Часть I
Греция грезит будущим

Город наслаждений и книг

1

Юная жена купца спит одна и мается скукой. Десять месяцев назад муж отплыл с острова Кос в Египет, и с тех пор она не получила ни весточки из нильского края. Ей семнадцать, она еще не рожала и едва выносит нудную жизнь в гинекее (женских покоях, занимавших заднюю часть дома в Древней Греции), жаждет событий, но не выходит из дома, дабы избежать сплетен. Заняться нечем. Тиранить рабынь поначалу было весело, но одним тиранством дни не заполнишь. Поэтому ей нравится принимать визиты других женщин. Неважно, кто стучит в дверь, – ей отчаянно хочется отвлечься, сбросить свинцовую тяжесть часов.

Рабыня сообщает о приходе старухи Гиллис. Жена купца предвкушает интересную беседу: престарелая кормилица остра на язык и очень забавно пересыпает речь непристойностями.

– Матушка Гиллис! Сколько уж месяцев ты ко мне не заглядывала!

– Живу далеко, дочка, знаешь ведь. А сама-то слабее мухи стала.

– Ну, полно, – отвечает жена купца, – еще не одного молодца затискать у тебя силенок хватит.

– Смейся, смейся! – обижается Гиллис. – Это больше вам, молодухам, подобает.

С лукавыми усмешками и долгими присказками старуха, наконец, выкладывает, зачем пожаловала. Юный красавец-силач, дважды побеждавший в состязаниях борцов на Олимпийских играх, положил на купцову жену глаз, умирает от желания и мечтает стать ее любовником.

– Не сердись и выслушай предложение. Страсть терзает его плоть, будто шипами. Потешься с ним разок-другой. Или так и будешь сидеть тут сиднем? – заливается коварная Гиллис. – Не успеешь глазом моргнуть, как состаришься, и роскошная краса твоя обратится в прах.

– Молчи, Гиллис, молчи…

– Чем это твой муж так занят в Египте? Не пишет, забыл тебя. Надо думать, пригубил уже от другой чарки.

Стараясь сломить сопротивление соломенной вдовы, Гиллис живописует все то, что Египет и в особенности Александрия могут предложить неблагодарному далекому супругу: богатство, приятный теплый климат, будящий чувственность, гимнасии, зрелища, целые толпы философов, золото, вино, юношей и красавиц, числом превосходящих звезды в небе.

Это мой вольный перевод короткой греческой пьесы, написанной в III веке до нашей эры и пропитанной терпким ароматом повседневности. Подобные малые формы, вероятно, не ставились на сцене, разве что читались по ролям. Полные плутовского юмора, они приоткрывают нам вынесенный на задворки античной словесности мир высеченных рабов, жестоких хозяев, сводников, матерей, доведенных до нервного срыва сыновьями-подростками, и чувственных женщин. Гиллис – одна из первых сводниц в мировой литературе, искусно владеющая секретами мастерства: она безошибочно знает, как надавить на самое больное, – сыграть на неизбывном страхе жертвы перед старением. И все же недобрый талант Гиллис тратится попусту. Жена купца мягко корит ее. Она преданна отсутствующему мужу, а может, опасается рисков прелюбодеяния. «Или ты совсем разум потеряла, старая?» – говорит она Гиллис, но в утешение предлагает выпить вина.

Этот веселый и легкий текст интересен нам еще и потому, что показывает, какое представление имели простые люди о тогдашней Александрии: город наслаждений и книг, столица любви и слова.

2

Со временем Александрия становилась все легендарнее. Через два века после того, как был написан диалог Гиллис и искушаемой девушки, Александрия стала местом действия одного из величайших эротических мифов всех времен: о любви Клеопатры и Марка Антония.

Рим, столица самого мощного средиземноморского государства того времени, все еще оставался лабиринтом кривых, темных и грязных улочек, когда Марк Антоний впервые прибыл в Александрию. Внезапно перед ним раскинулся пленительный город, чьи дворцы, храмы, широкие проспекты и монументы излучали величие. Римляне полагались на свою военную силу и считали себя хозяевами будущего, но не могли тягаться с неотразимой притягательностью золотой старины и былой роскоши. На основе желания, гордости и тактических расчетов могущественный военачальник и последняя царица Египта выстроили политический и ceкcуальный союз, возмутивший порядочных римлян. В довершение безобразия, поговаривали, Марк Антоний намеревался перенести столицу из Рима в Александрию. Если бы любовники выиграли войну за Римскую империю, сегодня мы бы массово фотографировались на фоне Вечного города, Колизея и форумов в Египте.

Как и сам город, Клеопатра воплощает причудливую смесь культуры и чувственности. Плутарх пишет, что она не была красавицей. Люди на улицах не сворачивали шеи при виде нее. Но она притягивала шармом, умом и красноречием. Голос ее отличался столь сладостным тембром, что услышавший однажды уже не мог забыть его. И тембр этот, – продолжает историк, – по-разному звучал на разных языках, словно многострунный инструмент. Она могла без переводчика говорить с эфиопами, евреями, арабами, сирийцами, мидянами и парфянами. Хитрая царица, не упускавшая никаких важных сведений, победила во многих битвах за власть в своей стране и за ее пределами, но в решающей схватке потерпела поражение. Беда в том, что мы знаем только точку зрения ее врагов.

В этой бурной истории книги также играют важную роль. Марк Антоний, мнивший себя без пяти минут повелителем мира, захотел сразить Клеопатру великолепным подарком. Он знал, что от золота, драгоценных камней и пиров взор возлюбленной не засияет, ведь она привыкла ежедневно забавляться ими. Как-то раз, на исходе пьяной ночи, в порыве вызывающего бахвальства Клеопатра растворила в уксусе громадную жемчужину и выпила ее. И Марк Антоний выбрал подарок, который она не встретила бы с утомленно-презрительным видом: положил к ее ногам двести тысяч томов для Великой библиотеки. В Александрии страсти питались книгами.

Два писателя, скончавшиеся в XX веке, стали нашими проводниками по закоулкам этого города и нанесли пару слоев патины на александрийский миф. Грек Константинос Кавафис, незаметный чиновник, долгие годы проработал на одной должности в отделе орошения Министерства общественных работ британской администрации Египта. Ночами он погружался в мир наслаждений, приятелей со всего света и разврата международного масштаба. Как свои пять пальцев знал лабиринт александрийских борделей, единственного прибежища его страсти, «запретной и всеми глубоко презираемой», по его собственным словам. Кавафис взахлеб читал классиков и почти никому не показывал свои стихи.

В его самых знаменитых стихотворениях оживают исторические или вымышленные персонажи, населявшие Итаку, Трою, Афины, Византию. Другие тексты, более личные на первый взгляд, с надрывной иронией исследуют опыт зрелости: тоску по юным годам, постижение удовольствия, удручающее наблюдение за бегом времени. На деле разница в тематике искусственна. Вычитанное, воображаемое прошлое волновало Кавафиса не меньше собственных воспоминаний. Бродя по Александрии, он чувствовал, что под современным городом пульсирует другой, невидимый. Великая библиотека канула в небытие, но ее отголоски, шепотки, бормотания все еще слышатся в воздухе. Кавафис думал, что содружество призраков как раз и очеловечивает холодные улицы, по которым шагают одинокие и несчастные живые.

Герои «Александрийского квартета» – Жюстин, Дарли и в особенности Бальтазар, утверждающий, что был лично знаком с Кавафисом, – постоянно поминают этого «старого городского поэта». В свою очередь, четыре романа Лоренса Даррелла, англичанина, задыхавшегося в английском пуританстве и английском климате, подхватывают и продлевают эротический и литературный миф об Александрии. попал туда в смятенные годы Второй мировой, когда Египет был занят британскими войсками и город являл собой гнездо шпионов, заговорщиков и, как обычно, искателей наслаждения. Никому не удалось точнее Даррелла описать цвета Александрии, физические ощущения, пробуждаемые ею. Давящую тишину, высокое летнее небо. Огненные дни. Ослепительную синеву моря, волнорезы, желтый берег. В глубине берега озеро Мареотис (современное название – Марьют), подчас искрящееся, словно мираж. Между водами порта и озером – бесчисленные улицы, где вихрится пыль, роятся нищие и мухи. Пальмы, роскошные отели, гашиш, пьяный угар. Наэлектризованный сухой воздух. Лимонно-сиреневые закаты. Пять рас, пять языков, дюжина религий, отражения пяти флотов в масляной воде. В Александрии, пишет Даррелл, плоть просыпается и бьется о решетки темницы.

Вторая Мировая война разорила город. В последнем романе «Квартета» Клеа описывает печальный пейзаж. Танки, застрявшие в песках, словно скелеты динозавров; дула крупных орудий, как поваленные стволы окаменелого леса; бедуины, блуждающие по минным полям. Город, издревле развратный, теперь напоминает гигантский общественный писсуар, – подытоживает Клеа. В последний раз Лоренс Даррелл побывал в Александрии в 1952 году. Еврейская и греческая общины, тысячелетиями обживавшие город, бежали после Суэцкого кризиса, ознаменовавшего конец исторической эпохи на Ближнем Востоке. Возвращающиеся из Александрии путешественники рассказывают мне, что космополитичный сладострастный город остался только на страницах книг.

Александр

И всего мира мало

3

Александрий много. Цепочка городов с таким названием отмечает путь Александра Македонского от Турции до Инда. Разные языки исказили первоначальное звучание, но иногда его можно расслышать, как далекую мелодию. Александретта, по-турецки Искендерун. Александрия Карманская, ныне Керман, в Иране. Александрия Маргианская, теперь Мерв, в Туркменистане. Александрия Эсхата, что можно перевести как «Александрия на краю света», сегодня Худжанд, в Таджикистане. Александрия Букефала, основанная в честь коня, на котором Александр скакал с детства, позже названная Джалалпуром, в Пакистане. Война в Афганистане напомнила нам имена прочих древних Александрий: Баграм, Герат, Кандагар.

Плутарх рассказывает, что Александр основал семьдесят городов. Он желал оставить след после себя – вроде тех детишек, что пишут свои имена на дверях и стенах общественных туалетов («Я здесь был», «Я здесь победил»). Атлас – протяженная стена, на которой Александр не раз расписался на память.

Сила, двигавшая Александром, причина поразительной энергии, способной забросить его в завоевательный поход длиной в 25 000 километров, крылась в жажде славы и восхищения. Он истово верил в легенды о героях, более того – тягался с ними. Был одержим образом Ахилла, самого могучего и непобедимого воина греческой мифологии. Он выбрал Ахилла в детстве, когда стараниями учителя, Аристотеля, открыл гомеровские поэмы. Мечтал походить на него. Испытывал тот же страстный восторг, что нынешние мальчишки испытывают по отношению к звездам спорта. Рассказывают, что под подушкой у Александра всегда лежали экземпляр «Илиады» и кинжал. Трогательная картина: сразу представляешь себе мальчишку, заснувшего в обнимку с открытым альбомом спортивных карточек, а снится ему, как он под рев обезумевших трибун выигрывает чемпионат.

С той лишь разницей, что Александр воплотил в жизнь свои самые безумные мечты об успехе. История завоеваний, занявших всего восемь лет, – Анатолия, Персия, Египет, Центральная Азия, Индия, – сделала его чемпионом по военным подвигам. В сравнении с ним Ахилл, положивший жизнь на десятилетнюю осаду одного-единственного города, – жалкий салага.

Александрия Египетская родилась – могло ли быть иначе? – из литературных грез, нашептываний Гомера. Во сне Александр увидел, что к нему подошел седой старец. Приблизившись, таинственный незнакомец произнес несколько строк из «Одиссеи» – об острове под названием Фарос, омываемом звонким прибоем у побережья Египта. Остров такой и в самом деле нашелся близ намывной равнины, где воды дельты Нила вливаются в Средиземное море. Повинуясь логике своего времени, Александр решил, что сон вещий, и основал на упомянутом месте город.

Место показалось ему красивым. Песчаная пустыня сходится с пустыней водной – два безлюдных, неизмеримых, изменчивых ландшафта, вылепляемых ветром. Александр самолично насыпал мучную дорожку, обозначавшую внешний контур города в форме почти идеального прямоугольника, дал указания, где должна располагаться площадь, каким богам следует посвятить храмы и как лучше строить крепостную стену. Со временем маленький остров Фарос соединили с дельтой посредством мола, и на нем выросло одно из семи чудес света.

Когда строительство было запущено, Александр отправился дальше. Население будущего города состояло из греков, евреев и издревле живших в округе египтян-пастухов. Коренные жители, как водится при колонизации в любые времена, стали гражданами низшего статуса.

Александру больше не довелось увидеть этот город. Менее десяти лет спустя туда вернулся его труп. Но в 331 году до нашей эры, при основании Александрии, ему было двадцать четыре, и он чувствовал, что непобедим.

4