Читать книгу «Под диктовку Альцгеймера» онлайн полностью📖 — Инны Балтийской — MyBook.
image

Глава 5. Эльвира

В дверь квартиры негромко постучали, можно сказать, поскреблись. Я опрометью кинулась открывать, пытаясь успеть до того момента, когда стук станет громче и разбудит маму. На этот раз повезло, успела. Дверь распахнулась, и в полумраке лестничной клетки обрисовалась невысокая фигура в черном плаще, в полузакрытым капюшоном лицом. Словно со стороны я увидела, как это темное существо скидывает капюшон, достает спрятанный за спиной топор и сбрасывает с плеч долой мою дурную голову. Мне захотелось засмеяться. Да, вот и конец страданиям. За мной пришли.

– Я увидел, что у тебя свет горит. – тихий мужской голос прервал наваждение… или что это было? – Эля, мне надо с тобой поговорить. Я больше не хочу тянуть.

Я молча отодвинулась от двери, чувствуя, как пересохло горло. Нет, это еще не моя смерть пришла. Я потеряла детей и способность радоваться жизни, и все для того, чтобы снова начать, как встарь, всю ночь вести бесполезные, дурные разговоры. Только уже не с Антоном, а с его младшим братом.

Когда-то мне казалось, что Гарик совсем не похож на Антона, разве что цветом волос. Но белокурые локоны, которыми так гордился мой муж, у его братца выродились в светло-серую паклю цвета перезимовавшей картошки. Ни тонких черт лица брата, ни его стати у Гарика тоже не наблюдалось – обычный офисный замухрышка, невысокий и худощавый, с каким-то стертым, словно ластиком, лицом. Без особых примет или приятного голоса. В первое время я никак не могла запомнить его настолько, чтобы узнавать при встрече – для меня он сливался с асфальтом. Похоже, вся красота, как и вся материнская любовь, в этой семье досталась старшему. Как я узнала много позже, Игорь-Гарик родился, когда мать с отцом уже были на грани развода, и его появлению на свет никто не обрадовался.

Но за все годы семейной жизни мы виделись по нескольку раз в год, на каких-то крупных семейных праздниках. Судя по всему, особой близости у братьев не было, хотя Антон часто звонил матери и давал ей ЦУ по поводу Гарика. И даже немного помогал ему деньгами – в последнее время, когда начал нормально зарабатывать сам.

Близко познакомилась я с Гариком полтора года назад, и ассоциировался он у меня не с бывшим мужем, а с несчастьем…

Тогда, во французском комиссариате, я была словно в тумане. Французского я не знала, поэтому соболезнования французских жандармов до меня просто не доходили. А переводчик бесстрастно рассказывал мне, в каких местах муж снимал деньги, где его видели свидетели и где запечатлели камеры. На большой мониторе я видела изображения Антона, иногда мелькали детские лица, и у меня больно сжималось сердце. Аня и Аля сидели в машине, за столиками уличных кафе, и так беззаботно смеялись! Они были с любимым папочкой, они даже не вспоминали про меня… Но я готова была их насовсем отдать Антону, только бы они были счастливы, только бы они были!

Записку мне зачитали, потом показали поближе, чтобы я подтвердила почерк. Почерк я узнала – прямые углы, буквы, словно выведенные готическим шрифтом, которому Антона никогда не учили. Но эта прямолинейность была у него в крови. До меня все доходило словно через слой ваты, но я поняла главное – тела моих детей пока не обнаружены, только тело Антона. Где же девочки?

Через бесстрастного переводчика я умоляла жандармов найти детей, найти их тела, я хочу их увидеть! Мне обещали, что поиски будут продолжаться, будут вестись сколь угодно долго, но детей найдут. Маршрут примерно известен, хотя идет опрос свидетелей, поиски будут вестись и во Франции, и в Италии. Как только будет что-то известно, меня немедленно известят через посольство. А вот мне надо возвращаться в Россию. Поскольку оплачивать мое пребывание в Париже, увы, некому.

Это был дополнительный удар, вроде не самый страшный, но добивший меня окончательно. Денег у меня не было, гстиницу мне было не потянуть. Билеты в оба конца и два дня моего пребывания во Франции оплатило Французское посольство, но держать меня на полном обеспечении неделями оно не собиралось. Если была бы свободная квартира в Москве, я продала бы ее, чтобы только самой участвовать в поисках. Но мне нечего было даже продать.

В полубессознательном состоянии я вышла из комиссариата и застыла на пороге, не вполне понимая, где я и куда должна идти. В этот момент на крыльцо легко взбежал невысокий худощавый парень и внезапно остановился возле меня. Как обычно, я не сразу его узнала, поэтому равнодушно отвернулась.

– Ну что, сссука. – прошипел он, подавшись ко мне всем телом. – Антон мертв, теперь ты довольна?

Я развернулась и, вся дрожа, в диком недоумении взглянула на него. Брат моего мужа… он что-то спросил? Довольна ли я? Моих детей убили, я никогда их не увижу… довольна ли я???

Внезапно туман в моем мозгу начал сгущаться и темнеть. Невероятная, первобытная ярость словно вытеснила боль и недоумение. Она захлестывала меня с дикой силой, и голове зазвенел забытый с детства клич: «Убей врага!!!» Когда-то, в милой далеком детсве, мы кричали так на занятиях по кик-боксингу, когда в жестоком спарринге целились в голову сопернику. Кик-боксинг я бросила в шестом классе, внезапно ощутив себя девочкой, которой хочется платьице. И думала, что давно забыла и боевую стойку, и этот неудержимый, рвущийся изнутри клич. Убей врага!

К счастью, вспомнить полностью тот бой мне не дано уже никогда. Вроде бы, первый удар в голову Гарик пропустил, отлетел к стене и вмазался в нее. Потом он достаточно ловко защищался, блокируя удары. А потом бой прекратили жандармы, вывернув нам обоим руки.

Писать на меня заявление пострадавший благородно отказался, а я, в свою очередь, отказалась от услуг медиков, которые настойчиво предлагали мне в жандармерии. Я сама врач, на хорошем английском отвечала я. Мне ничего не нужно. Спасибо, я доберусь до отеля и закажу такси в аэропорт. У вас не будет больше со мной проблем.

Дальше в памяти снова провал. Видимо, такси мне заказали, поскольку вряд ли я в таком состоянии могла вызвать его сама. Очнулась я в своем номере, на столике стояла открытая бутылка минералки и стакан. Я стояла возле столика я пыталась понять – что мне делать дальше? Улетать в Россию? Зачем?

Я покачнулась, схватилась рукой за столик, бутылка опрокинулась, и вода тонкой струйкой закапала со стола на серый меховой палас. Номер в этом отелей был больше и выглядел дороже, чем моя квартира в Москве. Отпустив стол, я села прямо на мокрый ворс. Что мне делать на Родине? Что у меня там осталось? Полубезумная мать, которая через пару лет превратиться в овощ, не понимающий, где в квартире туалет?

С трудом, словно старуха, я поднялась на ноги, стащила со своей роскошной односпальной кровати покрывало и сбросила его на пол. Туда же отправилось и одеяло. Затем я стянула с матраса накрахмаленную простыню, надрезала ее маникюрными ножницами с пронзительным хрустом разорвала на две продольных полосы. Одни убытки у бедных французов, не повезло им со мной – несмотря на туман в голове, безумный смех все время словно рвался на поверхность с какой-то мрачной стороны души.

Веревку я скрутила быстро, сделала петлю со скользящим узлом, и только тут задумалась – а где найти солидный крюк? Увы, дизайнерская люстра на двух тонких блестящих трубках никакого доверия не вызывала. Я метнулась в ванную – снова тот же дизайнерский шик, бедные гнутые лапы в ванны, хромированные трубы полотенцесушителя – но ни одного массивного крюка! Этот отель был совершенно не приспособленный для самоубийств!

Но таким пустякам было меня уже не остановить. Вернувшись в комнату, я посмотрела на оконные шторы. Густой синий бархат крупнокалиберными волнами нависал над полом. Весили они явно немало. Ну что же, раз карниз выдерживает всю эту роскошь, выдержит и еще немного. Или не выдержит…

Стараясь не думать о том, что будет, если попытка не удасться, я встала на подоконник и крепко привязала к карнизу веревку из скрученной простыни. Ну что же, проверим, насколько хорошие у них тут крепления – я мрачно засмеялась и сама испугалась, услышав со стороны свой смех. Закрыв глаза, я накинула веревку на голову и вдруг почувствовала, что кто-то перехватил мои руки, сдернул с шеи петлю и рывком снял меня с подоконника.

– Элька, ты что… не смей!

От волнения Гарик хрипло шептал. Я прислонилась к стене и молча смотрела на него, уже без всяких чувств. Мне не хотелось убить его, как часом ранее. Мне уже ничего не хотелось. Зачем он помешал мне уйти вслед за детьми?

– Ты безумная! – голос у него наконец прорезался, но сильно охрипший. – Ты понимаешь, что он этого и добивался? Мой братец? Он хотел, чтобы ты вот так… Ты что, решила его порадовать? Чтобы посмеялся из ада?

– Мне плевать. Пусть смеется. – свой голос я тоже слышала как со стороны. Такой ровный, спокойный. – Уходи.

– Эля, я знаю… Тоша был той еще сволочью. – он пытался справиться с голосом. Под конец получилось. – Поверь, я это знаю лучше тебя. Но ты ж боец. Ты должна жить.

Я не понимала, о чем он говорит. Ладно, это придется перетерпеть. Я выслушаю его бормотание, а потом он уйдет. И я докончу начатое.

– Эля, у меня есть деньги. – неожиданно решился он. – Я оплачу тебе проживание во Франции. И мы сможем участвовать в поисках.

Я уставилась на него, постепенно выныривая из окутавшего меня дурмана. Жить в Франции на его деньги? Быть чем-то обязанной брату урода, лишившего меня детей? Ну уж нет. Я отчаянно затрясла головой.

– Ладно, я все понимаю. – он наконец отвел от меня взгляд. – Но я останусь здесь и прослежу за поисками. Только сначала сам отвезу тебя в аэропорт. Чтобы точно знать, что ты села в самолет. – он криво усмехнулся и добавил. – Одну я тебя тут ни на минуту не оставлю.

Он действительно не ушел, пока я не прошла регистрацию и не зашла в зал ожидания. Может быть, караулил меня и дальше, но у меня не было обязательной цели умереть именно в Париже. В конце концов, торопиться мне некуда, а в Москве будет куда больше возможностей. Но в московском аэропорту меня встретил мой научный руководитель, профессор Шульман. Его полуседую окладистую бороду я увидела сразу, пройдя контроль, и вначале не поверила своим глазам.

– Эльвира, это правда? – вместо приветствия спросил он, неловко вытягивая из моих непослушных рук спортивную сумку с одеждой. – Ты повеситься хотела? А наша работа? Пусть все вокруг погибнут от слабоумия, а ты дезиртируешь?

– Натан Константинович, вы знаете уже? – только тут я сообразила, что даже не сообщила в институт о том, что буду неделю отсутствовать. По идее, меня могли уже уволить за прогулы.

– Знаем, хохо… – немолодой полный профессор мягко семенил рядом, пыхтя и отдуваясь, но моим попыткам вернуть свою сумку резво сопротивлялся. – Но ты нам нужна! Ты мне – понимаешь, мне! – нужна! На тебе огромная часть работы, кто ее сделает, если не ты? И ты вообще помнишь, почему я взялся за эту тему? Не ты ли меня слезно молила вникнуть в механизм болезни, убивающей твою мать? А теперь что, мать побоку?

– Не знаю, Натан Константинович. – мы остановились, проходящие мимо люди толкали нас, кто-то негодующе фыркал. – Мне кажется, меня уже ничего не интересует. Не будет больше от меня толку.

А ты крестись, коли кажется! – негодующе загремел профессор. – Ну-ка, едем в лабораторию. Ты там будешь сидеть, пока мозги на место не встанут. Еду я тебе сам носить буду.

– А мама… – робко начала было я, но профессор прервал меня:

– Вот тоже мне, вспомнила! Твою мать я к нам оформил как подопытную, в нашей клинике пока поживет. А там видно будет.

Я с облегчением вздохнула и, не споря больше, поехала в институт.

Оказалось, мои мозги хоть потихоньку, но отмерли и теперь просто жаждали работы. Я проводила в лаборатории сутки напролет, сравнивая разные исследования, изучая анализы больных Альцгеймером, и их геномы. Через две недели маму пришлось вернуть домой – клиника не держала подопытных свыше двух недель. Следом вернулась и я – увы, поражение мозга неуклонно прогрессировало, и теперь ее нельзя было даже на день оставлять одну. Она могла открыть газ и через час чиркнуть спичкой, сходить по-большому прямо на пол и выбросить продукты жизнедеятельности прямо в окно. Меня она временами еще узнавала, но вот про зятя и детей больше не вспоминала. И в этом я видела единственный плюс нашего положения.

1
...