Трудно представить себе такое, но в тот же самый день, в невероятном далеке от Яблоневого Сада, прекрасного Данелойна, в мире, отделенном от него расстоянием, которое невозможно измерить ни в каких географических понятиях, некий человек напряженно размышлял о братьях Дамонтах, силясь понять далеко идущие замыслы Судьбы.
Человек этот был стар годами на вид, но глаза его смотрели живо и проницательно, а разум отличался силой и глубиной, какими наделен мало кто из смертных. Кроме того, в нелегкой задаче исчисления судеб старику помогали магические знания.
Он сидел у высокого окна в библиотеке, за столом, заваленным книгами и рукописями, и неторопливо изучал старинный свиток, писанный на чужом для него языке.
Да, опять та же самая история…
«Эли мантайя камини шер загаф» – «Жили некогда два благородных рода»…
Старик развернул свиток далее, ища главное, ради чего и добывалось великими трудами это древнее сказание одного из иных миров.
«В ту же ночь забрался Дарах, всеми правдами и неправдами минуя стражу, в покои своей любимой. И сказала ему Алия: «Зачем так случилось, что родился ты сыном нашего врага? Когда бы не это, я любила бы тебя без опаски, и сладостным было бы наше соединенье, освященное благословением матерей и отцов!» Дарах же отвечал ей так: «Забудь мое имя, о, краса мира! Помни только обо мне самом! Ибо влюбленных соединяет Творец всего сущего, и неужели в час Великого Суда Он спросит, была ли наша любовь освящена какими-то простыми смертными?» И тогда Алия прильнула к его груди, и он…»
Старик пропустил еще часть сказания и впился глазами в следующий ключевой отрывок текста.
«Я бы охотнее сразился с Дарахом! – воскликнул в ярости Фатих. – Но поскольку этот трус избегает меня, за бесчестие моей сестры заплатишь ты, Отай! Не одна ли кровь течет в ваших с ним жилах? Воистину подлый род, и не зря враждовали наши прадеды! Но Творец нас рассудит…»
Маг заглянул в конец свитка.
«Велик был гнев правителя, мудрого амира Хосамну, и повелел он Дараху покинуть пределы цветущей Асахийи и никогда более не показываться ему на глаза. «Хотя ты и по справедливости отомстил за смерть своего родственника, – сказал амир, – но ты все же пролил кровь, нарушив мой указ, и потому должен быть наказан…»
Да, все так. Старик отложил свиток и в задумчивости откинулся на спинку стула. Затем взял со стола другую книгу, на приобретение которой тоже ушло немало труда.
«В двух семьях, равных знатностью и славой,
В Вероне пышной разгорелся вновь
Вражды минувших дней раздор кровавый…»
Он неторопливо перелистал страницы, останавливаясь на отмеченных закладками местах.
«Ромео:
– …Предчувствует душа, что волей звезд
Началом несказанных бедствий будет
Ночное это празднество. Оно
Конец ускорит ненавистной жизни…»
Точно так же и в этом далеком мире влюбленные встретились во время праздника… Затем последовал роковой поединок.
«Меркуцио:
– …сведи меня ты в дом
Куда-нибудь, иль я лишусь сознанья.
Чума, чума на оба ваших дома!
Я из-за них пойду червям на пищу…»
Историю, рассказанную в третьей книге, которая тоже лежала у него под рукой, старик помнил и без перечитывания. Она была написана автором, жившим много веков назад в его собственном мире, и называлась «Повесть о бедных влюбленных».
«Отшельник Лус низко поклонился правителю. «Я хотел сделать как лучше, – сказал он сокрушенно. – Хотел примирить два высоких рода. Это по моему совету Алето тайно женился на Лиселотте, дабы позднее объявить родителям о своем супружестве. Разве мог я подумать, что дальнейшая судьба этих прекрасных молодых людей сложится столь печально? Разве мог я предположить, что на следующий же день любимый друг юного Алето, благородный кавалер Магнус, падет от руки брата Лиселотты?…»
Старик решительно поднялся на ноги. Взмахнул рукой – и стол перед ним сделался чист от книг и рукописей. Взмахнул снова – и появился большой лист бумаги. Склонившись над ним, маг начертал в центре карандашом первую диаграмму.
Дальнейшие его действия были вовсе не понятны для непосвященных, но к утру следующего дня лист уже полностью покрывали загадочные знаки, схемы и формулы.
Старик, однако, остался не удовлетворен результатами. На его кротком, благообразном лице отразилось разочарование.
– Нет, нет, – пробормотал он себе под нос, рассматривая сделанное. – Это ничего не проясняет.
И, разорвав чертеж, принялся за работу заново.
Нельзя сказать, что все шло гладко в семействе Дамонтов в последующие пять лет, но столь сильно переживать из-за своих сыновей барону Ашвину до поры до времени больше не приходилось.
И было лето, и был праздник в городе Вэ, как и во всем королевстве Айрелойн. Фенвик, король айров, выдавал замуж старшую дочь, принцессу Маэлиналь. Свадебные торжества в Монадале продолжались две недели. Ровно столько же веселились и в провинциях. По такому поводу в Вэ съехались из своих поместий даже самые худородные либо обнищавшие дворяне, что обычно стеснялись являться ко двору наместника.
Красавица принцесса нашла жениха по сердцу, угроза войны с даморами из-за ее скандального похищения миновала – словом, все закончилось прекрасно. Город разукрасили флагами и гирляндами, балы и званые вечера следовали один за другим, вина лились рекой. И по ночам не было покоя – по улицам шатались с факелами, распевая заздравные песни, юноши из знатных семейств со своими пажами и оруженосцами. Герцог Ловеко устроил даже рыцарский турнир в честь принцессы Май, и затем, разумеется, праздник в честь победителя, награду которому вручала красивейшая девушка города.
Покоя, кажется, вообще ждать не приходилось, ибо этим летом в самом воздухе как будто витала любовь. Все словно с ума посходили…
Верно, романтическая история принцессы и ее брак с молодым королем из другого мира повлияли таким удивительным образом на умы и сердца тех, кто уже или еще способен был влюбляться. По ночам чуть ли не под каждым балконом звучали серенады, а днем торговцы цветами опустошали свои сады и теплицы, радостно подсчитывая прибыль. Неплохо зарабатывали и гадалки, также бойко шла торговля всевозможными амулетами и талисманами, и за какой-то месяц в городе Вэ было сговорено столько женихов и невест, сколько не набиралось и за два года.
Не избежал общего поветрия и младший Дамонт, красавец Ивин, которому только-только исполнилось двадцать и который был предметом воздыхания многих девиц на выданье. Что и говорить – женихом он был завидным, обладая, помимо красоты, титулом, богатством и добрым нравом. Весь мир лежал у его ног. Однако душа Ивина, полностью лишенная практичности и цинизма, жаждала тайны, романтики и – видимо, в силу юных лет – даже страданий. А чтобы страдать, нужно иметь неодолимые препятствия. Должно быть, поэтому из всех возможных кандидаток Ивин выбрал ту, что была уже просватана. Теперь он таил свои чувства и лелеял безысходную печаль.
Только это и было известно Гаррику и прочим друзьям и товарищам Ивина. Даже имени своей избранницы тот не открыл никому. Но все знали зато, что ночами он бродит, вздыхая, по окрестностям города и почти каждый день исповедуется у отца Кахона. Он и от Гаррика отдалился, не желая терпеть насмешек над своим чувством, ибо старший брат, пережив неудачное сватовство, к сердечным мукам относился теперь крайне скептически.
Казалось, само слово «любовь» приводило Гаррика в неистовство. При этом он был весьма привлекателен для женщин, как часто бывают привлекательны для них остроумцы с тонкой нервической натурой. Особенной красотой Гаррик не отличался, но он был изящен, строен, тонок в кости, а птичьи, резкие черты его лица, отмеченные легкой асимметрией, будили в душе у каждого, кто видел его, чувство странной, непонятной тревоги, невольно западали в память. Женщинам хотелось его утешить – неведомо от чего. Поэтому соблазнять их было легко, и список побед у Гаррика был не маленький. В него входили, в основном, девицы низшего сословия, которые охотно дарили свою благосклонность многим, но и несколько замужних дам-дворянок не обошли Гаррика сердечным вниманием. Однако это лишь усиливало его недоверие к женщинам. Достойной уважения он признавал только одну из них – баронессу Катриу, свою приемную мать.
В то лето пищи для его злого языка было предостаточно. Гаррик просто бесился, глядя на ополоумевших приятелей. Кто-то из них был истинно влюблен, а кто-то не желал отставать от других и срочно подыскивал себе предмет воздыхания – так или иначе, здравомыслящих людей вокруг почти не осталось. Когда же и младший брат попал в силки и, утратив вкус к обычным развлечениям, стал похож на сонную муху, пришел конец последнему добросердечию Гаррика. Потерять Ивина, единственного друга, которому он безоговорочно доверял, из-за какой-то девчонки, способной, как все они, вынуть душу из наивного юнца, – воистину, было от чего утратить самообладание!
Однако он пока еще сдерживался. И в тот злополучный день, что положил начало многим бедам, тоже старался держать себя в руках. Со стороны могло даже показаться, что Гаррик настроен непривычно благодушно.
Ивину так и показалось, когда он вышел из спальни и увидел брата, картинно возлежавшего с открытой книгой в руках на подоконнике широкого витражного окна, что смотрело в сад позади дома. Было уже за полдень, солнце стояло высоко. Ветер раскачивал деревья в саду, и на лице и всей фигуре Гаррика играли цветные блики вперемежку с тенью.
– О, проснулся наконец, – сказал он, откладывая книгу и садясь. – Я уж и не надеялся. Как спалось?
О проекте
О подписке