Глава 2

Домашний учитель, мэтр Балкин, был доволен обоими своими учениками.

Днем ранее он проэкзаменовал старшего из Дамонтов и теперь вполуха слушал бойкие ответы младшего, десятилетнего Ивина, отдавшись всей душой предвкушению летнего отдыха в недавно купленном доме на берегу реки Ирице – право же, это было живописнейшее местечко!

Ивин рассказывал увлеченно и с выражением:

– Больше пяти тысяч лет назад, по велению Господа-Вседержителя, пришли из неведомого далека в наш мир два брата, Айр и Дамор. Прекрасен был этот безлюдный и безымянный мир, и из края в край укрывали его цветущие яблони. Восхитились братья землей, дарованной им для проживания, и дали имя ей – Данелойн, Яблоневый Сад…

Гаррик, сидя в стороне, не менее увлеченно слушал, и в глазах его светилась гордость за младшенького. Оба мальчика любили историю. Может быть, и они, два брата, мечтали порой о том, как откроют однажды незнакомый новый мир и сделают его своим домом?…

Мэтр Балкин снисходительно кивал.

– Они разделили его пополам, на два равных королевства, и одно стало называться Айрелойн, по имени старшего брата, а другое – Дамор, по имени младшего, и народы, населившие их, также зовутся айры и даморы. От братьев пошли королевские династии, которые сохраняются по сей день. Наш нынешний государь, король Фенвик, властитель айров, – потомок старшего брата…

– Достаточно, – остановил Ивина учитель. – Поведай нам, что представляет собою сам мир наш, Данелойн?

– Мир наш Данелойн, один из множества миров, существующих во Вселенной, представляет собою шар, висящий в воздухе без всякой опоры, каковой шар вращается вокруг Солнца среди звезд и прочих миров. Сотворен он Богом из камня, земли и воды. Примерно треть его занимает суша, большой материк, окруженный островами, остальное же пространство покрыто Великим морем. Половину материка занимает Айрелойн, вторую – Дамор. Ученые предполагают, что за Великим морем могут находиться и другие земли, но пока еще ни одному мореплавателю не удалось их найти…

Способные, умные мальчики, благожелательно думал мэтр Балкин. Правда, я тоже не зря получаю плату за свои труды. Так, с географией все в порядке, перейдем к государственному устройству…

В открытое окно классной комнаты веяло свежестью и благоуханием старой, но исправно цветущей яблони, которую посадили еще при прадеде барона Ашвина. Она росла прямо под окном, и слышно было, как гудят и возятся в ее бело-розовой кроне пчелы и шмели. Снизу со двора доносился приглушенный говор конюхов, цоканье подков и всхрапыванье лошадей – запрягали для барона, собравшегося по какому-то делу в город Вэ. Время от времени ветерок приносил запахи кухни – близился обед, однако барон торопился, и садиться за стол нынче предполагалось без него. Мэтр Балкин сглотнул слюну. Кормили в замке Дамонт вкусно, сытно…

– Столица Айрелойна называется Монадаль, – бойко тараторил Ивин. – Айрелойн поделен на тридцать четыре провинции, в каждой из которых правит наместник короля Фенвика, да продлит Господь его годы. Провинция, в коей мы проживаем, именуется Лавиа, управляет же нами герцог Ловеко, резиденция которого расположена в Вэ. Границами Лавии считаются Медвежий бор на севере и западе, река Ирице на юге и почтовый тракт Илка – Монадаль на востоке…

– Хорошо, – снова остановил его учитель. – Перечисли теперь самые знатные семейства Лавии, и закончим на этом!

Ивин без запинки назвал двенадцать гордых имен, в число которых входили и Дамонты, и мэтр Балкин энергично закивал:

– Очень хорошо. Я доволен. Можете доложить отцу, что я вполне удовлетворен вашими успехами. Вы заслужили отдых.

Хорошо воспитанные мальчики поднялись со стульев, но не сделали ни шагу в сторону двери, пока не встал и учитель и не махнул рукой, отпуская их. Только тогда они наперегонки бросились прочь из комнаты, возбужденно смеясь и подталкивая друг друга.

Славные ребята, снова подумал мэтр Балкин. Только отчего братья так не похожи? Младший – русоволос и синеглаз, весь в отца, и обещает стать точной копией господина барона, когда достигнет зрелого возраста и черты лица его утвердятся во всей мужественной красоте. Старший же – чёрен, как ворон, а уж глаза… Когда уставится не мигая – ну точно хищная птица! Такие глаза – серые с желтизной, неестественно светлые – должны, верно, светиться в темноте. Может, он пошел в материнскую породу, в кого-то из предков баронессы Катриу?

И, ни о чем не подозревая, пребывая после обеда в самом благодушном настроении, мэтр Балкин задал этот невинный вопрос слугам барона Ашвина, с которыми сидел за одним столом.

Дворецкий обменялся взглядами с бывшей кормилицей Гаррика – все остальные уже разошлись, лишь они втроем засиделись за кружкой пива, – и придвинулся ближе к учителю. Лицо его приняло заговорщическое выражение.

…Ох, не надо было старому верному слуге распускать язык! От скольких неприятностей это избавило бы семейство Дамонтов! Но что-то эдакое разлито было в воздухе чудесного весеннего дня – некая роковая нега, усыпившая бдительность и притупившая осторожность, заставившая позабыть строжайший запрет барона Ашвина…

– Как же так, господин учитель, – начал не без упрека в голосе дворецкий, – вы уже столько лет обучаете молодых господ, живете, можно сказать, в нашем замке, и до сих пор ничего не слышали? Да и то сказать, давно никто не поминал ту историю!

Мэтр Балкин навострил уши. Заядлый сплетник, в силу своей профессии он был вхож в дома многих знатных семейств и частенько оказывался причастным к их тайнам и интригам. И сейчас сердце его захолонуло от сладкого предчувствия – неужели он услышит что-то скандальное и о Дамонтах, едва ли не самом уважаемом роде Лавии? Неужели баронесса?…

Но то, что он услышал, оказалось не столь скандально, сколь попросту удивительно. Неслыханно! Наследник барона Ашвина – приемыш, ребенок, вскормленный лесным зверем? Бывает же такое!.. И что сказал господин барон, когда на свет появился его родной сын?… Ах, наследовать будет Ивин, ну да, конечно! А ведь, выходит, многим господам известно происхождение Гаррика? Как же они относятся к этому мальчику? И кто из них решится, к примеру, отдать свою дочь в жены найденышу, в жилах которого, возможно, течет подлая крестьянская кровь? Да, поживем – увидим, конечно, но все-таки… Вот чудеса-то!

Беседа затянулась, благодаря расспросам любопытного учителя. Польщенный вниманием дворецкий разошелся и позволил себе высказать собственное мнение.

– Помяните мое слово – в конце концов приемыш принесет несчастье роду Дамонтов! Что с того, что пока он ведет себя пристойно? Это – пока! А посмотрите-ка, как он иной раз разойдется да начнет передразнивать почтенных людей, над которыми никому в голову не придет насмехаться, – шут, да и только! Кровь всегда сказывается… а кто знает, кем были его родители? По мне, так истинными чудовищами. Это сколько ж подлости надо иметь, чтобы бросить свое дитя в лесу!

– Погоди, – вступилась кормилица. – Может, никто его и не бросал. Может, отца с матерью волки заели или разбойники убили…

– Глупая женщина, – отмахнулся дворецкий. – Разбойников у нас, почитай, лет сто уже не водится. А волки неужто пощадили бы маленького, поевши взрослых?

– Может, матерью ему была несчастная девушка, женихом обманутая…

– А хоть бы и так, что с того? Дитя-то бросила! Ни души, ни сердца… Я так думаю, что тут на самом деле не обошлось без колдовства – виданное ли дело, чтобы олень выкормил младенца и уберег его от хищников?

Предположение о колдовстве показалось весьма занимательным мэтру Балкину. Решено было под интересный разговор распить еще по кружечке.

Никому из собеседников и в голову не пришло, что тот, о ком они говорят, сидит в это время под окном и слышит все – от первого до последнего слова…

Дворецкий, воодушевясь, повествовал:

– Старики сказывают, что в прежние времена находили вот так же детей в лесу – да только не человечьи дети это были, а оборотни. Лешие и водяницы, бывало, согрешат со зверем, а отродье свое, заколдованных уродов, и подбрасывают людям. Про́клятые это твари – ни к нечистой силе не принадлежат, ни к звериной породе. Ни Богу, ни черту не надобны. Человеческое обличье у них мнимое, сотворенное заклятьем, и однажды оно пропадает, и чудовища принимают свой истинный вид. Еще и разум при том теряют… И как подумаешь, что с нами под одной крышей живет такое…

Кормилица поспешно скрестила пальцы от нечистой силы.

– Не верю я этому! – напустилась она на дворецкого. – Сама его грудью кормила, дитя как дитя, и нечего страшные сказки рассказывать, головы людям морочить! Вы-то, господин Балкин, человек ученый, зачем только слушаете? Нет, чтоб усовестить!

– Отчего же, – прокашлявшись, степенно сказал мэтр Балкин. – Образованные мужи не отрицают, что в старых легендах может содержаться крупица истины… впрочем, успокойтесь, я верю вам, добрая женщина. Конечно, Гаррик, скорее всего, человеческое дитя. Но…

Разгневанная кормилица махнула рукой и вышла, не желая участвовать далее в их нечестивой беседе.

Гаррик напрочь забыл о деле, которое привело его сюда, в укромный уголок под окном кухни, заросший лебедой и одичавшими смородиновыми кустами. Дело было не совсем достойным рыцаря – он взял тайком у матери в спальне ручное зеркальце и собирался как следует рассмотреть свою физиономию, дабы выяснить, хорош он собою или не очень. Причиной для этого исследования послужили постоянные похвалы красоте Ивина – на них не скупились ни домочадцы, ни гости замка Дамонт. О внешности же Гаррика обычно никто ничего не говорил, да и самого его она интересовала мало до последнего времени, когда так внезапно выросла и расцвела дочка кузнеца…

Сейчас в лице Гаррика, на которое он даже не успел взглянуть в зеркало, не было ни кровинки. Со стороны могло показаться, что мальчик и не дышит. Удар оказался слишком силен из-за своей неожиданности.

Разговор в кухне давно закончился, но он долго еще сидел под окном, не в силах пошевелиться. И первым порывом его, когда он вышел наконец из оцепенения, было броситься к отцу, чтобы тот опроверг услышанное, сказал, что все это ложь, грязные выдумки!.. Но отец был в отъезде. Гаррик совсем уже решился обратиться к матери, хотя и не хотелось ее беспокоить – в последнее время она прихварывала, – как вдруг вспомнил…

«Спросите у олененка!» Разве не эти слова услышал он однажды в детстве, когда нянька разговаривала с баронессой? Тогда он не понял, о каком олененке речь, но теперь…

* * *

Барон Ашвин воротился домой в бешенстве. Он снова рассорился не на жизнь, а на смерть с бароном Каприо.

Вражда между родом Дамонтов и родом Паллеков длилась не один десяток лет, начавшись еще при прапрадедах нынешних баронов. Причины ее в каждом семействе излагались по-своему – Паллеки утверждали, что Дамонт увел у Паллека невесту из-под венца, а Дамонты уверяли, что девица сбежала сама, не желая выходить замуж за недостойного человека. Впоследствии каждая из враждующих сторон нанесла другой столько оскорблений как словом, так и действием, что первоначальная причина уже значения не имела. Дамонты и Паллеки были заклятыми врагами, и этого хватало, чтобы по малейшему поводу между ними вспыхивала жестокая ссора.

О предмете нынешнего разногласия барон Ашвин говорить не захотел, но, видимо, предмет был серьезен. Настолько серьезен и настолько возмутил самого барона и слуг, которые ездили с ним и приняли по обыкновению участие в стычке, разодравшись со слугами из дома Паллеков, что в замке Дамонт заговорили вдруг о переезде на постоянное жительство в город Вэ. Наместник короля, герцог Ловеко, пытаясь унять свару, на сей раз встал на сторону барона Каприо, а это свидетельствовало о том, что бесчестный враг пользуется слишком большим влиянием при дворе герцога. Опасно сидеть в глуши, когда за твоей спиной строятся козни. Пора, пора напомнить герцогу о том, что Дамонты спокон веку были уважаемым родом, самыми верными слугами короля и отечества!

Замок загудел. Разговоры о переезде велись повсюду, от оружейной до кухни, припоминались былые столкновения с Паллеками. Барон был мрачен как туча, баронесса немедленно слегла от волнения и страха, и слуги метались по замку как очумелые, без всякого толку, не зная, чего, собственно, ожидать назавтра.

Время было самое неподходящее для того, чтобы подходить к отцу с расспросами. Впрочем, Гаррик в этом уже и не нуждался.