Цитаты из книги «Подступы к философии русского языка»

Различение на священный и обыденный языки существенным образом повлияло на систему русского языка. В отличие от латыни в Европе, церковно-славянский язык на Руси никогда не

Подобную языковую ситуацию в середине XX века К. Фергюсон описал как состояние языковой диглоссии. Диглоссия представляет собой стабильную языковую ситуацию. Со временем, в силу экспансии европейской культуры, европейского миросозерцания и, соответственно, моделей, которые обуславливают ориентацию на европейские образцы, диглоссия исчезает. Но, исчезнув как языковой феномен, она осталась существенным элементом системы языка. Сознание русского человека, сформированное диглоссией, было ориентировано на иерархичность языкового пространства, на то, что язык не может быть нейтрален и однороден, что он сам по себе своей данностью не только передает информацию, выражает настроение и т. п., но и дает нравственную оценку сказанному. И эти факторы не могли не сказаться на формировании современного русского языка.

Современный русский язык – это система, определяющая наше мировосприятие и формат отношения к миру, а также естественная и искусственная норма. На Руси до XVII века функцию нормирования выполнял церковно-славянский язык. Это обеспечивалось особой языковой ситуацией, сложившейся в Древней Руси в период ее христианизации, которая принципиально отличалась от европейской. С распространением христианства в Европе национальные языки выстраивались по образцу латинского языка, но, окончательно сформировавшись, они отвергали его как институт, мешавший их развитию, а также развитию национального самосознания. Русское мировосприятие реализовало иную стратегию. На Руси параллельно с ее христианизацией формируется особый язык – язык общения с Богом, только в пространстве которого и могли существовать Священные тексты. Этот язык получил название церковно-славянского. Он не заменял, не подменял и не вытеснял разговорный русский язык.

системой языка и в достаточной мере свободен от его нормы – как естественной, так и искусственной. Поэтому в детской речи часто реализуются формы, которые системны, но не нормативны.

программирует наше сознание. Система устанавливает базовое смыслоразличение и смыслополагание. Норма – это правила использования языка. Она вариативна и изменяется в ходе истории. Норма вписывает языковую деятельность в культурный контекст, выполняет функцию социализации и формирует знаки правильного использования языка. Различают естественную норму, которая следует за системой языка и передается в процессе общения, и искусственную норму, которую задает социум и закрепляет ее специальной системой обучения. Система определяет спектр возможностей, которые выбираются нормой. Система не осознается: это данность, которая принимается и разделяется членами сообщества интуитивно и усваивается изначально. Норма же осознается, так как обучение языку происходит через освоение нормы. Взрослый человек в своем сознании всегда удерживает единство системы и естественной нормы, искусственная норма осваивается в зависимости от его уровня образования и степени социализации. Ребенок, начинающий осваивать язык, прежде всего детерминирован

тексты, написанные в XVI–XVII веках современному человеку читать затруднительно. На протяжении столетий не один раз меняются и правила, и словарь. Но тем не менее мы однозначно отождествляем этот язык с русским языком. Во-вторых, он ставит вопрос о том, каким образом устанавливается языковая норма. Ведь она не остается постоянной на протяжении всего развития языка, но при этом она не устанавливается чистым произволом: всякое языковое нормирование осуществляется в определенных рамках. И возникает вопрос: чем обусловлены эти рамки? Чтобы ответить на все эти вопросы Б. Успенский вводит понятия системы и нормы. Система – это устойчивая структура языка, которая остается неизменной в ходе исторического развития. Она является выражением самосознания народа. Она стабильна и создает возможность самоидентификации языка (мы легко устанавливаем единство и понимаем, что русский язык XVI, XIX и XXI веков, несмотря на все происходящие с ним метаморфозы, остается тем же самым русским языком). Именно система языка определяет наше мировосприятие и

По своей сути неконвенциональная модель языка не рефлексивна. Обычно она задает только последовательность необходимых действий, чтобы достичь нужного эффекта, но не выстраивает понимательной модели этого процесса. Поэтому интересен подход Б. Успенского[24] к пониманию русского языка, который реализует понимание русского языка за пределами традиционных грамматических схем. Он предлагает отказаться от традиционного для лингвистики различения на код и речь, где код чаще всего представлен как грамматический, тем более что грамматический подход (по крайней мере, к русскому языку) нельзя назвать беспроблемным. Он обращает внимание на два фактора. Во-первых, на те языковые феномены, которые формируют язык определенным образом и одновременно удерживают языковую целостность на протяжении многих веков, несмотря на постоянные изменения, происходящие в языке. Если обратиться к истории русского языка, то не надо быть профессиональным лингвистом, чтобы заметить, как сильно меняется язык

формальных законов, и обеспечивала абсолютный приоритет смысла над формой. Смысл важнее формы, ибо истинные смыслы заданы инстанцией, стоящей над языком. Поэтому язык не может быть нейтральным: если он не в руках Бога, то в руках дьявола.

правилам, изобретенным человеком. Задача человека состоит не в воссоздании законов, по которым Бог творил язык, ибо это бессмысленно, а в стремлении находиться в согласии с этой идеей и соответствии ей, в достижении гармонии человека в языковом пространстве, которая предполагала иной неграмматический способ освоения языка. Церковнославянский язык рассматривался в качестве кодифицированной, истинностной разновидности родной речи, соответственно, он не нуждался в сущностном описании самого себя. Обучение ему реализовывалось изнутри самого языка, из его внутренней жизни в качестве систематического введения запретов, отказов от некнижных форм и замен последних на книжные. Такое обучение велось на канонических текстах, которые сначала принимались и заучивались наизусть вне смысла. Освоение языка происходило парадоксальным способом: ученик шел от текста к его смыслу, овладевая сначала книжными формами путем «простого прилежного чтения». Идея, которая порождала текст, шла впереди правил и сама была правилом. Не закономерности грамматики и риторики определяли текст, а сам текст создавал эти закономерности и управлял ими. Иными словами, традиционная православная модель языка предполагала отказ от

Эти особенности обусловлены различными представлениями о мире и месте человека в этом мире. Европейский человек уверен, что ему подвластны законы мироздания, и в плане возможности их адекватного воспроизведения подобное отношение экстраполировалось и на пространство языка и языковых правил. Соответственно, человек был уверен в своей способности судить о существенности и несущественности тех или иных языковых ошибок. Для русского человека не могло быть безобидных ошибок, ибо человеческому пониманию неподвластны Божественные законы целого. Поэтому в русском разговорном языке слова книжного Священного языка функционируют как имена собственные[23], не подчиняясь