Сегодняшний день Ольга собиралась провести без работы. То есть вообще не касаясь юриспруденции. Точнее, не касаясь ни одного из тринадцати находящихся в производстве дел, даже если подобные занятия составляют главный смысл шеметовской профессиональной жизни.
Потому что, во-первых, сегодня – воскресенье. Ведь выходные изредка случаются и у адвокатов. А во-вторых, их в гости ждали Волик Томский с женой Мариной, удивительной девушкой, успешно работающей в теоретической математике, а по совместительству концертировавшей солистки-виолончелистки. Последнее, к великому сожалению, – в прошедшем времени.
– Что подарим ребятам? – спросил Олег Всеволодович.
– А у них какое-то событие? – испугалась Шеметова. Обычно она не забывала памятные даты близких ее сердцу людей.
– Вроде нет, – задумался Багров. – По-моему, они всех просто так позвали.
И вдруг до них обоих дошло.
Минуло ровно два года с того черного для Маринки дня, когда врачи объявили ей, что музыкальная карьера виолончелистки завершена. Сложная операция, на которую все тогда так надеялись, результатов не дала. Два пальца на левой кисти оставались малоподвижными, один и вовсе не сгибался.
– Помнишь Маринкин праздник, со слезами на глазах? – спросил Олег. Юная, но крепкая духом, жена Томского удивила тогда многих, устроив странноватый, точнее, горьковатый прощальный концерт. Ее программу играл ее же струнный квартет, только на месте Марины была другая солистка.
– Точно! – поразилась Ольга. Невеселый, конечно, юбилей. Может, просто совпадение? Хотя у профессионального математика любые совпадения закономерны.
А начался весь тот ужас со страшной аварии, в которую Волик с молодой женой попали на Минском шоссе.
Олег с Шеметовой тоже могли бы быть с ними, но Ольгу тогда выдернули из города Любек срочным звонком, и она на реактивных перекладных помчалась обратно. Да не в Москву, а в крошечный волжский городок, куда этапировали ее подзащитного, задержанного Интерполом в Венгрии и экстрадированного в Россию.
Да уж, тот ее подзащитный оказался совершенно нетривиальным человеком.
Борис Семенов, сложись его судьба иначе, мог бы быть гениальным актером, влюбляющим в себя миллионы. Однако всю юность звезда КВН Борик провел в качестве не менее гениального консолидатора ваучерных и акционных активов, что позволило ему заработать долларовые миллионы, а его клиентам – долларовые миллиарды. Но если у главных бенефициаров миллиарды и были основной целью жизни, то Борис хотел совсем другого – спокойного счастья в доме на холме, с виноградником и на берегу океана, в окружении друзей и семьи.
Все это он в итоге получил. И имел бы дальше в свое удовольствие, если бы не неосторожная прогулка в Венгрию, которая всегда с особым прилежанием исполняет предписанное Интерполом.
В общем, полноценного европейского отдыха в компании друзей и коллег у Ольги с Олегом тогда не получилось. И именно поэтому в жесткое ДТП попали только Волик с Мариной.
Все тогда было непросто, друзей пришлось спасать и по юридической части, и по медицинской. К счастью, обошлось без фатальных последствий. Единственное, что оказалось потеряно безвозвратно, – музыкальная сторона Маринкиной жизни. Многочисленные переломы не оставляли ей шанса вернуться к любимому делу.
Зная ее всепоглощающую любовь к музыке, все сочувствовали девушке.
Впрочем, никто не считал, что потеря слишком уж трагична. Марина молода, красива, супругам Томским пора было уже задумываться о детях. Да и математика тоже была ею любима и даже приносила относительно приличную зарплату.
Однако не такая была жена у Волика, чтобы сразу согласиться с очевидным.
За два с небольшим года – восемь операций, и это только на левой руке. И пока результата не было. Правая рука пострадала меньше, хотя специалистам из отделения реконструктивной хирургии пришлось поработать и здесь.
Очень помогла Маринке в это тяжелое время Муна, молодая гражданская жена (адвокаты, кстати, никогда не используют это определение) их самого старшего коллеги Аркадия Семеновича Гескина. Ведь сразу после травмы, да и потом, после многочисленных операций, Марина была житейски несамостоятельна. Причем помогала ей Муна не только физически. Веселый, даже слегка бесшабашный характер молодой азиатки, много чего уже повидавшей в жизни, сильно поддерживал Марину.
А ведь когда Муна только появилась в жизни Аркадия Семеновича, к ней отнеслись не очень хорошо. В конторе же все как родственники. Вот и тогда подозревали Муновар – так ее звали полностью – в меркантильном интересе.
Валентина Семеновна, их бессменная секретарша, признала Муну первой. Презрев некую тайную ревность, она сумела заставить себя заметить, как расцвел их старик. Хотя еще недавно, после поставленного онкологического диагноза, он без особого страха и трепета собирался на кладбище. Теперь же Гескин был, как говорится, живее всех живых.
Да, разумеется, мачо его уже было не назвать. Но общаться с ним и сейчас безумно интересно, так что Муна откровенно гордилась своим, мягко говоря, немолодым мужем. Тем более что на мачо Муновар уже нагляделась. Один такой украл ее из семьи юной девчонкой. И годы, проведенные с этим жестоким моральным уродом, уж точно были несравнимы с ее нынешней жизнью – вполне обеспеченной, спокойной, да еще и вовсе не скучной. Рядом с действительно крутым адвокатом умной женщине всегда было интересно.
Шеметову сначала слегка коробила финансовая организация этого брака-мезальянса. Старик, не желая обижать родных детей, ныне живущих за океаном, написал завещание в их пользу. Ольга знала детали, поскольку он попросил ее о профессиональной помощи.
Интересы Муны он защитил самым прямым образом: к себе на Фрунзенскую прописывать не стал, равно как и официально оформлять брак, но купил на ее имя приличную квартирку в спальном районе. Ну и текущими деньгами делился щедро, старик никогда не был жмотом.
Ольга почему-то часто о них думала. Размышляла даже.
Девушку она изначально, в отличие от Валентины Семеновны, никоим образом не осуждала. Надо быть очень большим романтиком, чтобы не променять положение нищей и бесправной гастарбайтерши на обеспеченную и, главное, вполне себе увлекательную жизнь. Да еще и в среде, о которой даже и не догадывалась. Теперь же она буквально купалась в ранее неведомых интеллектуальных удовольствиях. Муна образования не имела, однако женщина-то была умная. Упоенно слушала рассказы Гескина и его коллег, взахлеб читала книги, ходила – в основном с Маринкой – на концерты. Какое же это было счастье!
А теперь Аркадий Семенович вообще загорелся ее высшим образованием, и Муновар очень даже была не против.
Короче, идиллия.
Единственно, что пугало Ольгу в этих отношениях, – их будущее. Уже сейчас Муна относительно независима, получает деньги и за хлопоты с Мариной, и за помощь конторским адвокатам в сборе многочисленных необходимых бумаг.
Еще год-два, и деньги Гескина уже не будут так необходимы. А ведь она молода. Она же может влюбиться. Наконец, ей захочется детей. И тогда уж точно уйдет от старика. Для всерьез влюбленного Аркадия Семеновича такой вариант может оказаться пострашнее рака.
Волнуясь за него, Шеметова даже как-то заговорила с Гескиным вскользь на эту тему.
Он понял, о чем речь, с полуслова. Видать, не одну бессонную стариковскую ночь над этим проразмышлял.
– Не волнуйся, Оленька, – мягко сказал Аркадий Семенович. Потом, помолчав, объяснил: – Я ведь с самого начала знал, что она меня переживет. И что может уйти. Как синичка, подняться на крыло и улететь.
Ольга сразу вспомнила, о чем он сейчас говорил. Лет пять назад Гескин притащил в контору подмерзшую ночью синичку. Подобрал под домом, летать она не могла, была еле живая. Валентина Семеновна тогда всерьез рассердилась, говорила много, громко и откровенно, обсуждая широкий спектр вопросов – от тупости мужиков до птичьего гриппа, от птичьих же какашек до своих должностных обязанностей.
Все знали, что Гескин ее побаивается. Но в тот раз старик гордо проигнорировал начальственные речи конторской управительницы и унес синичку в свой кабинет. Надо ли рассказывать, что птичке было сделано сначала гнездышко из обувной коробки, потом появился дорогой ветеринар, потом еще более дорогая клетка, явно сильно просторнее, чем требовалось для маленькой пташки.
Столь же предсказуемым оказалось, что грозная Валентина Семеновна очень быстро сменила гнев на милость, сама сюсюкала с синичкой, кормила ее тем, чем велел ветеринар, и по собственной воле отстранила Гескина от процесса борьбы с птичьими отходами жизнедеятельности.
Синичка ожила, повеселела, а когда проветривали комнату, даже при открытой клетке не улетала на улицу. Раз десять так было, уже опасаться перестали. На одиннадцатый раз, в солнечный весенний день, синичка выпорхнула из своего роскошного жилища, сделала кружок вокруг старика, нырнула в форточку и была такова. Его старались ободрить, поддержать, даже устроили незапланированные посиделки в кафешке, но все видели, что Гескину грустно.
– Вот я и боюсь, – сказала Ольга. – Улетит синичка, вы переживать будете.
– Буду, – согласился Аркадий Семенович, мотнув седой лысеющей головой.
Больше они эту тему не обсуждали.
Да и бесполезно обсуждать. В самом деле, что лучше – иметь, зная, что потеряешь, или не иметь вовсе? Прямо как в известной песенке.
Каждый на этот вопрос отвечает только сам. И только для себя.
О проекте
О подписке