Что-то мне не пишется!

Мысль о спасении человечества уже давно впиталась в мою кровь и растеклась по жилам, постепенно краснея. Я, конечно, не коммунист, не маоист и не ленинец (хорошая рифма – леденец!), но в “Imagine” звучит что-то созвучное их идеям: “Imagine … there is no heaven, there is no posessions and no religion too…” Религия и имущество – вот два камня преткновения. Все о них себе лбы расшибли, и Элвис первый! Он не то что автомобили – он стал под конец самолеты коллекционировать! Перстни с бриллиантами… Он мою песню ненавидел, я слышал об этом от ребят. А иначе и быть не могло – ведь я покусился на самое святое в его жизни. Ничего – ничего, за порогом жизни твой пыл остудят. Единственное, почему эту мою песню играют по радио, а гораздо более сильную вещь “Working Class Hero“ нет, – это из-за той ложки патоки, которую я подмешал в текст, да и в мелодию тоже. Просто я заметил, что некрепкие желудки почтенной публики не смогли справиться с жесткой правдой, выплюнутой годом раньше; вот я и взял немножко патоки и размазал ее, где нужно. Ничего – скушали. Послушали и скушали, а ведь это в сущности такая же антикапиталистическая, антирелигиозная, антинационалистическая песня, как и про героя рабочего класса (хотя это не только про рабочих, но так нужно было сказать, чтобы медные лбы вроде Элвиса меня поняли). Хорошо, что хоть эта прошла все препоны и дошла до народа, – какой-нибудь патлатый юнец услышит ее по радио и почувствует, что он не одинок, что еще кто-то думает и чувствует так же, как он и его подружка. «Вообрази» должна помочь молодежи стряхнуть апатию. А то куда ни глянь – все только колются, нюхают, глотают и трахаются. И все это вдобавок делается исключительно перед ящиком, на который здешний нормальный человек чуть не молится. Тоска смертная! Может быть, как раз потому, что я критически отозвался о телеке в «Герое», песню и запретили. Тут у них все-таки другие нравы. В Европе телевидение еще не так доминирует жизнь. Там еще люди нормально общаются, в кабаках и клубах, устраивают вечеринки. А здесь… впрочем, я что-то и сам к нему пристрастился, сижу как приклеенный. Героин или телевин – один хрен! Странное дело: сама реальная жизнь в Америке приводит к сидению перед телеком. Мы все здесь цепенеем перед мерцающим экраном – новая реальность Америки. Мы с Йоко почти не разговариваем. И другие пары живут не лучше. Вот где она сейчас? У себя в офисе, на первом этаже. А я, ее муж, – на седьмом и даже не знаю, когда мы увидимся. До чего мы докатились!

Как я понимаю тех, кто истребляет вещи! Выкинуть ящик из окна – геройский поступок, жест, указывающий обществу на его язвы. Только так и можно привлечь внимание к проблемам. Впрочем, я еще не созрел для того, чтобы таким вот еройским макаром расстаться с моим телеком, но время придет! Весь хлам – в мусорный контейнер! Долой власть вещей! Да здравствует духовная свобода! Да здравствует творчество без конца и без края! Аминь! Один мудрец сказал: «Все, что ты не можешь взять с собой – ненужный груз. От него надо избавиться». Так вот, я вполне согласен с этим мудрецом, может, я даже его сам выдумал, чтобы было с кем согласиться. Одно мне ясно: это правда. А все остальное – туфта. Банки! Как только у тебя заведутся деньги, пожалуй в банк! И там тебе предложат надежность и уверенность в завтрашнем дне, как будто это бывает на белом свете – надежность, уверенность! А завтра какой-нибудь полоумный возьмет да и выстрелит в тебя прямо на улице! Нет никаких гарантий на этот счет, да и быть не может! А если тебе повезло сегодня, и маньяк прошел стороной, то нет никакой гарантии, что это не случится завтра или послезавтра… Вот у меня кошки давно уже скребут на душе. Пойди сюда, моя Мими! Папа даст тебе молочка, только не холодного, из холодильника. Одни изверги дают своим кошкам холодное молоко, у них может от этого заболеть живот. Я уже давно запретил держать молоко в холодильнике; все продукты должны быть свежими, только что с фермы, за один день молоко не испортится, а делать покупки надо каждый день, лентяи и лоботрясы! Так и норовят что-нибудь да сгноить – ведь холодильник-то у нас, слава богу, большой – все стерпит! На днях обнаружил в дальнем углу второй полки заплесневелый апельсиновый джем! Японская стерва! Зла на нее не хватает! Я бы ее давным-давно приструнил, да вот Йоко ей потакает. А зря! Она с ней спелась! Я-то как музыкант это отлично понимаю. У них, видите ли, дуэт взаимопонимания! Вот возьму и выкину холодильник к чертовой матери! Что тогда? Кстати, я, в свою очередь, спелся с Фредом. Это было нетрудно: парень смотрит мне в рот, а обаяние во мне еще, слава богу, есть. Ничего, Йоко, мы еще посмотрим, чей дуэт победит!

Теперь, когда все кошачьи потребности удовлетворены, за исключением одной, но тут я пас – не то у меня тело! – можно заняться опять нашим мыслеверчением.

Главное дело – плыть против течения, какое бы оно ни было! Только тогда есть шанс создать что-то новое. Хотя, если всмотреться или, в нашем конкретном случае, вслушаться, то все новое окажется, как говорится, наполовину забытым старым. Плагиат? Ну, до явного плагиата не стоит опускаться: уж если тебе «прислушались» обрывки чужой мелодии, будь умен и измени их до неузнаваемости. А для этого возьми инструмент в руки и варьируй мелодию на все лады, пока пальцы не окрасятся кровью. День, другой – и у тебя на руках твое собственное творение. А то, что чужая песня была первоначальным источником твоего вдохновения, – ну расскажи об этом в твоих воспоминаниях, что ли. Прояви великодушие, похвали предшественников – и тебя все будут любить. Да еще как! Это единственный случай, говорю я, когда щедрость на месте – сфера творчества. Другое дело – политика. Тут нужно быть беспощадным: или ты их, или они тебя. Причем «они» всегда сильнее. «Они» – правящий класс, угнетатели. «Мы» с «ними» никогда не состояли в родстве. У меня всегда было классовое сознание. Что бы там ни болтали, я, да мы все: Пол, Джордж, Ринго принадлежали к низам классового британского общества. К рабочему классу, если это понятие взять шире. Юлия, мать моя, правда, была скорее артисткой, но вся ее родня, как и родня моего папаши Фреда (не путать с моим, толковым молодым человеком!), – все как один вкалывали в поте лица. Тетушка Мими, например, подвязалась медсестрой, работала то днем, то ночью; в доме, как в больнице, был идеальный порядок, ни пылинки и все отутюжено… Она и за мной смотрела, как за больным. Мими – моя больная тема… Но дело не в этом – я отвлекся, – а в том, чтобы последовательно противостоять «верхам»! Тот, кто думает, что за последнее десятилетие со всеми демонстрациями и уличными боями (достаточно вспомнить Чикаго!) хоть что-нибудь изменилось, тот просто наивный дурак. Это не интервью, где приходится выбирать выражения, а то затравят, так что можно выпустить пар по-настоящему… а если кто и так к моим мыслям прислушивается, то ради Бога, кушайте на здоровье, доктор Леннон разрешает в качестве слабительного – лишь бы помогло! А если вы со мной не согласны, купите прямо сейчас любую вечернюю газету: и вы увидите тех же хорошо откормленных ухмыляющихся типов на первой странице, как они жмут друг другу руки, как от них несет дорогим одеколоном, как поскрипывают их новые ботинки из крокодиловой кожи. Все осталось по-старому, дорогие друзья-товарищи. Дело не сделано. И в официальной религии тоже ничего не сдвинулось с мертвой точки. А ведь еще в 66-м я обронил: «”Битлз” популярнее Иисуса». Но «они», все те же всемогущие «они», кроме того, что меня осыпали бранью и угрозами (розы тут ни при чем!), даже не почесались. А речь-то шла не обо мне и моей наглости, а о падении интереса к организованной религии, то бишь к церкви. Нет чтобы призадуматься, почесать в затылке хотя бы самую малость – глядишь, и осенит тебя новая идея (может быть, даже от самого Иисуса Христа пришедшая) – так нет же! Все осталось как было: я стал ходить в плохих, а церковная элита бубнит все то же самое; те же запыленные слова с амвона…

Тогда я разразился «Героем» – хотя бы эта моя песня должна меня пережить. В ней сказано, в общем, все, что я собирался сказать людям. И то, как нас оглупляют и религией, и телевизором, и удовольствиями – тут секс на первом месте! И то, как нас с детства запугивают – «не делай того, не говори этого, а то не возьмут, не пропустят, не заметят». И так всю жизнь! А в конституции стоит черным по белому: свобода мысли и свобода слова гарантированы. Но кто соблюдает эти законы? На самом деле, для «них» нет ничего страшнее свободного слова. Поэтому подручные дяди Никсона и стали за мной гоняться. В песне свои идеи легче протащить, потому что все немного завуалировано и упаковано в красивую мелодию. Но не приукрашено! Приукрасительство – это ложь и хлам. Просто все сказано на другом, по сравнению с прокламацией, уровне – это и есть творчество. Замечу между прочим: тех «проклятых поэтов» занесло не в ту степь, когда они повторяли за святошами, что мол, творчество – против Бога. Нет, тут как раз все наоборот. Бог сотворил весь мир, так? Значит он – творец. И человек, занимающийся творчеством, ему, Богу, подражает, следует его примеру. А в Библии сказано: «Следуйте за мной!» По-моему, это Иисус говорит своим ученикам, где точно и по какому поводу – не помню. Но не в этом суть. А в том, что свободное творчество – это не против Бога, а, наоборот, за него! Мне бы встретиться с Рембо и с Ван Гогом – я бы их переубедил. Потому что Бог за нас, а не за «них». И вообще, на этом свете многое не так, как надо. Я бы многое переиначил, перекроил, чтоб лучше сидело, так сказать. Да только не подступишься к важнейшим вещам. Потому что все главные кнопки в «их» руках, на них без устали жмут, поверьте мне на слово. «Их» главное оружие – ложь, поэтому в противовес я требую правды! “Gimme Some Truth!” Тогда «они» прибегают к репрессивным методам – благо средства для этого имеются. Здесь выбор большой: от газетной кампании и угрозы высылки из страны до полицейских дубинок и тюрьмы. Глядишь – а от свободы одна статуя осталась, и та до наших дней уж заржавела малость…

А все-таки сердце радуется, как взглянешь на эту позеленевшую даму. В старой Европе и того нет, там все предано забвению – идеалы революции давно не в почете. А ведь мы пытались как-то расшевелить британское цветущее болотце, на это Ирландия и создана, чтобы не давать другим заплесневеть окончательно. Уже поэтому мы и хороши! Да здравствует беспокойный дух Ирландии ныне, и присно, и во веки веков! Да испустят дух все ее великодержавные враги! Аминь.

Хотя и не моя епархия, но я бы нашел, что сказать с амвона. Сегодня говорит проповедник Джон Леннон – спешите видеть и слышать!

Берегись, Леннон! Есть вещи недопустимые, непростительные. Ты скоро заплатишь за все твои мерзости и богохульства. Вот увидишь!

Да что вам, жалко, что ли? Чего вы ко мне прицепились? Я думаю про себя, это не может никому помешать. Чего вы взъелись, а? Раньше слова сказать не давали, а теперь уж и подумать ничего нельзя! Нет, ребята, так дело не пойдет! Да и потом, откуда вы знаете, что я всерьез все это думаю? Может, я шучу… Шуток не понимаете!

Ну шути, шути… Дошутишься! Ты у нас уже давно на заметке.

Я включил звук у телевизора. Я вдруг вспотел.

«…Группа туристов заблудилась в Андах. Со вчерашнего дня с ними потеряна связь. Наш корреспондент сообщает, что поисковая партия…», – говорила молодая дикторша с безупречными зубами и выразительным бюстом.

Гораздо безопаснее слушать, что она там чирикает про туристов, и потом волноваться весь день об их судьбе, чем думать свои собственные мысли. Бедненькие, заблудились… Какой кошмар! Надо их спасать! Нечего было лезть, куда не надо! В Анды их, видите ли, понесло! А зачем? Кто их туда звал, этих спортивных кретинов? И почему теперь я, Джон Леннон, должен тратить на каких-то незнакомых остолопов мое драгоценное время? И мою умственную энергию? Нет уж, извините, подвиньтесь – я буду думать о том, что меня интересует. Не надо мне подсовывать темы для размышления: мы не в школе! Я уж как-нибудь и без вас обойдусь! А угрозы – дело не новое. Мы уже привыкшие! И аварию, и триппер мы пережили. И эти гнусные голоса мне не указ!

Я почесал подбородок, посмотрел на пожелтевшие от сигарет пальцы.

Что-то эти включения (назовем их так) участились в последнее время. Не пора ли слинять в наш загородный дом? Позвоню-ка я Фреду и дам ему указания на этот счет. Иметь деньги иной раз чертовски полезно. Что бы мы с Йоко делали, если б не деньги, как в моей старой песне говорится “…Give Мe Мoney!” Но это я запел, когда стало ясно, что ничего другого от общества на этой его стадии развития ждать не приходится. Мы, видите ли, живем при капитализме, и все, что здесь имеет вес, – это деньги, и чем их у тебя больше, тем лучше с тобой обращаются. Такая вот допотопная жизненная установка определяет правила игры… Ничего не поделаешь! В Риме надо жить как римлянин.

«Фред, наконец-то, почему ты так долго не брал трубку? … Ладно, не важно. С Йоко я сам все улажу… Теперь так: мы уезжаем завтра в наш загородный дом недельки, скажем, на две, так что, будь добр, подготовь все, что нужно к отъезду, и Хелен скажи… конечно, Шон едет с нами. Йоко у себя? … Я сейчас к ней спущусь. Все!»

Йоко вряд ли поедет – у нее новый роман. Мама хочет амуриться до ста лет – пожалуйста! Если наша семья от этого не пострадает, то я готов все терпеть. Муж я в общем и целом довольно толерантный, а сравнения с Сэмом мне нечего боятся. Это просто миниатюрный блондинчик, каких в Нью-Йорке пруд пруди. Мне он не соперник: в нем нет того творческого потенциала, который необходим, чтобы произвести на такую женщину, как Йоко, действительно сильное впечатление… Так что это все временная блажь… Пройдет и забудется!

Не забыть обуться! Где мои сандали? Мои пятки их видали. Дома босиком, вне его: каблуком. Нигде не орать, не стучать кулаком. Аутотренинг – мысленный веник, все дурное прочь, разогнать душевную ночь… Рифма рифмой, но как-то не сочинялось…

Ну где же наш треклятый лифт? Сколько можно ждать в конце концов? Только бы кошки не выскользнули, а то ищи их потом по всему дому, как в прошлом году: проверю, закрыта ли дверь… Закрыта, и лифт приполз.

Поехали! Тяжелая дверь с узорной решеткой захлопнулась.

… Дело в том, что это не единственная возможность проявить себя. Человек есть, потом перестает быть, потом опять возвращается в этот мир. И такой круговорот и есть тот самый perpetuum mobile, который раньше пытались сконструировать, – а он уже изначально существовал. Вот какая штука! Шутка того, кто сверху на нас глядит, вполне удалась. Это человек, или то, что в христианской религии называется душой. Или это можно назвать неделимой сердцевиной одного отдельно взятого человека. Человеческий атом; но только это не атом, потому что атом – это все-таки материя, от которой нам хочется оторваться. Это в некотором роде духовный атом или духатом… Порой я сожалею, как это говорится в лучших домах Ливерпуля, что не стал профессиональным философом, а пошел в поп-музыку. Это развязало бы мне мозги высказать в ихней высокопарной терминологии все, что я думаю о жизни, обществе, смерти и мире ином. Никто бы и пикнуть не посмел, когда доктор Леннон развивал бы при всем честном народе свои гениальные идеи. У них бы просто челюсти отвалились! Но они бы все проглотили, как пить дать. А в роли поп-короля у меня не те карты. Вот говоришь людям правду, пытаешься что-то новое протащить – и все перевирают, все тонет в обычном болоте. Мнения сразу разделяются и пошло-поехало, все передергивают и поднимают крик, а между тем никто ничегошеньки не понял. Одни – поклонники – превозносят каждое мое словечко, даже не пытаясь вникнуть в смысл, только потому, что это я сказал, а не кто-нибудь другой. Другие – критики-ретрограды, так называемые «профессиональные мыслители» – так же огульно все отвергают: мол, бывший «битл» Джон опять несет белиберду. И все только из-за моего статуса «поп-звезды», а поп-звездам не по чину философствовать, да и вообще думать, а уж тем паче рот раскрывать! Вот так я и живу… До нас или, скажем, до меня все звезды держали язык за зубами и вели себя приятно во всех отношениях.