Глава 2
Ситников и другие

Утренний мир был чисто вымыт ночным ливнем и высушен легким теплым ветерком. Тучи, освободившись ночью от лишней влаги, превратились в ослепительно-белые облака, парусниками мчащиеся по синему небу. Потоки воды с небес сорвали последние желтые листья с деревьев, теперь их обнаженные ветви выглядели вполне по-весеннему. Если притвориться, что не замечаешь пестрого шуршащего ковра под ногами.

Восемь утра. Радиостанция «Народный маяк» в лице неизменного ведущего Севы Миркина жизнерадостно пожелала своим слушателям доброго утра и, напомнив о прямом эфире, пригласила звонить. Моя любимая передача, между прочим, – вокс попули, так сказать, кладезь глубокой народной мудрости и такой же глупости. Спрашивайте – отвечаем. Слушатели не заставили себя упрашивать. Раздалась первая мелодичная трель… Первая ласточка!

– Нам звонит Светлана Николаевна, – бодро объявил Сева Миркин. – Алло, Светлана Николаевна, говорите, вы уже в эфире.

– Здравствуйте, уважаемая передача! Я давно собиралась позвонить вам… – произнес женский голос и наступила тишина.

– Смелее, Светлана Николаевна, – подбодрил Сева. – Мы вас внимательно слушаем.

– Да, я сейчас… я вот что хочу сказать… – заспешила женщина. – Вот тут вчера один выступатель говорил, что… если… это… – И снова тишина.

– Светлана Николаевна! – позвал Сева. – Где вы? Ау! – Пауза. – Передумала. Ой! У нас следующий звонок! Говорите, вы в эфире!

Я не стала слушать следующего выступателя и отключилась, в очередной раз дав себе слово записывать народные радиоперлы. Сейчас мне было не до того – я обдумывала одну интересную идею. Щелкнула кнопкой кофейника, достала из буфета сахар, намазала хлеб маслом, положила перед собой городской телефонный справочник и уселась завтракать. Жевала хлеб, пила кофе и листала справочник.

Ситниковых в городе было трое. Леонид Максимович назвал Ситникова Александром Павловичем. Вот он, Ситников А. П. Звоним? Единственный А. П., других все равно нет. Эй! Ты где?

Но Каспар молчал, притворяясь глухонемым с девизом: «В дурацких затеях не участвуем!» Чтобы потом сказать: «Ага, я же говорил!»

Длинные гудки… какие-то глухие, хриплые, как из преисподней. Мне вдруг пришло в голову, что я не продумала тактику допроса. С чего начать? Как перейти от простого к сложному и усыпить бдительность? Немедленно положить трубку и прорепетировать хотя бы первую фразу! Поздно! На том конце уже откликнулись.

– Да! – Коротко, напористо, нетерпеливо. Хрип-лый мужской голос. Похоже, не проснулся еще.

– Доброе утро, – начала я.

– Ну! – потребовал голос.

Что «ну», спрашивается?

– Меня зовут Екатерина Васильевна Берест… Мне нужно с вами поговорить, – пролепетала я. Да что это со мной? Хамский тон этого типа вогнал меня в ступор.

– Кто вы такая?

Я вдруг с ужасом подумала, что это может оказаться совсем другой человек, но отступать было некуда…

– Понимаете, так получилось… я виделась с вашей женой три недели назад и…

– Что вам нужно? – перебил он.

Манеры, однако!

– Нам нужно встретиться, я все расскажу при встрече… – Я с отвращением прислушивалась к своему торопливому, какому-то чужому голосу и умоляющим, тоже чужим, интонациям.

– Вы из полиции?

– Нет! Я все объясню вам при встрече.

Наступило молчание.

– Лады, – сказал он наконец. – Сегодня в семь. Адрес знаете? Записывайте…

* * *

Уф! Ввязалась. Теперь можно сесть и спокойно подумать, на фиг мне это нужно. Дядька всегда повторял: главное – ввязаться, а там посмотрим.

– А вдруг он убийца? – прошептал Каспар. – А ты лезешь?

– А вдруг он не убийца? Тогда можно?

Каспар не ответил – видимо, задумался.

… День выдался на редкость спокойный. Я переделала массу дел: привела в порядок архив, заполнила все текущие финансовые документы – случай в истории «конторы», как называет нас друг сердечный Юрий Алексеевич Югжеев, небывалый. Выпила кофе, съела шоколадку, подаренную «королевским охранником» Витенькой Павленко, и просмотрела последние новости в Инете – из области политики, криминала и высокой моды.

Погода была замечательная – легкий утренний туманец исчез, и неяркое солнце мягко освещало мир теплым золотистым светом. Через окно был виден прозрачный парк с темными тонкими деревьями и скамейка – та самая, на которой совсем недавно меня ожидала женщина по имени Диана. Сейчас на ней сидела полная молодая мамочка с книгой на коленях, поминутно заглядывавшая в коляску со спящим младенцем.

Время от времени звонил телефон. Звонили новые клиенты, которые в отличие от старых ничего или почти ничего не знали о «Королевской охоте», но, увидев объявление в газете или в Интернете, очень хотели узнать, и я добросовестно отвечала на вопросы. Позвонил мужчина, спросивший, можно ли нанять сыщика, чтобы выследить супругу, которая, судя по всему, с кем-то спуталась. Позвонила женщина и сообщила о пропавшей собаке, добермане по кличке Кайзер. Она плакала, так как «эти люди будут кормить собаку чем попало, а у нее очень нежный желудок, потом не восстановишь…»

И так далее, и тому подобное. Звонили солидные люди с уверенными голосами, знающие чего хотят, и я оформила два заказа.

Все на свете рано или поздно кончается. Подошел к концу и этот день. В начале седьмого я подходила к многоэтажке, удачно расположенной в тупичке, вдали от городского шума, и вместе с тем – рукой подать до центра. Я намеренно пришла раньше, чтобы не спеша осмотреться. Подруга детства Галка называет это занудством. Сама же она всюду опаздывает…

На скамейке у второго (кажется, «мой»!) подъезда сидел красивый, библейского вида старик с закрытыми глазами, скрестив кисти рук на собачьей голове – набалдашнике массивной трости. Казалось, он дремлет или внимательно прислушивается к голосам внутри себя. Я осторожно опустилась рядом. Старик, не открывая глаз, сказал звучным приятным голосом, чуть подвывая:

 
Если встретишь меня, не узнаешь!
Назовут – едва ли припомнишь!
Только раз говорил я с тобою,
Только раз целовал твои руки…^[1]
 

Он открыл глаза и улыбнулся:

– Я так и знал, что вы молоды и красивы!

Я рассмеялась.

– Владимир Михайлович Ненахов, бывший служитель муз, ныне – скромный пенсионер. К вашим услугам! – Старик привстал и церемонно поклонился.

– Екатерина Васильевна Берест, учительница английского языка.

– Екатерина! – воскликнул новый знакомец. – Какое необыкновенно редкое по теперешним временам имя! Единственная известная мне Екатерина насчитывает восемьдесят лет от роду. Молодых Екатерин просто не существует. До момента нашей встречи я был уверен в этом, но вы меня разубедили. Вы и ваше имя – как праздник слуха, зренья, осязанья! Извините ради бога за последнее. И я думаю, я знаю, зачем вы здесь. Я все, к сожалению, знаю. Таков недостаток моего возраста. Вы мне верите?

– Верю. Правда, я и сама еще не знаю, зачем я здесь.

– Вы меня заинтриговали, молодая леди! Но тем не менее хотите, я вам скажу, зачем вы здесь?

– Хочу! Вы меня тоже заинтриговали.

– Итак, попытка номер один. Вы репетитор лоботряса из восьмой квартиры. Не далее как сегодня утром его мамаша сообщила мне, что наняла репетитора по английскому языку. И вы пришли на урок. Я прав?

– Нет, не правы!

– Облом, как говорит молодняк! Вторая попытка. Вы – подруга Витюши из одиннадцатой, герлфренд по-вашему, по-аглицки. Вы спросите, откуда мне сие известно? Дедукция, одна дедукция и больше ничего. Мне по секрету сообщили, только не спрашивайте кто, что у него новая подружка, красавица, серьезная и вся из себя, не то что прежняя, которую весь дом не любил по причине сомнительного вида и отсутствия манер – она никогда не здоровалась. Ну-с, как на сей раз? Не спешите, подумайте хорошенько, не могу же я все время ошибаться!

– Нет, к сожалению, с Витюшей из одиннадцатой я тоже незнакома.

– С вами неинтересно, вы все время мне противоречите! В мое время молодые барышни были скромнее. Признавайтесь немедленно, зачем вы здесь?

– У меня деловое свидание, – сообщила я. Противостоять дружелюбному любопытству замечательного старика было просто невозможно.

– «Деловое свидание», бизнес-встреча, так бы и сказали. К Симеонову из пятой.

– К Ситникову Александру Павловичу.

– К Саше? – удивился старик.

– Вы его знаете?

– Мы тут все друг друга знаем. И Леночку, жену Сашину, тоже знали. Знали и любили. Вам, конечно, известно, какая трагедия тут у нас случилась? А вы не из полиции, часом?

– Нет, не из полиции. А о Леночке не только слышала, но и встречалась с ней за три недели до ее смерти.

– Несправедливо устроен мир – молодые уходят, а старики вроде меня остаются, – вздохнул он…

Воцарилась печальная тишина. Уже стемнело, и начал накрапывать неуверенный мелкий дождь. Издалека слабо доносился шум улицы.

– А идемте-ка ко мне, Екатерина! – сказал вдруг Владимир Михайлович. – Я вас чаем напою. А Сашину машину мы услышим, я узнаю ее безошибочно. Не мокнуть же вам на улице. Да и темно уже, а? Пошли!

Я была благодарна старику за участие. Я вдруг осознала ненужность и легкомыслие своей затеи. То, что случилось, было действительно трагедией, а я тут развлекаюсь, детективные игры затеваю. Сыщица! Мне уже расхотелось встречаться с Ситниковым.

– Спасибо, – сказала я, – с удовольствием.

Жилище может многое сказать о хозяине. Оно может сказать, например, что человек одинок. В жилище одинокого человека даже пахнет по-другому. В квартире старого актера пахло застарелым табачным дымом, затхлостью и пылью. Книжные полки до потолка были заставлены книгами, альбомами и папками. История мирового театра, английский театр, Бен Джонсон, Марло, Шекспир, Мольер, книги по оккультизму, белой магии, многочисленные сонники. Театральные афиши, фотографии актеров в костюмах разных эпох. Одна из фотографий на стене привлекла мое внимание. Крупный мужчина с красивым породистым лицом, в руке – кинжал, сидит в роскошном кресле с высокой спинкой, вытянув длинные ноги в белом трико. Внизу фотографии – крупный, размашистый росчерк, в котором угадывалось знакомое имя. Эту фотографию я видела в детстве в бабкином альбоме. Я подошла ближе. Неужели автограф… подлинный?

– Да, – сказал с достоинством Владимир Михайлович, отвечая на незаданный вопрос, – это Федора Ивановича Шаляпина собственная рука. Здесь он в роли Демона. Подарено моей тетке, Анастасии Семеновне Стрепетовой, в году одна тысяча девятьсот восьмом, во время гастролей в Харькове. Бедная женщина едва не помешалась, не на шутку влюбившись в своего кумира. И чуть не осталась старой девой. Потом, правда, вышла замуж за судебного пристава. Семейная реликвия, Катюша. Можно я буду называть вас Катюшей? Семейная реликвия и предмет вожделения нашего театрального музея. Вообще у меня много интересных вещей. Если мы подружимся – покажу.

Мы допивали вторую чашку чая, успев обсудить современные театральные сплетни и обменяться мнениями о международной обстановке, разгуле свободной прессы и падении нравов, когда Владимир Михайлович вдруг сказал после паузы:

– Знаете, до сих пор не могу прийти в себя после смерти Леночки… такой нелепой! Все думаю – почему? Она была такая славная девочка – красивая, милая, в ней был класс! Говорят, самоубийство. Возможно, вам неизвестно… не так давно погибла ее сестра. В прошлом году, весной. Леночка очень болела тогда. Но время такой замечательный лекарь. Я был уверен, что она оправилась. Выходит, я ошибался. Вы сказали, что видели ее незадолго… Вы были с ней знакомы?

– Нет, она позвонила мне и попросила о встрече.

– А вы кто, извините?

– Я работаю в охранном предприятии.

– Ей нужен был охранник? – Старик пытливо всматривался в мое лицо. – Зачем? Она сказала?

– Не сказала. Это была предварительная беседа. Мы должны были встретиться еще раз, но не получиось.

Вдруг раздался странный звук – не то вздохнул кто-то, не то застонал. Я испытала мгновенный ужас, холодком мазнуло вдоль позвоночника. Стали бить большие напольные часы – размеренно, длинно. В их низком тягучем звуке чувствовались печаль и безысходность.

– Саша приехал! – сказал неожиданно старик.

Я подошла к окну и увидела черный массивный автомобиль и невысокого человека, который, захлопнув дверцу, направился к подъезду.

– Я думаю, мне пора. – Я поднялась. – Спасибо за приют.

– Не стоит, – отвечал старый актер, – я замечательно провел вечер. Интересный собеседник для меня теперь большая редкость и большая роскошь. Старики никому не нужны, к сожалению. Мир становится хуже, жесточе, и я все меньше и меньше понимаю, что происходит… Это не мое время. Я, видимо, зажился.

Он сидел, опустив плечи, сложив перед собой на столе руки с крупными голубыми венами; в глазах его, старчески светлых, была усталость.

 
– Я смерть зову, —
 

вдруг сказал он негромко, и я вздрогнула.

 
– Мне видеть невтерпеж
– Достоинство, что просит подаянья,
– Над простотой глумящуюся ложь,
– Ничтожество в роскошном одеяньи…^[2]
 

Я чувствовала жалость и неловкость…

– Прощайте, сударыня!

– А какая квартира у Ситникова? – Я вдруг вспомнила, что не знаю номера ситниковской квартиры. – Шестнадцатый этаж, а квартира?

– Там всего одна квартира, – сказал хозяин, и что-то… странная интонация, странный акцент… проскользнуло в его голосе.

Я вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Он не поднялся меня проводить…

* * *

На шестнадцатом, последнем, этаже действительно была только одна квартира. Остальных как бы и не было вовсе. Я знала, что состоятельные люди покупают по две-три квартиры на одной лестничной площадке, перестраивают их, но как это выглядит в жизни, видеть мне еще не доводилось. Я нажала на кнопку звонка и услышала в ответ мелодичную трель. Дверь тотчас распахнулась, и на пороге появился блондин с невыразительным лицом. В его взгляде сквозило легкое недоумение.

– Меня зовут Екатерина Васильевна, я вам звонила…

Он поднес к глазам руку с часами:

– Да-да, помню. Я, кажется, опоздал.

«На два часа!», – произнесла я мысленно, а вслух сказала:

– Не страшно, меня приютил ваш сосед из второй квартиры.

– Соловей-разбойник! – буркнул хозяин. – Проходите, раз пришли.

– Соловей-разбойник? – удивилась я. – Почему?

– Потому. Извините! – Мне показалось, что Александр Павлович слегка покачнулся. – Не обращайте внимания. Прошу! – Он посторонился.

Я вошла в обширную прихожую с высокими, светлого дерева, в тон паркету, шкафами до потолка, овальными зеркалами и светильниками в виде свечей. На изящной консоли у зеркала помещалась массивная фаянсовая ваза, расписанная драконами, наполненная смесью из сухих веточек, цветов и трав. Я почувствовала их слабый, приятный запах.

Александр Павлович небрежно бросил на вешалку свой плащ и, видимо, промахнулся – тот сиротливо лежал на полу.

Я вошла в громадную комнату и замерла, пораженная. Вся наружная стена была стеклянной! Через это циклопическое окно густо синело вечернее небо, утыканное сверкающими звездами, и виднелась земля с высоты птичьего полета: неподвижная лента реки цвета темного серебра, за рекой – лес и луг, и где-то немыслимо далеко, на горизонте – светящаяся малиновая полоса – последнее «Прощай» закатившегося солнца. И первые огни в деревушке за рекой, где я побывала однажды еще совсем маленькой девочкой. Теплая рука памяти чуть сжала мое сердце, и оно дрогнуло в ответ. Я увидела, словно со стороны, яркое пламя костра, рой мошек над ним и лежащих около него немолодого седого человека и двоих детей – девочку и мальчика.

Девочка у костра – это я, мальчик – двоюродный брат Колька, а седой человек – дядя Андрей Николаевич. Он был одинок – ни жены, ни детей – и на весь отпуск забирал нас к себе. Мой отец умер, когда мне было два года. У Кольки отец был, но все равно что не было – замотанный, нервный, работавший начальником смены на инструментальном заводе, он приходил домой лишь спать.

…Вечер. Чуть потрескивают, сгорая, сухие ветки. Густая, звенящая тишина, как в первые ночи после сотворения мира, лишь сонная рыба изредка плеснет в реке или завозится птица в гнезде. Земля, остывающая от дневного летнего зноя, покрывается холодной росой. Одуряющие запахи: травы – мята, чабрец, полынь, речная вода, дым костра…

…Бесконечные разговоры о смысле жизни, законах мирозданья, добре и зле. И истории-притчи, смысл которых сводится к извечным человеческим: не убий, не укради, не предай…

– Будете вспоминать все это, когда меня не будет, – говорит Андрей Николаевич.

«Когда меня не будет!» Разве такое время наступит? Никогда, ведь впереди вечность…

– Нравится? – услышала я невыразительный голос и вздрогнула.

– Очень!

– Потому и остались здесь. Жена любила сидеть на балконе и смотреть. Часами сидела. А вообще всерьез планировали за городом дом строить. Не люблю города – шум, чад, толпа…

Комната циклопических размеров кажется пустой. Пол покрыт громадным темно-красным ковром; в центре – низкий кофейный столик, по обе его стороны – два массивных кожаных дивана теплого шоколадного тона. В торце комнаты – высокая горка со стеклом, длинный обеденный стол на двух массивных ногах и шесть прекрасной формы стульев. Вдоль стеклянной стены четыре китайские вазы с деревцами. На одном из них – маленькие желтые лимоны.

Свет неяркий, горит лишь светильник в углу, один из четырех. Центрального освещения нет, как нет и привычной люстры.

– Прошу вас! – Ситников указал рукой на диван. Сам упал на другой, напротив.