Вера Фёдоровна выглянула на улицу, щурясь от солнца. Водитель Дима, в джинсах и лёгкой пёстрой сорочке, курил, нервно поглядывая на часы. Должно быть, хозяин опаздывал. Значит, уже не семь, а около восьми. Она хотела приподнять жалюзи и окликнуть Диму. Но потом отступила от окна и опрометью, барабаня босыми пятками по ступенькам, взбежала наверх.

Ничего уже не стесняясь, распахнула дверь спальни внука и окаменела на пороге. Всё вокруг завертелось, пол наклонился назад. И вера Фёдоровна, с огромным трудом удержавшись на ногах, захлебнулась в истошном крике…

Деревянная рукоятка шеф-ножа, того самого, из сна, торчала над залитой кровью подушкой. Лезвие, пропоров Серёжино горло, вонзилось в подушку «Контур». Внучек – любимый, единственной, кто не бросил на старости бабулю – лежал навзничь, и уже остыл. Мальчик заботился о старухе каждый день – пусть по-мужски неловко, но трогательно. Человечек, ставший уже взрослым, надежда Веры Гусевой, путеводный маяк, яркий огонь в её серой жизни… Сколько в него было вложено любви, сил! Вера давно уже сделалась равнодушной к судьбе своего сына, бросившего Серёжу. И вот чем кончилось дело!

Серёжка лежал среди окровавленного белья, в одних узких трусиках. Глаза его были закрыты, даже зажмурены – словно от страха. Этим ножом он и сам часто работал на кухне, помогая бабушке готовить. Но это было давно, пока внук не занялся бизнесом. А когда стал делать карьеру, уже не имел времени.

Вера не могла оторвать взгляда от уродливых бурых пятен на батистовом белье. Кошмарный нож словно вспорол и её горло. Гусева тихо завыла. Мелкими шажками она подошла к постели внука и принялась раскачиваться из стороны в сторону, ничего не понимая. Ясно было одно – Сергея убили. Его больше нет. И никогда не будет. Он не зря боялся. Он чувствовал, что жить остаётся недолго.

И всё напрасно – труды, тревоги, мечты. Не уберегла его бабушка, не оградила. Сама, своими руками вонзила нож. Больше тут некому. Ведь это правда! Ничего, оказывается, ей не приснилось. Даже ей, старухе, понятно, кто убийца. А уж следователю – тем более. На руках бабушки – кровь внука. Нож, что торчит в горле жертвы, взят из деревянного станка на кухне. Так косо, неумело могла ударить только старуха. Если бы не длинное лезвие, парень мог и в живых остаться. Именно оно повредило сонную артерию, что привело к невосполнимой потере крови.

Вера Фёдоровна, смирившись с очевидным, стала на колени и прижалась губами к ледяному Серёжиному лицу, солёному от крови. Рука была теплее, и тело гнулось, как резиновое. А у живота одеяло ещё хранило его тепло. Где-то Гусева читала, что тела покойников всегда остывают неравномерно.

Любая экспертиза докажет вину Веры Фёдоровны Гусевой. Самый лояльный суд признает её убийцей. Может быть, она сошла с ума, но не понимает этого? Надо обязательно рассказать про этот сон. Наплевать, что отправят в тюрьму или в психушку. Только бы не пожалели, не простили! Самое страшное наказание для неё – остаться здесь, на даче, без внука. И каждый день видеть в станке этот нож…

Жаль, что не расстреливают в России женщин, да и мужчин тоже – в таком возрасте. А то бы она вопросила для себя высшую меру. Никогда не забыть ей вытянувшегося, плоского тела внука, его зажмуренные глаза, усики над верхней губой. Из ноздрей текла кровь, а теперь засохла. И при жизни у внука часто шла кровь носом, особенно после гриппа. А потом он занялся спортом. Зимой катался на лыжах, летом – ходил на байдарке с друзьями.

Вера Фёдоровна кончиком корявого пальца прикоснулась к нательному кресту внука, удивлённо покачала головой. И снова надрывно завыла, уже ничего не пытаясь понять. Всё было и так ясно. Какой там приговор суда! Бывший главбух Гусева сама себя убьёт. Ни за что не станет жить с таким грузом на сердце. Попросит лишь о том, чтобы похоронили их с внуком в одной могиле.

Но в загробной жизни они не встретятся. Лишь бы Серёжка хоть там узнал, что бабушка его невиновна. Она убила, не сознавая этого. А ведь от неё-то внук меньше всего ожидал подобного. Вернее, совсем не ожидал. Постоянно говорил, что только ей верит, может открыть душу…

– Да прости же, солнышко, прости! – Гусева не выпускала застывшей руки внука.

А потом вспомнила, что шофёр всё ждёт Сергея Александровича. Надо бы сказать Диме, что на сегодня он свободен. Впрочем, нет, он ведь должен вызвать милицию, что-то делать. Дима – парень ушлый. Ему двадцать лет, а во всём уже разбирается. Знает, как себя вести, когда убитый лежит в доме. А она сама ничего не может сделать. Даже не понимает, как всё это конкретно случилось. Ведь никогда не страдала никакими психозами. Всегда была волевой, сильной, суховатой, неэмоциональной. Все проблемы решала сама, в одиночку.

Во время войны потеряла обоих родителей, пошла к станку, на завод. Без отрыва от производства окончила институт. Похоронив мужа, осталась одна – сын уже женился на Серёжиной матери. Через пять лет пришлось взять к себе внука. Ни сыну, ни невестке ребёнка не отдала. Если уж родителям нет дела до чувств мальчика, то их новые половины и вовсе кроху со света сживут. И каждый орёт: «А почему я?! Это и твой ребёнок тоже!»

Вера Фёдоровна прекратила это безобразие, раз и навсегда заявив: «Он мой!» Вот уж бывшей невестушке раздолье будет! Да и сын тоже «спасибо» не скажет. Они оба, пальцем не шевельнув для Сергея, теперь начнут надрывно его оплакивать – в пику слишком самостоятельной бабке. Вот теперь они мальчика полюбят, когда ему это уже не нужно. Наслушается его душа про себя самых лестных слов. Только где раньше-то были эти горе-родители?…

Гусева пальцами вытерла слёзы. Когда-то её серые, волоокие глаза плакали красиво. Сейчас же Вера стала морщинистая, отвратительная, как все старухи. Её зарёванное лицо могло вызнать не сочувствие, а раздражение. Она держала себя в руках при самых трудных обстоятельствах. Например, в сорок первом году, когда от недосыпания угодила рукой в шестерни станка, не стонала и не орала. Знала, что надо терпеть. Руку чудом спасли, но потом она плохо сгибалась, болела. Тогда и сделали Веру Печорину счетоводом, а затем – бухгалтером.

Но вести хозяйство, стирать пелёнки приходилось самой. Думала, что вкладывается в будущее, и на старости лет одна не останется. А что вышло? Муж умер рано, а другой был Вере не нужен. Да и не попалось как-то подходящего. Думала, что из Алика толк получится, но ошиблась. Без отцовской руки парень совсем разболтался. Женился на иногородней, привёл её в дом. Вера Фёдоровна выгнала их обоих, потому что её посмели просто поставить перед фактом. Так и не приняла Елену, тем самым сохранив жилплощадь. Теперь там Алик живёт с новой семьей.

А Вера всю жизнь потратила на других. Покоя не видела, здоровья не берегла. И ведь не озлобилась, не взяла за правило срывать гнев на слабых. Ни Алика, ни Серёжу пальцем ни разу не тронула. Наказывала сына и внука лишь тем, что хмурила брови и не разговаривала с мальчишками. Но продолжала кормить их, мыть, укладывать спать – когда были маленькие. А после они и сами избегали конфликтов – слишком тягостной становилась тогда атмосфера в доме.

И вот сегодня ночью она убила внука. Даже не знает точно, в котором часу. На памятнике будет тринадцатое мая. Полночь к тому времени давно прошла. А как они сидели под яблоней, дыша вечерней прохладой! «Перед смертью не надышишься…» Да, верно. Но Серёжка не думал, что это произойдёт так скоро. Алик, конечно, свою мать проклянёт. Не поверит, что она сделала это во сне. Но тогда как иначе? Неужели она могла целенаправленно, тщательно готовить такое преступление?…

Это исключено. Но точно также невозможно и безумие. Не такой она человек. Ладно, ничего уже не исправишь. Надо встать с пола, умыться, как следует запахнуть халат. В доме всегда прибрано – перед чужими людьми не стыдно. А ведь их наедет много – следователь, милиция, понятые, да и врачи тоже.

Надо сразу во всём признаться, но обязательно сказать, что случилось всё при полном помрачении сознания. Она со стороны видела, как совершала убийство, но помешать самой себе не смогла. Её, конечно, арестуют, увезут в тюрьму. Надо заранее собраться – принять душ, собрать сумку. Гусева с трудом, встав на четвереньки, поднялась с ковра. Это раньше могла легко вскакивать, а теперь сердце с трудом выдерживает такие упражнения.

Она плакала, потом смеялась, воображая себя в сумасшедшем доме. Кто бы мог подумать?… Конечно, старуху туда и упрячут. Пусть там и перекинется. Перспектив у неё меньше, чем у любой другой заключённой. И возвращаться некуда – без Серёжи дом пуст. Даже если Алик поверит, что мать сошла с ума, и простит, сама она вечно будет помнить Серёжины зажмуренные глаза, отросшие усики и нож в его горле…

Наконец-то она распрямила хрустящие колени и, пошатываясь, побрела к двери. На мертвого внука больше не оглядывалась. Боялась, что лишится чувств, а нужно ещё так много сделать до приезда милиции!

Опираясь на перила, она стала спускаться. Солнце мучило, заигрывая, пробираясь сквозь жалюзи, в вырез халата. Ступеньки нагрелись, и Вера чувствовала живительное тепло. Наконец, она подошла к окну на площадке, нажатием кнопки убрала жалюзи.

Разъярённый Дима курил около «Вольвочки» и опять смотрел на часы. Он притопывал рыжими нубуковыми туфлями и ерошил волосы. Он ещё не знает… Вера Фёдоровна почувствовала, что именно в этот момент рассудок её помутился. Она громко захохотала.

Дима поднял голову и увидел бабушку своего шефа. Он поздоровался, ничего не понимая. Почему она столь весела? Да и где, в самом деле, Сергей Александрович? Они уже опоздали к началу отпевания Галины Коробейниковой. Ладно, если на кладбище успеют. Нормальная, душевная баба была; здорово выручила шефа. Он всегда Галину ценил, а вот сейчас не оказал уважения. Ведь, кроме памяти, Галке ничего от него не нужно. Она теперь свободная от всего и счастливая…

– Доброе утро, Вера Фёдоровна!

Дмитрий хотел спросить, долго ли ещё ждать Гусева. Но решил, что бабка сама скажет, и не ошибся. Никогда Дмитрий не видел хозяйку в халате, без причёски. К тому же, вела она себя совершенно не так, как обычно. Впрочем, со стариками это случается, причём внезапно.

К примеру, дедушка самого Дмитрия сначала перестал узнавать друзей, затем – родных. В итоге забыл, где находится собственный дом. Это происходило не раз и не два. В тот день он тоже пошёл гулять, заблудился и умер где-то в Коломенском заповеднике.

Неделю провалялся в холодильнике морга. Уже не чаяли его найти, и семья стояла на ушах. Но дедуля всю жизнь был с дымом в голове. А вот хозяйка на такую совсем не похожа. С чего же у неё поехала крыша? Да, у Серёги неприятности. А при стрессах изменения в мозгах происходят очень быстро.

Вера Фёдоровна почти по пояс высунулась из окна, даже не пытаясь запахнуть на груди халат. Отведя от лица свалявшиеся седые космы, она опять захихикала.

– Димуля, который час? Мои в спальне встали…

– Половина десятого.

Водитель подошёл поближе к засаженной нарциссами клумбе. Там он даже споткнулся от неожиданности. Чопорная, серьёзная дама безостановочно хохотала, мелко трясла головой. Вставные зубы её блестели между сухих губ.

– Половина десятого… – повторила Гусева, продолжая смеяться. – Уже много времени, Димочка. Серёжа не выйдет сегодня.

– Не выйдет?! – Диме показалось, что он ослышался. – Но мы ведь…

– Я всё знаю, Димочка. – Вера Фёдоровна перестала смеяться. – Но Серёжа выйти не может. – И она вздохнула, оперевшись о подоконник.

– Мы уже опоздали на отпевание Галины Коробейниковой. Может быть, успеем ещё на погребение…

Дмитрий смотрел на белые облака, за зелёное кружево сада. Непонятно, почему шеф послал бабку сказать об этом. Мог бы и сам выйти на балкон, позвонить.

– Вера Фёдоровна, хозяин точно решил не ехать? А то потом, боюсь, передумает, и мы поссоримся.

– Он не передумает, Дмитрий. И никогда уже не выйдет…

Гусева увидела, как лицо водителя залила мертвенная бледность. Он догадался, что случилась трагедия. Но подробностей никогда, кроме Веры Фёдоровны, ещё не знал.

– Никогда?… – Водитель сжал кулаки. – Что с ним?!

– Он умер, Димочка. – Вера Фёдоровна скрестила руки на груди.

Она всё для себя решила, и теперь была спокойна. Дмитрий же, наоборот, чуть не выразился по-матерному. Его словно молнией сразило – солнечным утром, при ясном небе. Да, водитель знал о неприятностях Гусева. Но никак не мог предположить, что всё случится на охраняемом участке, в надёжном доме, ночью. Естественную кончину Сергея водитель в расчёт не брал. Но почему бабка смеётся, в самом деле? Действительно, спятила, что ли?…

– Его убили?

Дмитрий почувствовал, что ладони его стали мокрыми от пота, а ремень больно врезался в тело. Остальная обслуга, в том числе и охранники, тоже вышла на лужайку перед домом. Собаки лаяли в вольере, потом принялись рычать. У соседей начала «выть» машина – «Ниссан-Патроль». Но всем собравшимся казалось, что над посёлком висит вязкая, кладбищенская тишина. И каждый думал: «Кого винить? Не меня ли?»

– Его убили? – повторил Дмитрий и увидел, что Гусева кивнула. – Каким образом? Застрелили?

– Нет, его убили ножом. – Вера Фёдоровна закрыла лицо руками.

– Кто? – Дмитрий почувствовался, что у него перехватило горло. – Можно взглянуть?

– Не можно, а нужно! – вступил в разговор стриженый верзила по имени Павел. Серёжа представлял его бабушке как начальника охраны.

– Я его убила.

Гусева отвела ладони от лица и увидела застывшие лица людей, стоявших под окном. Она усмехнулась и внезапно стала прежней Верой Фёдоровной – деловой, собранной, властной.

– Я убила Сергея в бессознательном состоянии. Я больна, должно быть, но не вам в этом разбираться, Павел. Немедленно вызывайте милицию…

Никто не шевельнулся. Казалось, что люди превратились в каменные статуи. То, что он услышали, никак не могло быть правдой.

– Нет, подождите минут десять, – отменила своё распоряжение Гусева. – Вдруг они очень быстро приедут, а я должна привести себя в порядок. И ещё, Дима, – обратилась старушка к водителю, который ей нравился больше других, – позвоните родителям Серёжи, моему сыну и бывшей невестке. Постарайтесь утешить их. Но только после того, как Серёжу увезут в морг, а меня – в тюрьму. Чем бы ни закончилось дело, мне будет трудно говорить с ними…

Какая-то птичка свиристела над самой головой и сбивала с мысли. Вера Фёдоровна досадливо поморщилась.

– В особенности с сыном… Но, надеюсь, Господь избавит меня хотя бы от этой пытки. В память моего внука позвоните, Димочка!

* * *

Квинту сильно напекло голову перед посадкой в самолёт. Теперь его тошнило и мотало из стороны в сторону. Хотелось стащить с себя не только полотняную куртку, но и яркую рубашку с геометрическим рисунком. К сожалению, правила поведения на борту авиалайнера не позволяли так вести себя приличному человеку – следователю, юристу первого класса, да и просто мужчине, разменявшему пятый десяток.

Евгений Михайлович аккуратно зачесал поредевшие, глянцево-чёрные волосы на плешь, пристегнулся ремнём. Первые полчаса после взлёта из ростовского аэропорта он отдыхал, с интересом малыша разглядывая в иллюминатор остающуюся внизу землю. Потом следить за набором высоты наскучило, и Квинт откинулся на спинку кресла.

Про себя он отметил, что чехол на подголовнике не очень-то чистый. Но, возможно, он просто придирался к мелочам, потому что был зол. Да и кому бы понравилось прерывать долгожданный отпуск ровно посередине? Ведь четыре года пахал, как проклятый, и довольствовался одними обещаниями начальства. Наконец, в этом году, улетел в Ростов – тридцатого апреля. Но через две недели пришлось снова ехать в аэропорт – по вязкой, серой, отвратительной жаре.

Неужели не нашлось другого следователя для дела Гусевых? Как повышать по службе и начислять премии – тут он один из многих. А как заниматься сложным, необычным делом – сразу же оказывается один. Тогда и платить надо соответственно, и по карьерной лестнице двигать впереди остальных. А так и подголовник грязным кажется, и боржоми – слишком тёплым, да ещё без газа.

Квинт вернул стюардессе стаканчик, буркнул что-то непонятное. Потом он спрятал тёмные очки в футляр, и достал другие для чтения. Щёлкнул замками кейса, аккуратно извлёк замшевую папку. Открыл её и достал скользкую бумагу, сложенную вчетверо. Это и был тот факс, из-за которого пришлось покинуть милый берег Азовского моря. Содержание факса заставило материалиста Квинта поверить в то, что чертовщина на свете существует.

Всё, как всегда – фиолетовое небо за иллюминатором. Снизу – сахарные горы облаков. Гул турбин, негромкие разговоры попутчиков сзади и справа. И почему-то сжимается сердце – как в детстве, когда слушал страшные сказки. Квинт ещё раз перечитал текст, вдумываясь в каждое слово. Потом, оставив очки на крупном, блестящим от пота носу, он попытался представить себе действующих лиц трагедии, разыгравшейся в подмосковном посёлке. Прежде всего, нужно было втиснуть происшедшее в рамки строгой логики.

Итак, Гусев Сергей Александрович, 5 ноября 1972 года рождения, москвич. Выходит, ему не исполнилось и двадцати трёх лет. Казалось бы, обычная история, от которой уже скулы сводит. Ёжику понятно, как всё было в натуре. Падёж молодых самонадеянных коммерсантов превысил мыслимые и немыслимые нормы. Впору объявлять общенациональный траур.

И всё – по глупости. Желторотые юнцы, им нужно, самое меньшее, ещё лет пятнадцать ума и опыта набираться. А они замахиваются на серьёзные дела с такой лёгкостью, будто в войнушку играют. Погибший Сергей Гусев явно из той же команды «яппи»-неудачников. Да и чего ждать, если школу он окончил на одни тройки? Но поступил в престижный ВУЗ – явно по протекции родственников. Бабушка очень хотела вывести внука в люди.

Вера Фёдоровна Гусева, судя по всему, была дамой жёсткой и честолюбивой. Она вырастила Сергея сама, забрав от родителей. А несколько дней назад убила его ударом ножа в горло. Уверяет, что сделала это во сне или в забытьи, не отдавая себе отчёта в совершаемых действиях. Сразу же появилась версия о сомнамбулизме. Но через некоторое время выяснилось, что этим недугом Гусева никогда не страдала.

В соответствующих диспансерах Вера Фёдоровна на учёте не состояла. По отзывам приятельниц и бывших коллег всю жизнь слыла на редкой уравновешенной и здравомыслящей особой. Никогда не обижала даже молоденьких девчонок-практиканток. Считалась самым справедливым арбитром в производственных и личных спорах сослуживцев. Одним своим присутствием она заставляла более нервных людей угомониться.

Образ Веры Фёдоровны у Квинта уже сформировался. Надо будет сразу же после прилёта с ней побеседовать. И времени не жалеть, сидеть хоть всю ночь. Каждое её слово – на вес золота. Ведь Гусева была не только убийцей своего внука, но и самым близким ему человеком. Лучше Веры Фёдоровны о Сергее и его проблемах всё равно никто не расскажет.