А сердце не просто глухо стучит, словно просясь на волю, оно рвется следом за террористами. Меня почему-то захлестывает черная тоска, будто произошло что-то непоправимое. Такое состояние было, когда я застрелила Джона…

На полу, похоже, лежу только я, остальные сбились в кучу, дамы визжат, кто-то беспрестанно повторяет: «Боже мой! Боже мой!» Я не успеваю даже повернуть голову в сторону разбитых окон, ее придавливает к полу чье-то колено и следует команда:

– Руки!

Возвращая руку за голову, хриплю:

– Свои. Мои документы в кармане…

Без малейших признаков вежливости меня рывком поднимают на ноги, не позволяя опустить руки. Я киваю на выходную дверь:

– Они там. С заложниками…

– Разберемся, – обещает сержант, изучая мои документы.

У стены в кресле сидит бледная как снег королева, держась за сердце, рядом несколько человек хлопочут над премьером. Раненому русскому перевязывают плечо, а он пытается закурить, хотя курить в Букингемском дворце запрещено. Индийский посол высыпает из коробочки на ладонь какие-то лекарства, руки заметно дрожат. И только Элизабет Форсайт невозмутима, словно не побывала только что на прицеле.

Я ловлю себя на том, что руки дрожат и у меня, тем более, их приходится держать за головой.

– Изучили? – спросила я у констебля с моими документами.

Тот усмехается:

– А… Агентство… Где вы были…

Договорить не успевает, вопрос окончательно выводит меня из себя, я шиплю ему в лицо:

– Это где вы были, когда здесь шла стрельба?!

Руки я опускаю, мой наскок слегка смущает сержанта, но он советует:

– Полегче, мэм.

– Не мэм, а спецагент Джейн Макгрегори!

Мне уже наплевать на их реакцию, наклоняюсь над рыжей сволочью, убеждаюсь, что его открытые глаза неподвижны, и берусь за черную сумку, в ручку которой намертво вцепились его сведенные предсмертной судорогой пальцы. На глазах у охраны вынимаю корону и следом за ней скипетр. Сержант больше не спорит, он осторожно принимает драгоценную ношу и зачем-то возвращает на места в разоренных витринах.

Третья витрина пуста. «Тадж-Махал» налетчики унести все же сумели.

Снова накатывает черная тоска, будто я сделала все, что смогла, но ничего не получилось. Мне плохо из-за напряжения, перегрузок, неудачи. Налет на Букингемский дворец слишком большая нагрузка для моего «чужого» сердца, оно не привыкло к перестрелкам и смертельной опасности.

Из коридора в выходную дверь за ноги затаскивают лжеоператора, которого я ранила в ногу. За ним тянется кровавый след. Я слышу, как охранник говорит:

– Свои добили в голову. Больше никого.

Значит, по ту сторону двери налетчиков ждала помощь.

В зал уже прибежали врачи, суетятся вокруг премьер-министра, готовят носилки. Королеву убеждают удалиться. Остальным предложено пройти в соседний зал. Высокопоставленные гости цепочкой тянутся к выходу через выбитую дверь, осторожно косясь на меня, бессильно сидящую прямо на полу у пустой витрины под охраной двух дюжих молодцев с автоматами, и труп рыжего.

Глупей ситуации не придумаешь – рисковать под пулями жизнью, отстреливаться, чтобы потом тебя вот так держали отдельно от других, как террористку.

Но мне так тошно, что это даже не задевает.

Мысли тягучие-тягучие, безразличные, словно все пропало. Собственно, так и есть. Я хотела встретиться с министром? Встретилась, не дай бог никому таких встреч. Хотела вернуться к работе? Вернулась и даже продемонстрировала свои навыки. Ничего хорошего ждать теперь не стоит, и я это понимаю лучше других.

Охрана прозевала покушение на королеву и тяжелое ранение премьер-министра, им позарез нужно найти на стороне «стрелочника», на которого можно свалить хотя бы часть вины. Я подхожу на эту роль идеально, наше агентство и без того терпеть не могут, я после событий годичной давности вне штата, значит, и заступаться особенно не должны (вот тут они ошиблись, Эдвард не даст меня в обиду, да я и сама могу за себя постоять). Поэтому допрашивают меня – там же, в Букингемском дворце, в соседней комнате – если и не с пристрастием, то крайне пристрастно.

Где я раздобыла пропуск на выставку? Почему так уверена, что именно охранник Мартин Кеннан (вот, оказывается, как звали рыжего иуду) открыл огонь первым? Каким образом я завладела оружием – и стоило ли подвергать смертельному риску ее величество, устроив перестрелку в выставочном зале? Не мои ли действия спровоцировали террористов, ранивших премьер-министра? И опять: откуда я знаю, что именно Кеннан расстрелял коллег, если стояла к нему почти спиной? Почему вместо того, чтобы открыть входную дверь подоспевшей охране, я предпочла затеять пальбу, рискуя жизнью королевы и премьера? И опять, и опять, и снова…

Меня этим не проймешь, но когда спрашивать начинают по третьему кругу, я не выдерживаю:

– Вы задаете не те вопросы.

– Да? – моложавый лощеный хлыщ из «охранки» иронически приподнимает бровь. – И какие вопросы задали бы вы?

– Сколько еще «крыс» в вашей конторе и за сколько сребреников продаются ваши сотрудники. Кто из них вырубил свет во дворце, обесточив выставочные витрины, что позволило похитить алмаз «Тадж-Махал».

Старший хмурится:

– Вы намекаете, что сотрудники нашего управления могли участвовать в подготовке этого теракта?

– А разве Мартин Кеннан не ваш сотрудник?

Понимаю, что это удар ниже пояса, но иначе уже не могу. Досадно, что они теряют время на пустые вопросы вместо того, чтобы расследовать по свежим следам. Возможно, я не права и кто-то другой в это время уже распутывает загадки произошедшего, но ведь я ключевой свидетель, даже участник, со мной следовало бы пошагово пройти все место преступления и посекундно зафиксировать произошедшее.

Или я подозреваемая и они, наоборот, ищут улики против меня?

Тогда лучше бы передали дело более серьезным структурам. Надеюсь, так и будет.

Офицер решает поинтересоваться моим мнением:

– Что, по-вашему, в поведении террористов не так?

Отвечать не хочется, я зла до чертиков, но беру себя в руки. Обиды потом – сейчас важней дело.

– Ради чего этот налет на выставку? Террористы не сделали и шага в сторону королевы. Следующий выстрел должен был быть в нее, если их цель королева, конечно.

– Туда и стреляли, но попали в премьер-министра.

Я снова чуть задумалась.

– Нет, чтобы расстрелять королеву, премьера и министра, достаточно пары очередей. А они еще и глушители применили. Почему? Если это налет на королеву, то почему именно против нее не было сделано ничего?

– Не хотите же вы сказать, что целью налетчиков было похищение бриллиантов?

Я киваю:

– А это вообще нелепость. Почему не ночью, не завтра, не в любой другой день? Время, когда на выставке королева, самое неподходящее для налета ради кражи. Так чего они хотели?

– Вы не могли бы подробней изложить свои соображения, агент Макгрегори?

Я оглядываюсь. Углубившись в рассуждения, не заметила, что рядом стоит и внимательно слушает среднестатистический лондонец. Именно его совершенная неприметность выдает сейчас принадлежность к «высшей лиге». МИ5, не иначе.

Эти ребята работают более толково, чем охрана королевской семьи, и куда быстрей тоже. Они наверняка уже знают все о пригласительном билете, Эдварде, а заодно и обо мне от момента зачатия до того, какое лекарство давно пора принимать.

– Я Джим Воспер. Агент Макгрегори, могу я попросить вас проехать со мной для более детального разговора?

– Мы еще не сняли у нее отпечатки пальцев! – взвивается офицер службы охраны.

Я получила, что хотела, и усмехаюсь, поднимаясь со стула:

– Мои отпечатки есть в картотеке министерства. В последнее время свои пальцы я не меняла. А в зале мои следы только на «Глоке» телохранителя королевы, ничего другого я не касалась. Кстати, премьер-министр убит?

– Нет, ранен. – Среднестатистического лондонца явно впечатлила моя полная сарказма тирада.

За стенами Букингемского дворца творится невообразимое. Кажется, не только Скотланд-Ярд, но все министерство внутренних дел, включая конную полицию и кадровиков, в полном составе собралось, чтобы затоптать немногие возможные улики.

Десяток машин «Скорой помощи», хотя основных пострадавших уже увезли… Констебли со служебными собаками, страшно нервничающими из-за полной невозможности взять хоть какой-то след в этой толчее. Остовы нескольких сгоревших машин и воронка между оградой дворца и монументом Виктории, которую уже огородили лентой.

Но страшней всего лежащие рядами тела в мешках – явно трупы погибших. Сколько их? А еще кровь прямо на асфальте у Букингемского дворца… Запах гари…

Я киваю на сгоревшие машины возле Северного входа во дворец, мимо которых мы проходим:

– Что это?

– Стреляли по бензобакам.

Те самые машины, на которых на выставку прибыли посетители в драгоценностях…

Я останавливаюсь, чтобы еще раз окинуть взглядом и запомнить всю картину, словно предчувствуя, что это пригодится. На сердце невыносимо тяжело, и вовсе не потому, что время приема лекарства безнадежно пропущено. Просто тяжело, и все.

Ведомство Джона Дэя, куда входит и МИ5 под руководством Эндрю Паркера, всегда бодалось с министерством внутренних дел вообще, а уж с нашим агентством особенно. Таково положение во всех странах, каждое ведомство считает себя самым полезным, а остальных почти дармоедами. Даже внутри службы столичной полиции существует ревностное соперничество, что же говорить об отношении к тем, кто почти никому не подчиняется?

Последняя попытка правительства примирить конкурирующие фирмы, поставив над всеми одного нового министра национальной безопасности, пока результатов не дала. Может, со временем…

Здание МИ5 Темз-Хаус возле Ламбетского моста у меня всегда вызывало ассоциацию с комодом. Но выбирать не приходится, комод так комод, я оказалась свидетельницей, а если вспомнить убийство террориста и ранение второго из оружия погибшего телохранителя королевы – то и участницей слишком серьезного происшествия, чтобы быть отпущенной после допроса оплошавшей службой охраны дворца.

Конечно, в МИ5 знают и о моем боевом недавнем прошлом, и о билете, подписанном министром, и о том, что это я воспользовалась «Глоком» убитого телохранителя.

Кабинет Джима Воспера невелик, если вообще не сказать мал, на столе минимум бумаг, у шкафов глухие дверцы без стекол, на одной стене едва заметен сейф, на второй – небольшой телевизор, работающий без звука.

О чем могут быть все телепередачи этого дня? Конечно, о налете!

Телестудии крутят и крутят немногочисленные кадры, полученные из Букингемского дворца, конечно, только те, которые позволили показать скромные среднестатистические парни.

Снимая очередь на выставку, кто-то из операторов невольно оказался свидетелем расстрела этой очереди. Видно, как по людям у ограды дворца полоснули из автомата. Кто-то упал сразу, кто-то пытался закрываться руками, мать заслоняла девочку от пуль…

Сам оператор тоже упал, камера дернулась и несколько секунд выдавала картинку в перевернутом виде. Потом выправилась, видно, державший ее человек сумел справиться с собой. И снова пошли кадры с корчащимися от боли людьми, кровь повсюду, в кадр попал человек в маске с прорезями для глаз и губ с автоматом в руках… А потом съемка прервалась, это могло означать что угодно – оператора убили, в камеру попала пуля, ее просто уронили или дальше шли столь страшные кадры, что показывать их на экране просто было невозможно. Оставалось надеяться, что пострадала лишь аппаратура.

Но даже крупицы, допущенные на экран, создавали ужаснувшую меня, немало повидавшую за время службы, картину. Это не простая, пусть очень эффектная, кража бриллиантов, а настоящий бой со взорванной машиной террористов! Кому понадобилось устраивать такое в центре Лондона, да еще и с участием королевы?

Также меня потрясла фотография констебля, первым проверявшего мой билет на выставку. Судя по тому, что его портрет выплыл на экран в ряду нескольких людей в полицейской форме, он оказался в числе погибших снаружи. А ведь у него жена и две маленькие дочки…

От разглядывания телевизионной картинки меня отвлек вопрос Воспера:

– Так что вы говорили о своих сомнениях по поводу налета?

– Он нелепый.

После того как я увидела картину происходившего снаружи, сомнения отпали окончательно.

– Чем?

– Где нападали террористы снаружи?

Офицер только пожимает плечами. Я отвечаю сама:

– У центральных ворот, там, где больше всего народа, легче спрятать свое оружие и наделать много шума. Они не столько убивали людей, хотя и этого достаточно, сколько производили шумовой эффект. Стрельба по окнам второго этажа… зачем она? Светошумовые гранаты.

– А это откуда известно?

Теперь уже я пожимаю плечами:

– Заметила неразорвавшуюся М84 у ограды.

– Ого! Ну, и зачем все, по-вашему?

Я вижу, что он знает ответ, но желает услышать мои рассуждения. Что ж, разумно.

– К Центральным воротам были оттянуты основные силы охраны. А в зале выставки все наоборот. Входные двери закрыли, калибр оружия небольшой, у пистолетов глушители, все движения явно отрепетированы…

– Почему вы так решили? – оживляется Воспер.

– Налетчики действовали молча, слаженно, никаких команд. Две фразы только после того, как я выстрелила в одного из них.

– Откуда у вас оружие?

– Использовала «Глок» телохранителя.

– Какой у него «Глок»?

Проверка, не вру ли?

– Сорок второй. Кстати, телохранитель левша.

– Продолжайте. Как долго все длилось?

Я закрываю глаза и пытаюсь представить произошедшее.

– Минута и тридцать одна секунда.

– Вы так точны?

– Могу повторить все посекундно. Налетчикам удалось уйти?

Офицер мрачнеет.

– Да, причем мы пока не знаем как. На площадь перед дворцом они не выходили.

– А на камерах не видно?

– Электроэнергия была отключена не только во дворце, но во всем районе. Во дворце аварийное освещение включилось через тридцать секунд, по периметру через три минуты. Но еще четверть часа шел настоящий бой. К тому же они взорвали свою машину с пластитом и расстреляли целый ряд автомобилей.

– Неужели не оставили никаких следов?

– Оставили, да еще какой! Вы убили одного налетчика и ранили в ногу еще одного, раздробив колено. Он не смог бы идти, и его в коридоре добили свои. Но это все, дальше налетчики просто исчезли, словно растворились в воздухе.

– Им помогали по ту сторону двери! Террористов в зале было трое, один убит, двое других увели двух заложников. Если в коридоре убили еще одного, то кто же увел индийца и телеведущую?

– Да, вы правы… Но куда они могли деться, если наружу не выходили? Помещения проверены досконально…

Хочется заметить, что проверять надо было до, а не после налета, но я понимаю, что вины МИ5 в разгильдяйстве охраны выставки нет.

– Вы можете нарисовать схему расположения основных участников?

– Да, конечно.

Следующие полчаса я рисую схему за схемой с разных точек зала, помечаю передвижение налетчиков и трассы пуль, как я их представляю, поясняю, что происходило в какой момент… Джим Воспер вникает, задает вопросы, уточняет что-то. Вот это другое дело. Это не дурацкие попытки свалить вину за перестрелку на меня, чтобы снять ее с себя.

Немного погодя нам обоим ясно, что странностей в поведении налетчиков внутри зала куда больше, чем логики. Снаружи все понятно – там шел отвлекающий бой, где нужны шум, взрывы, потоки крови и страх, но внутри… Логичны только первые три выстрела рыжего урода, все остальное плохо объяснимо.

Почему рыжий не застрелил меня, хотя понимал, что я могу оказать сопротивление? Почему поспешно бросился к витринам забирать корону и скипетр? Почему они не сделали ни одного выстрела в сторону королевы после неудачного, в результате которого пострадал премьер? Почему не сделали попытку взять в заложницы королеву или кого-то из дам, стоявших довольно близко? Индиец и непрерывно визжащая журналистка…

Никакой это не теракт против королевы. Но и не грабеж. Слишком много сил потрачено и слишком большой риск даже для драгоценностей, которые были на выставке. А ведь смогли забрать только одну. При мысли об украденном «Тадж-Махале» мне снова становится тошно, словно человечество потеряло нечто неизмеримо ценное. Мой булыжник внутри прибавляет в весе.

Я вспоминаю об индийце:

– Кто он такой?

Воспер мгновение молчит, потом вздыхает:

– Вы не увлекаетесь индийским кино?

– Чем?! Нет, конечно!

– Если бы увлекались, то знали бы, что это индийский режиссер с мировым именем, снимавший… снимающий, – быстро поправляет он сам себя, видно, чтобы не накликать беду, – фильм под названием «Тадж-Махал».

– Вот почему его пригласили…

– Да, наверное.

– Но с каких пор королева стала любительницей индийских фильмов?

– Режиссер получил пригласительный билет через канцелярию премьера. На свою голову…

– Много жертв?

Офицер тяжело вздыхает… Слов не требуется. Впрочем, я сама видела ряды черных мешков и воронки от взрывов. «Удалась» выставка…

Ясно, что ничего не ясно – эта присказка моего Джона лучше всего подходит к нынешней ситуации.

Но у Воспера еще одна проблема – что делать со мной? С точки зрения нормальных людей я поступила почти героически, рискуя жизнью, отвлекала налетчиков от королевы. С точки зрения охраны дворца наоборот – спровоцировала перестрелку, создав угрозу жизни ее величества.

Я себя виноватой в перестрелке не считаю, поскольку началась она задолго до выключения света и моего выстрела в рыжего (эту сволочь я с удовольствием расстреляла бы еще раз из 45-го калибра и с близкого расстояния). А вот в том, что, как и охрана, проглядела рыжего, виню. Не важно, что видела его впервые, если интуиция подсказывала, что опасно, нужно внимательно присмотреться ко всем, а не размышлять о том, какие «Глоки» использует охрана дворца.

Я себя виню, но каяться или посыпать голову пеплом не собираюсь, разве что пеплом своих надежд на возвращение в строй. При таком скандальном начале не стоит ждать продолжения. Теперь одна дорога – в частные сыщики. Если, конечно, удастся доказать, что я стреляла по бандитам не от безответственности, а только из желания отвлечь внимание от королевы.

При мысли о психологах, которые покоя мне не дадут еще долго, настроение испортилось окончательно. И зачем я пошла на эту выставку? Могла бы сказать, что… зуб болит или диарея замучила.

Оплакать свое невеселое будущее я не успеваю, потому что дверь кабинета открывается и на пороге появляется… V. C. Элизабет Форсайт собственной персоной!