Глава 6

– Ты что будешь пить? – спрашивает Матвей, когда мы усаживаемся за щедро накрытый стол. – Мартини? Шампанское? Вино?

– Я сегодня не буду алкоголь, – отвечаю тихо, чтобы не привлекать к нам внимание. По факту я в таком эмоциональном раздрае, что вообще предпочла бы испариться. Потому что мне кажется, что все вокруг смотрят на меня и осуждают… За что? За все то же, за что меня ненавидит Кирилл.

Боже мой! Почему я не подумала о том, что старший из братьев Новиковых тоже будет здесь? Тогда я бы точно осталась дома, чтобы не видеть этот его взгляд, который заставляет меня чувствовать стыд, вину и все самые неприятные эмоции! Алик ведь и его двоюродный брат тоже. Это логично, что он появится на празднике. Но где сегодня логика, и где я? На разных полюсах Земли, похоже…

– А да, ты же плохо себя чувствуешь, – вспоминает Матвей и, отставив в сторону бутылку с Мартини, берет в руки кувшин с соком. – Ладно.

И хотя он очень старается не показывать этого, в каждом его жесте сквозит недовольство. Он терпеть не может несогласие. А еще слабость в любом ее проявлении: болезнь – одна из них. Помню, как перед Новым годом я на две недели свалилась с Ковидом – Мот тогда всем видом показывал мне насколько разочарован, что я испортила ему праздничные каникулы. Хотя, пока я валялась в кровати с температурой и больным горлом, он не сидел дома, а проводил время в компании друзей. Справедливости ради, перед этим обеспечив меня всеми необходимыми лекарствами и наблюдением врача.

– Все в сборе? – громко произносит именинник, поднимаясь со своего места во главе стола и оглядывая собравшихся. – Кирюха где?

– Минуты без меня прожить не можешь, – раздается за моей спиной ироничный голос, от которого волоски на моем затылке становятся дыбом. А следом на два свободных места рядом со мной усаживается Кирилл и его спутница.

– Твое эго, как всегда, пришло раньше тебя, Новиков, – тянет Алик с широкой улыбкой.

А Кирилл не возражает. Напротив, поднимает бокал с виски, будто соглашается с ремаркой именинника.

– Давай, брат, за тебя!

Звон бокалов. Хоровод поздравлений. А я даже вздохнуть нормально не могу, потому что внезапно оказываюсь зажата между двумя братьями. Матвей держит руку на спинке моего стула и порой фамильярно поглаживает большим пальцем мою шею. Кирилл сидит так близко, что я ощущаю терпкий аромат его одеколона. А когда он минуту назад наклонился за лаймом для коктейля своей спутницы, его бедро коснулось моего. И я так резко отшатнулась, что пролила на себя несколько капель сока из стакана, получив от Кирилла расстрельный взгляд в упор.

Черт бы его побрал!

Так странно, что до сегодняшнего утра я никогда так остро не ощущала присутствие старшего из братьев Новиковых. Нет, рядом с ним мне всегда было некомфортно, но вот этого странного воздействия, когда под его взглядом у меня трясутся руки и до консистенции желе размягчается мозг, я точно не замечала…

Это все наша поездка в автомобиле. Наверное, когда встречаешься с таким откровенным презрением, в принципе сложно сохранять самообладание в обществе человека, а я с детства была чересчур впечатлительной. Те его слова, которые поставили меня в ряд со шлюхами-содержанками, как татуировка, отпечатались на коже и въелись в мозг. Просто не могу перестать думать о них, особенно теперь, когда он рядом.

– Я в уборную, – шепчу Матвею, поднимаясь со своего места. Я отчаянно нуждаюсь в передышке.

– Не задерживайся. Скоро наша очередь толкать тост.

Я киваю. Даже выдавливаю из себя улыбку. Но стоит мне достигнуть спасительного уединения туалета, как ее место занимает уставшая гримаса. Даже отчаянная.

Когда уже этот день закончится… Я больше не могу.

Подставляю руки под холодную воду, потом смачиваю ими пылающие виски.

Возможно, я действительно заболела. Отсюда одышка, жар, дрожащие конечности и сумбур в мыслях. Отсюда желание завалиться в постель в одиночестве и накрыться одеялом с головой, чтобы спрятаться от атакующих меня эмоций. Отсюда нежелание находиться в компании Матвея, моего парня, человека, которого я люблю…

Короткий стук в дверь.

Сколько времени прошло? Три минуты? Пять? Десять?

Заставляю себя собраться. Выключить воду. Выдохнуть. Взглянуть на себя в зеркало, чтобы убедиться, что макияж в порядке. Взяться за ручку…

Я распахиваю дверь, чтобы с извиняющейся улыбкой впустить в туалет человека и вернуться в зал, но цепенею, когда проход заполняет мощная фигура Кирилла Новикова.

Пока я потрясено стою, беззвучно хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, он окидывает меня с ног до головы осуждающим взглядом, от которого меня бросает в жар, и кривит губы. Но молчит. Боже, как меня раздражает его вечное молчание! Это хуже, чем когда орут. Тогда ты хотя бы знаешь, за что тебя желают казнить, а не предполагаешь, какой смертный грех совершила на этот раз.

– Пропустишь? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и беспечно.

– А что, если нет? Позовешь Матвея? – это кажется очередной насмешкой. Злой насмешкой.

Кирилл расслабленно приваливается к проему двери плечом, скрещивает руки на груди и пялится. В упор. Как будто восполняя все время в машине, когда игнорировал меня. Он, кажется, даже не моргает. Выкачивает из меня последние силы этим немым противостоянием. Жадно проходится глазами по моим губам, которые зачем-то облизываю. Они пересохли, и я…

Боже, да что вообще со мной!

Я вата. Растекающаяся на палящем солнце сладкая вата, но… не могу сейчас отступить. Знаю, что проиграла, еще когда открыла дверь, но не могу окончательно сдаться. Как будто это будет значить, что я согласна с ним и сама не уважаю себя. Поэтому сделав судорожный вдох, повторяю за ним – тоже скрещиваю руки на груди, куда опускается серый взгляд и…

Черт, он смотрит на мои соски. Меня знобит. Это все нервы, трясучка и… это не он! У меня тонкое белье и обтягивающая водолазка, вот они и заметны. Но воздух становится чертовски густым. Его уже будто и в легкие не протолкнуть. Пауза затягивается, когда я вспоминаю, что мне стоит что-то сказать. Ответить ему. Желательно дерзко.

– Я взрослая девочка и в состоянии постоять за себя, – произношу глухо и жалко, по сравнению с тем, как это звучало в моей голове.

– Разве? – Кирилл ухмыляется. – А вот мне кажется, что ты без моего брата просто безвольная…

– Не смей! – делаю порывистый шаг вперед и тычу пальцем в его крепкую грудь. Голую грудь, потому что рубашка расстегнута на несколько верхних пуговиц. Это кажется слишком интимным. Особенно расстояние между нами, которого теперь нет.

Больше слов из себя выдавить не выходит. А Кирилл опять недобро ухмыляется и отступает в сторону, вроде бы позволяя мне пройти. Только вот мне приходится протискиваться мимо, потому что он все еще занимает весь проем. Я трусь о его грудь и без того стоящими сосками, а моя фантазия дорисовывает твердость у него штанах. Щеки пылают. Я зла, раздосадована, мне обидно, хочу плакать… но больше всего на свете мне в эту самую минуту… стыдно. За себя. И свою жизнь.

Потому что Кирилл прав. Я потеряла себя и без Матвея ничего стою.

Другая я из прошлой жизни, для которой парни были далеко не на первом месте и которая зацепила Матвея, высказала бы Кириллу Новикову все, что о нем думает. Сказала бы что-нибудь дерзкое, что-нибудь, что стерло с его лица это раздражающее выражение превосходства и скуки…

Не прощаясь ни с кем и направляясь прямиком на улицу, я думаю о том, что на мгновение мне даже показалось… не знаю, может, что во взгляде Кирилла я видела поощрение к этому. К бунту. К сопротивлению. К продолжению этой перепалки, из которой мне ни за что не выйти победителем. Горько ухмыляюсь, подзывая дежурящие на парковке такси и отдаю единственную наличную купюру, которая у меня есть.

Жаль, но правда заключается в том, что сейчас я способна лишь на одно – на побег. И мы оба это прекрасно понимаем.

Глава 7

Кирилл

Мот намекает на секс втроем уже неделю. Думает, видимо, что я долбоеб, и не распознаю его знаки. Медленно действует, подступается, я даже удивлен его тактическим рвением. Обычно младший брат действует сгоряча и не думая. Напролом. Но не в этот раз.

Интересны его мотивы. Особенно посвящать меня в подробности своей интимной жизни. Он и раньше болтливым был, хвастаясь каждой победой, но это уже слишком. Девок мы с ним не делили. Максимум – трахались в соседних комнатах. Ну ржали, чья громче стонать будет. Все. У меня были близняшки на Бали. Мот вроде бы тоже пару раз развлекался подобным образом. Но тереться членами с братом, чтобы в одну дырку залезть, я не намерен.

Делаю крепкую затяжку, фильтр тлеет на глазах. Запрокидываю голову и выдыхаю дым в потолок заброшенного ночного клуба, где назначил встречу Мот. Думал, будет весь день отсыпаться, потому что вчера у Алика нажрался в хламину, но он позвонил. Подтвердил, что все в силе. Только, сука, опаздывает, как всегда. Ненавижу в людях эту черту. Больше ненавижу только, наверное, когда не отвечают за свои слова.

Тушу ногой окурок, которыми здесь устелен весь пол, когда слышу, как со скрипом открывается проржавевшая входная дверь. А после снова молчат. Уже хочу окликнуть брата, но это оказывается не он. И каждая мышца в теле напрягается в протесте. На хера она здесь? Хочется позвонить Моту и для профилактики дать пизды. Но вместо этого, не выдавая своего присутствия, я наблюдаю за сучкой. Кажется, что я никогда так сильно не ошибался в людях.

И как, блять, далеко ты зайдешь девочка Даша? И ради чего?

Другой казалась. В день, когда они познакомились с Мотом, я тоже был там. Модный бар, девичник. Она громче всех орала, что им с подружками не до парней и что девушки тоже могут просто хотеть выпить в приятной компании субботним вечером, не привлекая самцов. На вопрос Вадима, друга Мота, зачем тогда они вырядились, как на красную ковровую дорожку, послала его прямым текстом.

Она говорила громко. Я не хотел, но слышал. Да половину бара слышали. Рассказывала, что учится на архитектора. А когда кто-то упомянул новый элитный район, разоралась, что участвовала в демонстрациях против уничтожения реликтовых рощ, на которых заложен его фундамент. Я тихо смеюсь, потому что теперь они с Мотом там живут. И ничего – нормально ей. Сто квадратов, хули.

Достаю еще одну сигарету, неспешно подкуриваю. Не такая, блять. Все они по началу не такие. Поманили шампанским и тачками – и пошла. Дерзкая сучка, которая сейчас испуганно осматривается по сторонам. Вздрагивает от каждого шороха под ногами. Мот постарался на славу. От нее осталась только серая тень. Ни голоса, ни чести, ни достоинства. Затравленная домашняя зверушка.