2. Назад в Рыжий Лес

Лесник встретил сталкера на окраине Рыжего Леса. Суровое лицо с глубокими морщинами на лбу, длинные, мохнатые брови, серые внимательные глаза с сеточкой морщин, загоревшая грубая кожа, несмотря на то, что в Рыжем Лесу, да и вообще в Зоне, невозможно загореть, поскольку солнце здесь нечастый гость, как и новости с Большой Земли. Прошла всего неделя с тех пор, как Бобр и ученый Валерий Степанович покинули Лесника. Несколько больших дней отделяли сталкера вчерашнего от сегодняшнего, и как знать, сколько дней превратят его в сталкера будущего. Хотя и на Лесника, видимо, тоже повлияли те несколько дней, когда он оставил двух гостей в одном из своих лесных домиков. Его лицо осунулось, взгляд, ранее блестевший искорками смеха, теперь выдавал тревогу, шапка-ушанка теперь не торчала лопоухо щечками, во все стороны болтая шнурками в такт тяжелому, но бесшумному шагу, а была стянута в корзинку.

– Здорово, дед, – поздоровался Бобр.

– Привет, парниша, привет, – не очень радостно, но все-таки с нотками облегчения поприветствовал его Лесник. – Я знал, что ты вернешься, только долговато что-то.

Бобр внимательно искоса глянул на Лесника.

– Быстрее не получалось. А ты откуда знал, что я приду?

– Зона поведала. Видела она тебя, ждет, – сказал Лесник, поворачиваясь на возвратную тропу. – Голоден?

Бобр кивнул головой, вспоминая, что и правда не ел нормально уже два дня: наверное, это видно было теперь по его осунувшемуся лицу с темными кругами под глазами, выдававшими ночи мучительных, неуспокоительных и безрезультатных раздумий. Не спрашивая, куда именно они идут, Егор зашагал следом, странно чувствуя ощущение, будто каждый шаг за широкой спиной Лесника приносил ему облегчение.

– Как твои… – вспомнив недавний набор новых охранников вместо погибших снорков Борьки и Яшки, спросил Егор, – твои эти, новенькие?

– А-а-а, – догадываясь, о чем спрашивает сталкер, протянул дед. – Киргиз и Старый?

– Ну да, наверное, они. А кто Киргиз? – с интересом спросил Егор.

– Киргиз – снорк. Охотник, кровосос, по-вашему – Старый, – ответил Лесник, пригибаясь от метившей ему в лицо ветки. Сталкер повторил движение Лесника. – Да что они, оба молодцы, стараются. Правда, давеча стрелял кто-то в обоих, подранил, но ничего, они стрелков не тронули – я проверял, просто спрятались, как велено было.

Оба замолчали, да и что особо говорить о мелочах, когда не за этим их снова свела дорога. Тишина и величие Рыжего Леса действовали на Бобра успокаивающе: отломившаяся сверху веточка, тихо шелестя задеваемыми по пути листьями, упала в воронку. Та, потревоженная возмущением, схватила с земли слой крупных желтых листьев и, широким кругом закручивая их на высоте от трех до четырех метров против часовой стрелки, раскрутилась, готовясь затащить все что угодно в центр себя, но, не найдя в своей добыче и вокруг ничего для себя интересного, вдруг ослабла и, словно выдохнув разочарованно, отпустила. Отпущенная воронкой листва крупными золотыми хлопьями разлетелась в стороны, крутясь в воздухе и создавая приятный тихий шорох. Еще несколько воронок, стоявших поодаль, сработали от влетевших в них листьев и, точно так же покрутив добычу, разочарованно выдохнув, отпускали их, заставляя разлетаться широким веером.

– Ты знаешь, Егорка, Рыжий Лес теперь другой стал, красота в нем теперь пошла… Растет девчонка, теперь ей красивое нравится, – улыбнулся Лесник.

– Зона? – переспросил сталкер.

– Она самая, – ответил Лесник. – Только в черных клетках смерть и погибель по-прежнему, лютует там она. Руки, ноги переставляет… Ну, ты сам знаешь, – подумав, дополнил он.

Сталкер промолчал, обходя за Лесником облепленный жгучим пухом ствол дерева, нити которого потянулись вслед за их движением, словно намагниченные. В какой-то момент сталкер разглядел кости человекообразного существа в этой мохнатой подушке. Спрашивать о пустяках деда он не стал – мало ли кто там был: человек, снорк, кровосос или еще кто – в живое его уже не превратишь.

Спустя еще полчаса они пришли в избушку, в которой они уже бывали ранее. Низкий плетень, за которым стоял деревянный сруб, журавль с низким колодцем во дворе, сарайчик. Зная о том, что строение охраняется, Бобр остановился, держа руки на животе, а дробовик – на ремне через плечо. Лесник встал возле ворот и негромко свистнул – из пристроенного сарайчика выбежало еле заметное преломление воздуха с желтыми угольками глаз, а вдоль плетня с внутренней стороны слева от людей, низко пригибая голову в противогазе, полубоком неспешно приковылял снорк. Сталкер лишь плотнее встал к Леснику.

– Знакомьтесь, – обращаясь больше к Бобру, сказал Лесник. – Бобр. Пошли, – не делая паузы, продолжил Лесник и, не оглядываясь, открыл калитку и пошел к дому.

Кровосос полностью пропал из виду, а снорк пробежал несколько шагов за сталкером, принюхиваясь, и затем, потеряв интерес, отстал, оставшись стоять посередине двора, покачивая головой и глядя в спину Егору.

– А как это Старый так испарился? – с удивлением спросил Бобр.

Это, пожалуй, первое и единственное, что действительно заинтересовало его сегодня.

Лесник усмехнулся в бороду.

– Да не испарился он, это он так играется, недаром Старым кличут. У него кожа тонкая, чувствительная, стало быть, видать, и управляется лучше, а он еще и, стервец, моется, чтобы, мол, пыли на нем никакой не было или грязи, так до такой степени маскироваться научился, что глаза закрывает, и нет его вообще. Только нащупать можно.

– И как он с закрытыми глазами ходит? – спросил Егор.

– Да как, вот по слуху и ходит. Ты назад аккуратно пальчиком ткни, ток не пужайся, – посоветовал дед, открывая дверь избушки.

Бобр обернулся: сзади никого не было, только снорк Киргиз сидел на тропинке, крутя в разные стороны головой.

– Нет, не хочется мне назад пальчиком тыкать. Верю, что тут он. Молодец Старый, – сказал в никуда Бобр. Из ниоткуда позади, но очень близко неопределенно хрюкнуло.

Внутреннее убранство избушки не изменилось: стол, две скамьи, несколько шкафчиков, печь буржуйка. Разложив на столе нехитрое сталкерское угощение, – походную бутылку казаков, заблестевшую вдруг гладким стеклом, Егор вымыл руки и сел. Лесник тем временем вернулся со знакомыми пучками зелени, растущей тут недалеко на огороде, и несколькими крупными белоснежными яйцами.

– Откуда это? – спросил Бобр, удивившись за сегодня второй раз.

– Точно знать хочешь? – хитро прищурившись, спросил дед, скидывая ушанку и фуфайку, обнажая седые волосы с каемкой следа от шапки и серый свитер. – А то ведь, смотри, скажу, и аппетит пропадет, – продолжил он, доставая примус и большую сковороду.

Егор почесал в затылке, но, решив, что Лесник уж плохого не посоветует, ответил:

– Да говори уже, – махнул он рукой и потянулся за бутылкой казаков.

– Змеиные это, на болоте собираю, – спокойно сказал дед, высыпая уже нарезанное сало на сковороду и прижимая кусочки алюминиевой советской вилкой с искривленными, но бережно выпрямленными зубьями. По домику понесся изумительный запах жарящегося сала. Желудок сталкера мигом воспринял композицию и заурчал, словно древний холодильник ЗИЛ. Замершая на мгновенье над бутылкой рука продолжила свое движение. Хрустнула сворачиваемая с бутылки крышка, звякнули придвигаемые стаканы, торопливое бульканье жидкости.

– И как, вкусные? – спросил Егор, засовывая в рот веточку ароматного укропа, от которого желудок, страшно жаждущий живой, человеческой пищи, а не консервов и колбасы, протяжно взвыл, что не ускользнуло от внимания Лесника.

– Да, кажись, тебе сейчас в самый раз, – посмеиваясь, ответил дед. – Не боись, чуточку погуще, да запах рыбный бывает, а так, сдается мне, деликатес. – Еще через минуту он разорвал кожистую оболочку яиц над сковородой, выливая их содержимое на сало.

Наконец, поставив деревянную подставку на стол, он водрузил на нее широкую сковороду, на которой шипели и пенились согнутые жаром шкварки и расползались яркие желтки на ажурных, пронизанных дырочками белках. Густо посолив крупной серой солью, он бросил туда пару веточек травки и закрыл сковородку эмалированной крышкой, явно не принадлежавшей этому прибору.

– Пусть дойдет, – двинув бровями, посоветовал дед. – Ну давай, Егорка, по малой.

Они чокнулись. Пятьдесят грамм водки казаков на голодный желудок огненной змеей скрутились внутри. Крякнув, Лесник снял крышку. Аромат, вырвавшийся вместе с облаком пара, заставил Бобра прослезиться от умиления. Совершенно несложное блюдо пахло просто божественно. Удовлетворившись реакцией сталкера, Лесник подвинул к нему корзинку с крупно нарезанными ломтями хлеба.

– Ну давай сынку, угощайся.

Плотно поев и с трудом опустошив сковороду, они вышли и сели на деревянное крыльцо. День близился к концу, небо, частично видимое с освобожденной от молчаливых деревьев делянки, начинало темнеть с одной стороны. Раскурив самокрутку, испустившую душистый аромат самосада в вечернем воздухе, Лесник начал главный разговор.

– Ну что, Бобр, хочешь знать, почему Зона тебе сна не давала, да еще и подарками своими наградила?

Сталкер промолчал. Лесник, правильно понявший его молчание, слегка кивнул головой, затянулся и выпустил струю дыма в землю.

– Беда у Зоны большая.

– Что за беда? – внимательно глядя на Лесника, спросил он.

А где-то внутри вновь появилось и усилилось ощущение его беспокойного состояния, не дававшее ему не только спать, но и мыслить.

– Извести ее хотят. Люди, – с этими словами дед выкинул только что раскуренную цигарку во двор.

Окурок, пролетев пару метров, стукнулся о невидимое и, рассыпая красные, тухнущие в полете искры, упал на землю. Из ниоткуда раздалось удивленное бульканье.

– Извини, Старый, нечего тебе тут стоять, иди.

Пустота удрученно вздохнула. Вспыхнули огоньки глаз и, медленно качаясь, двинулись в сторону открытой дверцы сарая.

– Так ее все время извести хотят, сколько я знаю, что за беда?

– Теперь, Егорушка, большие силы хотят, раньше так, человек малый или конторка задохлая, а теперь тучи, не чета прежним, идут. Солдатики да Долговцы скопом пойдут, но большей частью Долг опасен, только не долговские там ребятки сейчас, а те другие, злые, черные. Зона их не видит и управы найти не может. А они уже кто год, кто месяцы в Долге служат, ума да хитрости набираются, чтобы, значит, в аномалию не попасть, мутанта шибче убить, да кто как дружит в округе, учатся и копят силушку-то.

– А военные как?

– Военные, Егор, никак – муляж они соломенный, высадят их на вертолетах, и будут они монолитовцев огнем дразнить, а те, значит, отбиваться будут. Так все силы и будут стягивать, а черные тем временем, ну, которые в долговской форме, пойдут своим ходом напрямую, на Монолит пойдут и толь взорвут, толь пушкой специальной шарахнут – то Зона сама не ведает.

– Так это все Зона тебе рассказала?

– Конечно, сталкер, чего ж тут мудреного. Все мысли сюда стекаются в черные клетки, да ты сам знаешь, а там же кроме убить, отнять и твое-мое другая чернота имеется, вот оттуда-то и все планы Зона видит, особенно то, что ее напрямую касается. И обидно ей, что извести ее хотят, а недавно пришло, что вот-вот начнется операция какая-то – шибко уж много мыслей про нее пошло. Вот тебе и мне и не спится, вот и зверье не спокойное все, не может и не хочет она печаль свою скрыть, а ты же навродь как помазанник ее стал. К Монолиту тебя сам Страж пустил, стало быть, чист ты перед Зоной, вот и видит теперь тебя она, да и все, значит, дети ее.

Лесник сделал паузу, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Защитник ей нужен, тот, кто сможет уберечь ее от беды от этой.

Дед опустил голову.

– Я старый, силы не те, Доктор совсем не по этой части.

Неожиданно голос Лесника зазвенел несвойственными ему звонкими, чужеродными нотками, голова неестественно медленно, словно только что пришедшего в себя человека, повернулась к Бобру.

– А вот ты, Сталкер, – глаза Лесника заполонил зеленый огонь, – ты – можешь!

Лесник закрыл глаза.

Егор вздрогнул. Мороз пробежал по коже, сковав ледяными иглами тело, и, впрыгнув в каждую волосинку на теле, вызвал болезненное ощущение по всей коже. Зона сама сказала главные слова ему. Он промолчал. Та, все-таки уже несколько дней назад минувшая история начала забываться и становиться действительно какой-то правильной ожидаемой точкой, определяющей его, Егора, суть. Сталкер чувствовал что-то древнее и одновременно молодое и разумное, исходящее не столько от Лесника, сколько от того, что говорило с ним секунды назад, но часть его разума, разума сталкера, отказывалась вот так с размаху поверить в его причастность к этому. Возможно, раньше Бобр просто проигнорировал такое проявление Зоны, сославшись на галлюцинации, но теперь он просто не смог этого сделать. Какая-та часть ранее существовавшего в нем критического мышления теперь сломалась, и сорванные со шпонок шестерни никак не могли закрыть дверь, через которую Зона заглядывала внутрь сталкера, когда ей этого захочется. Они лишь вяло проворачивались, но, не находя видимого эффекта, выключались. Это могло бы свести с ума и, наверное, сводило, но сталкер не сопротивлялся этому. Он не противопоставлял свой человеческий рассудок, которым все реже и реже приходится пользоваться, происходившему вокруг. Толика здравого смысла, присутствовавшего в нем, не пыталась оценить стандартными человеческими рамками мышления происходящее здесь и видимое глазами. Даже поговорка, что «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», работающая там, на Большой земле, вполне могла быть заменена здесь, в Зоне, на «лучше один раз почувствовать, чем сто раз увидеть», – настолько сильно менялся сталкер, выживший в средней и глубокой Зоне.

В принципе, так поступали все промышляющие на территории Зоны сталкеры, но, по сравнению с Бобром, они могли время от времени проверить степень своего свинчивания с катушек с состоянием других людей: это позволяло людям оставаться людьми, по крайней мере в своих проявлениях, но все же Зона неизменно, день за днем, подобно скульптору, высекала из человеческой натуры все лишнее, все ненужное. Здесь психика человека была исходным материалом, тем самым гранитом, глядя на который скульптор пытается понять, что же сокрыто внутри.

– Так что мне делать? – тихо спросил он Лесника, понимая, что выбора ему никто не оставлял.

– Надо разбить Долг, – ответил Лесник.

– Всего-то? – усмехнулся Егор, вспоминая свой дробовик, оставленный в избе. Он даже не стал продолжать, понимая абсурдность ситуации.

– Да, – без тени иронии подтвердил дед, – надо выбить половину или большую часть личного состава Долга. Ты не думай, на убой тебя никто не пошлет. Зона поможет, да и я тебя кое-чему научу.

– Чему? – спросил Бобр, перебирая варианты, что может подсказать ему Лесник, чтобы суметь в одиночку разделаться с Долгом.

Варианты в голову не приходили.

– Да ты не дрейфь, – как-то буднично сказал дед, – не один ты будешь. Дает Зона детей своих, а я тебя научу, как с ними обходиться. Будут тебе они в помощь, иначе не сможет Зона черных остановить, тут человек нужен. Кто же, кроме человека, человека обхитрить может? А? Я, сколько лет живу и с мутантами якшаюсь, поверь мне, хитрее и изворотливее человека существа не видел, и Зона знает, что супротив человеческого ума только человеческий играть и победить может.