9

«Царь умер», – отметил на астрологической табличке вавилонский писец. По счастливой случайности табличка дошла до нас почти не поврежденной. Она относится к 10 июня 323 года до нашей эры: тогда и без гаданий по звездам несложно было понять, что грядут опасные времена. Наследников у Александра оставалось двое, оба – ненадежные: сводный брат, считавшийся умственно отсталым, и еще не рожденный ребенок в животе у Роксаны, одной из трех жен царя. Вавилонский писец, сведущий в истории и устройстве монархии, вероятно, задумался тем судьбоносным вечером о хаосе престолонаследия, перерастающем в беспорядочные кровавые войны. В те времена многие страшились подобных событий – каковые не замедлили случиться.

Кровь пролилась очень скоро. Роксана убила двух других вдов Александра, чтобы наверняка избавиться от возможных конкурентов ее сына. Македонские полководцы вступили в борьбу друг с другом. В течение нескольких лет они методично истребляли всех членов царской семьи: сводного брата-идиота, мать Александра, Роксану и ее сына, которому не исполнилось и двенадцати. Империя между тем разваливалась. Селевк, один из приближенных Александра, продал завоеванные в Индии земли местному правителю за баснословную цену в 500 боевых слонов, которых пустил в ход для дальнейшей войны с соперниками-македонцами. Десятилетиями целые армии наемников переходили от одного нанимателя к другому. Спустя годы сражений, зверств, мести и загубленных жизней в живых осталось трое диадохов: Селевк в Азии, Антигон в Македонии и Птолемей в Египте. Эти полководцы Александра Македонского после его смерти разделили империю в ходе войн. Насильственная смерть не настигла впоследствии только одного из трех – Птолемея.

Он поселился в Египте и провел там остаток жизни. Долгие годы ожесточенно бился с бывшими товарищами по оружию, пытаясь удержать власть. Когда гражданские войны давали ему минутную передышку, он знакомился с огромной страной, оказавшейся в его подчинении. Все в ней было удивительно: пирамиды; ибисы; песчаные бури; волнистые барханы; скачущие галопом верблюды; странные боги со звериными головами; евнухи; бритые наголо люди в париках; людские реки в дни больших празднеств; священные кошки, убивать которых – преступление; иероглифы; дворцовые церемонии; исполинские храмы; безграничная власть жрецов; черный илистый Нил, дельтой расползающийся к морю; крокодилы; равнины, где обильные урожаи питаются костями покойников; пиво; гиппопотамы; пустыня, в которой неизменно лишь разрушительное время; бальзамирование; мумии; ритуалы, пронизывающие все области жизни; любовь к прошлому; культ смерти.

Наверное, Птолемей был растерян, смятен, одинок. Он не понимал египетского языка, путался в церемониях и подозревал, что царедворцы над ним насмехаются. Однако у Александра он научился дерзновению. Если не разбираешься в символах, придумай новые. Если Египет тычет тебе в нос своим легендарным прошлым, перенеси столицу в Александрию – город без прошлого – и преврати ее в крупнейший центр Средиземноморья. Если твои подданные с опаской относятся к новшествам, стяни к себе в страну все самые смелые достижения мысли и науки.

Птолемей вложил огромные богатства в строительство Мусейона и библиотеки в Александрии.

Балансируя на краю пропасти

Александрийская библиотека и Мусейон

10

Свидетельств тому нет, но мне хочется думать, что идея создать универсальную библиотеку принадлежала Александру. Это начинание – под стать его тщеславию, в нем явственно чувствуется жажда всеохватности. «Землю, – объявил Александр в одном из первых указов, – я считаю своей». Собрать все существующие книги – еще один способ (символический, умозрительный, ненасильственный) завладеть миром.

Страсть собирателя книг подобна страсти путешественника. Всякая библиотека – путешествие, всякая книга – бессрочный паспорт. В Африке и Азии Александр не расставался со своим экземпляром «Илиады», в которую заглядывал, по свидетельствам историков, в поисках совета или вдохновения, подпитывая стремление к величию. Чтение, словно компас, вело его к неизведанному.

В хаотичном мире приобретение книг есть попытка удержать равновесие на краю пропасти. К такому выводу приходит Вальтер Беньямин в блестящем эссе под названием «Я распаковываю свою библиотеку»: «Обновление старого мира – это самое глубинное влечение, определяющее желание коллекционера заполучить что-то новое», – пишет он. Александрийская библиотека стала волшебной энциклопедией, собравшей знания и вымыслы древности, чтобы не дать им рассеяться и пропасть. Но она также являла собой новое пространство, откуда вели дороги в будущее.

Предшествовавшие ей библиотеки были частными и содержали тексты, полезные владельцам. Даже те, что принадлежали крупным профессиональным школам или сообществам, служили совершенно конкретным нуждам. Ближайшее подобие Александрийской – библиотека Ашшурбанапала в Ниневии, на севере нынешнего Ирака, – предназначалась для царя. Александрийская библиотека, разнообразная, исчерпывающая, включала книги на все темы, написанные во всех уголках знаемого мира. Ее двери были открыты любому жаждущему знания, всякому обладающему литературными наклонностями, ученым самого разного происхождения. Она была первой в своем роде и ближе всего подошла к цели заполучить все имевшиеся к тому времени книги на свете.

Кроме того, она отвечала идеалу смешения народов, о котором мечтал Александр для своей империи. Молодой царь, взявший в жены трех чужеземок, отец сыновей-полуварваров, планировал, пишет историк Диодор, заселить Азию европейцами, и наоборот, чтобы создать дружественный и семейственный союз между двумя континентами. Скоропостижная смерть помешала ему осуществить этот депортационный проект, замешанный на любопытном сочетании насилия и культа братских уз.

Библиотека открылась внешнему миру. В ней хранились греческие переводы важнейших иноязычных текстов. В одном византийском трактате сообщается: «Из каждого народа выбрали мудрецов, знавших в совершенстве и родной язык, и греческий; каждому сообществу мудрецов доверили разные книги, и таким образом все они были переведены». Именно тогда был создан греческий перевод Торы, известный как Септуагинта. Перевод иранских текстов, приписываемых Заратустре, – около двух миллионов стихов, – века́ спустя вспоминали как фантастический подвиг. Египетский жрец Манефон составил для библиотеки список династий фараонов и описал их деяния с незапамятных времен до Александрова завоевания. Чтобы создать эту хронику Египта на греческом языке, он разыскивал древние документы в десятках храмов, прочитывал и изымал. Другой двуязычный жрец, Берос, знаток клинописи, перевел на греческий описание вавилонских обычаев. Не обошлось и без трактата об Индии, написанного греческим посланником при дворе в Паталипутре, городе на берегах Ганга, на северо-востоке Индии. Никогда прежде переводческая работа не велась с таким размахом.

В библиотеке воплотилось все лучшее из мечтаний Александра: всемирность, жажда знаний, необычайная любовь к смешению. На библиотечных полках не существовало границ, и там наконец-то мирно зажили бок о бок слова греков, евреев, египтян, иранцев и индийцев. Эта территория разума стала для всех них, пожалуй, единственным гостеприимным домом.

11

Борхеса тоже завораживала идея исчерпывающего собрания книг. В рассказе «Вавилонская библиотека» перед нами предстает чудесный лабиринт, где обитают все слова и сны. Но мы сразу же чувствуем, что место это тревожное. Ощущаем, как наши фантазии окрашиваются в тона кошмара, становясь глашатаями современных страхов.

Вселенная, некоторые называют ее Библиотекой, – пишет Борхес, – своего рода чудовищный улей, существующий извечно. Она состоит из бесконечных одинаковых шестигранных галерей, соединенных винтовыми лестницами. В каждом шестиграннике есть лампы, полки и книги. Слева и справа от лестничной площадки – две комнатушки. В одной можно спать стоя, в другой – справлять нужду. В коридорах живут странные служащие, которых повествователь называет несовершенными библиотекарями. Каждый из них отвечает за определенное число галерей в бесконечном геометрическом пространстве.

В книгах Библиотеки содержатся все возможные сочетания двадцати трех букв и двух знаков препинания, то есть всё, что можно помыслить или выразить на любом языке, даже забытом. Следовательно, – говорит повествователь, – где-то на полке стоит и правдивый рассказ о твоей смерти. И подробнейшая история будущего. И автобиографии архангелов. И истинный каталог Библиотеки, и тысячи тысяч ложных каталогов. Обитатели улья так же ограниченны, как мы: они владеют от силы парой языков, и жизнь их коротка. Значит, статистическая вероятность, что кто-нибудь разыщет в неизмеримости туннелей нужную или хотя бы понятную ему книгу, ничтожна.

В этом и состоит великий парадокс. По шестигранникам улья снуют искатели книг, мистики, жаждущие разрушения фанатики, библиотекари-самоубийцы, пилигримы, идолопоклонники и прочие. Но никто не читает. В изнурительном сверхизобилии случайных страниц пропадает удовольствие от чтения. Все силы уходят на поиск и расшифровку.

Мы можем понимать этот рассказ как иронический, сплетенный на основе библейских и библиофильских мифов, упрятанных в архитектуру тюрем Пиранези и бесконечных лестниц Эшера. Но нас, сегодняшних читателей, Вавилонская библиотека поражает и как пророческая аллегория виртуального мира, необъятности интернета, этой гигантской информационной и текстовой сети, прореженной алгоритмами поисковиков, где мы теряемся, как призраки в лабиринте.

С помощью удивительно старого образа Борхес предсказывает современный мир. В рассказе интуитивно присутствует явление сегодняшнего дня: электронная сеть, то, что мы называем «паутиной», построена на принципе работы библиотеки. У истоков интернета лежала мечта о мировом общении. Требовалось построить маршруты, проспекты, воздушные пути для слов. Каждому тексту полагалась ссылка – линк, – по которой читатель мог найти его с любого компьютера в любом уголке мира. Тимоти Джон Бернерс-Ли, ученый-информатик, создатель Всемирной паутины, вдохновлялся упорядоченным и гибким пространством публичных библиотек. Подражая их механизмам, он придумал давать каждому виртуальному документу уникальный адрес, по которому к нему можно было получить доступ с другого компьютера. Этот универсальный локализатор – называемый в информатике URL – точный эквивалент библиотечного шифра. Потом Бернерс-Ли создал протокол переноса гипертекста – более известный по аббревиатуре http, – который действует как карточка, которую мы заполняем, чтобы заказать книгу у библиотекаря. Интернет есть преумноженная, обширная, эфирная эманация библиотек.

Мне кажется, человек, попадавший в Александрийскую библиотеку, испытывал примерно то же, что я, когда впервые вошла в интернет: изумление, головокружение от огромных пространств. Вот он, этот путник. Он высадился в порту Александрии и спешит к книжной твердыне. Как и я, он жаден до книг, его переполняет, едва ли не слепит предвкушение изобилия, различимого уже под колоннами портика библиотеки. Нам двоим, каждому в своей эпохе, приходит одна мысль: нигде еще не было собрано разом столько информации, столько всевозможных знаний, столько историй, в которых трепещет жизнь, пугающая и сладостная.

12

Но вернемся назад. Библиотеки еще не существует. Амбициозные мечты Птолемея о греческой столице Египта разбивались о грязную действительность. Через двадцать лет после основания Александрия была мелким строящимся городишкой, населенным солдатами, моряками, немногочисленными бюрократами, пытающимися справиться с хаосом, и своеобычной прослойкой хитрых торговцев, преступников, авантюристов и языкастых мошенников, всегда норовящих поживиться на новом месте. На прямых улицах, проложенных греческим зодчим, было грязно и воняло испражнениями. На спинах рабов не оставалось живого места от порки. Обстановка напоминала вестерн: насилие, энергия, хищнический дух. Смертоносный хамсин, восточный ветер, который века спустя будет терзать армии Наполеона и Роммеля, сотрясал город с наступлением весны. Надвигающийся хамсин напоминал гигантское кровавое пятно на далеком небосклоне. Потом тьма поглощала свет, и песок начинал вторжение, возводил удушливые, слепящие пыльные стены; пыль проникала в щели домов, высушивала глотки и носы, набивалась в глаза, вызывала приступы безумия, отчаяния, толкала на преступления. Через несколько часов воинственные вихри обрушивались в море под стоны жалящего ветра.

Птолемей решил непременно переселиться сюда со всем двором и созвать на этот малогостеприимный пятачок в пустыне лучших ученых и писателей своего времени.

Закипела работа. Выстроили канал, чтобы соединить Нил с озером Мареотис и морем. Птолемей начертил план огромного порта. И приказал возвести подле моря дворец, защищенный молом, огромную крепость, чтобы укрыться в случае осады, маленький запретный город, куда большинству ход был заказан, дом нечаянного правителя невероятного города.

Дабы облечь мечты в камень, Птолемей потратил много, очень много денег. Ему достался не самый большой, зато самый сочный кусок империи Александра. Слово «Египет» означало богатство. На плодородных берегах Нила вырастали прекрасные урожаи злаков – а именно этот товар, как впоследствии нефть, позволял контролировать мировые рынки. К тому же Египет торговал самым ходовым материалом для письма – папирусом.

Папирусная осока пьет корнями нильскую воду. Стебель – толщиной с мужскую руку, высота растения – от трех до шести метров. Из гибкого папирусного волокна простой люд делал веревки, циновки, сандалии и корзины. Древние предания помнят об этом: из папируса, скрепленного дегтем и смолой, была корзинка, в которой мать отпустила на волю нильских волн маленького Моисея. В третьем тысячелетии до нашей эры египтяне обнаружили, что из тростника получаются писчие листы, а к первому тысячелетию донесли это знание до всех народов Ближнего Востока. Веками евреи, греки, а потом и римляне писали на папирусных свитках. По мере того как средиземноморские общества становились более грамотными и усложнялись, потребность в папирусе возрастала и цены поднимались на фоне спроса. Папирус почти не произрастал за пределами Египта и, подобно минералу колтану для наших смартфонов, превратился в стратегическое сырье. Существовал обширный рынок; по торговым путям папирус отправлялся в Африку, Азию и Европу. Цари Египта монополизировали ремесленное производство и продажу; специалисты по древнеегипетскому языку полагают, что слова «папирус» и «фараон» – однокоренные.