочтя некоторые «неблагонадежными», избавилась и от них. Затем я помогла Марине собраться, и мы поехали в клинику.

– Что ж, – сказала Оля, закончив, – будем пробовать варианты. У меня есть кое-какие наметки, а остальное нарисуется позже, когда начнем лечение. Нужно еще продумать, как совместить твой диализ с новыми препаратами.

– Вы думаете, это имеет смысл? – робко спросила Марина.

– Все в этом мире имеет смысл, – улыбнулась Оля. – Могу обещать одно: ты будешь чувствовать себя лучше, а это значит, что твое качество жизни повысится.

– Уже кое-что, – вздохнула девушка. – В онкологическом диспансере и этого не обещали!

– Вот и хорошо, – поднимаясь, сказала Оля. – Сейчас тебя проводят в палату. Тебе повезло – там всего два человека лежат, примерно твоего возраста, так что найдете общий язык.

Оставив Марину в клинике, я поехала в университет, где прочитала две лекции. Собираясь домой, получила сообщение от Дарьи с предложением вместе пообедать. Я действительно проголодалась, но «обед» с дочурой означал непременно дорогой ресторан, а я не была одета для выхода «в свет».

– Ерунда, мам! – отмела все возражения Даша. – На твоей фигуре любая тряпка хорошо сидит. Да мы ведь не вечером идем – значит, парадная форма одежды не требуется! Жду тебя у входа в твою богадельню.

«Богадельней» она почему-то называет медицинский университет. Мне кажется, Даша считает, что разочаровала меня глубоким отвращением к медицине, проявившемся у нее с младых ногтей. Наверное, в семье медиков она ощущала себя инопланетянкой. Гены – вещь упрямая: папаша Дарьи работает в правоохранительной системе, вот ее, видать, и потянуло в юриспруденцию. Слава богу, она не стала ни следователем, ни прокурором, а избрала для себя хоть и нелегкую, но все же гораздо более прибыльную и относительно безопасную стезю адвоката. Другая бы на ее месте прозябала общественным защитником, перебиваясь с хлеба на квас, но надо знать мою дочь: она похожа на танк, идя к своей цели. К тридцати годам у нее есть все, о чем можно мечтать, – роскошная квартира, машина, возможность одеваться в дорогих бутиках. Все, кроме личной жизни. И дело не в занятости, хотя, конечно, большую часть времени Даше приходится посвящать работе. Проблема в ее характере: большинство мужчин мирных профессий с опаской относятся к бронетехнике, пусть и в красивой оболочке. Они быстро понимают, с кем имеют дело, и предпочитают укрыться в окопе, чтобы не попасть под обстрел. Из всех своих детей больше всего я переживаю за нее, но никогда не говорю об этом, иначе рискую сама оказаться под «гусеницами». Может, она и пошла в меня внешностью, но характер у Дашутки, несомненно, папин!

Как я и опасалась, заведение общепита, куда притащила меня дочка, оказалось одним из тех, куда вечером не пускают без галстука и вечернего платья. Я, в своей дешевой кожанке, одетой поверх черной водолазки, и линялых джинсах, чувствовала себя неуютно, но Даша с хозяйским видом продефилировала мимо швейцара, и я засеменила за ней, виновато улыбнувшись парню в униформе с каменным выражением на лице. Ненавижу чувствовать себя бедной родственницей, поэтому предпочитаю «Макдоналдс» и иже с ним, где любой человек – желанный гость, один из многих в пестрой, разношерстной толпе безликих клиентов. Здесь же каждый посетитель на вес золота, и его внешний облик должен соответствовать обстановке. Кстати сказать, она была спартанской, но – мой плебейский глаз видел это – дорогой. «Скромная» дороговизна, которая отличает самые роскошные рестораны: неброская, но ощутимая в каждом предмете на столиках, в каждой ручке двери, в приглушенных цветах и потрясающем виде на Невский проспект. Мы разделись в гардеробе. Костюмчик Дарьи, стоивший, по моим прикидкам, как автомобиль отечественного производства, сидел на ней как влитой, и я видела, какими взглядами провожали ее выстроившиеся в ряд официанты, несильно занятые в этот неурочный час. Она же, не глядя по сторонам, устремилась к дальнему столику во втором ярусе.

– Здесь нас не побеспокоят, – пояснила она, усаживаясь. – Да расслабься ты, ма, – я тут частая гостья, а ты – со мной!

– Ну да! – усмехнулась я. – Так о чем ты хотела поговорить, что не может ждать до вечера?

– Погоди, сначала закажем… Если не возражаешь, я сама, да?

Дочь темнила, и меня это встревожило. Когда официант удалился, приняв заказ, она возобновила разговор:

– А Толик изменился! И где тот худой, заморенный студент, который приходил к нам домой?

– Да, он вырос, – согласилась я.

– Он стал мужчиной.

Вот оно. Ну, нет, дорогуша, Толика ты не получишь! Пусть ты моя плоть и кровь, но я слишком хорошо тебя знаю, чтобы отдать на растерзание человеку, в жизни которого и так проблем хватает.

– Дашуль, ты о чем сейчас? – осторожно спросила я.

– Как будто ты не понимаешь, ма! – передернула плечиками дочка. – Толик симпатяга, верно? Никто бы не отказался.

– Забудь, – сухо обронила я.

– То есть? – распахнула она глаза.

– Ты все отлично понимаешь. Не трогай Анатолия, Даш, у него сестра тяжело больна, дел по горло и… У него, между прочим, девушка есть!

Я не была уверена в том, что Толю и Настю связывают серьезные отношения, но надеялась, это известие охладит дочь. Правда, я не учла того факта, что трудности лишь распаляют ее. Так было всегда: чем труднее казалось дело, тем с большим удовольствием Дашка кидалась в бой и горы сворачивала для достижения цели.

– Девушка? – всколыхнулась она заинтересованно. – Настя, что ли?

– Ты знаешь Настю?!

– Да я уже всех знаю, кто входит в «отряд Толика»… Тимур и его команда, честное слово! Между прочим, Настя вряд ли интересует его как женщина: она слишком похожа на «синий чулок».

– И ничего не похожа! – вступилась я за девушку. – Они милая, у нее есть принципы…

– Ну и где бы они все были со своими принципами, если бы за дело не взялся профессионал? – перебила Дашка.