Глава 7

Весь островок, шириной в одну танга и длиною в полторы, был, так или иначе, занят либо дворцом Уги-Уги и монаршими садами, либо причалами, либо хозяйственными постройками. Он имел форму груши, экзотического плода с Бултагари, который Гана видел лишь раз в жизни. Вытянутая более узкая часть, где располагались причалы, была направлена в сторону Да Морана.

Когда Наконечник остался позади, Гана сказал лодочнику:

– Обогни его слева и пристань где-нибудь возле рощ.

– Тихонько туда хотеть? – забеспокоился Кахулка. – Тулага не бандит ли? Мой опасаться, мой стража Уги-Уги бояться.

– Нет, я не бандит, – заверил На-Тропе-Войны, показывая туземцу монету. – Я торговец.

От Монаршего острова до течения Орбитиум было около десяти танга. На фоне медленно темнеющего неба Гана видел размытую светло-серую полосу – часть гигантского овала из бушующих пуховых хлопьев, что окружал Аквалон стеной, непроходимой для любого, даже самого мощного эфироплана. За владением Уги-Уги вплоть до Орбитиума простирался лишь открытый облачный океан с редкими рифами. Эта область именовалась Серапионовыми рифами, потому что обитатели облаков лучше всего ловились именно здесь.

– Что там за огни? – спросил Гана, увидев среди росших на берегу деревьев разноцветные светляки.

– Праздник большой, Тулага не знать? – удивился лодочник, неутомимо гребя дальше. – Четыре по десять год тому Уги-Уги родиться.

Теперь они плыли по дуге, примерно в одном осте от южного берега Атуя. Причал, возле которого стояли ладья Уги-Уги и два оснащенных большими огнестрелами кризера, составляющие, не считая патрульного дорингера, весь военный флот монарха, остался справа. Темнело, и среди облаков лодочку Кахулки с острова различить можно было, только лишь если внимательно смотреть в подзорную трубу. Потянулся берег, заросший высоким тростником. Дальше началась сплошная стена деревьев, на границе которой маячило несколько сторожевых башен.

– Тулага здесь сходить? – поинтересовался туземец и, когда Гана кивнул, стал поворачивать лодку.

Высокий тростник шуршал, тихо постукивал на ветру. Нос джиги раздвинул стебли, и Кахулка осторожно повел ее дальше. Когда стал виден берег, он сказал:

– Деньга давать.

Гана протянул ему одну монету и показал вторую.

– Получишь, когда вернусь.

– Если до полночи вернуться – одна деньга, – согласился туземец, зевая. – Если далее – две деньги.

– Ладно. – На-Тропе-Войны перекинул ногу через низкий борт и опустил ее в пух, из которого торчал тростник.

Кахулка вытянулся на дне джиги и прикрыл глаза. Решив, что в плавательном поясе двигаться будет неудобно, Гана снял его, положил рядом с лодочником.

– Пояс стоит дорого, – негромко произнес На-Тропе-Войны, – не вздумай уплыть с ним, Кахулка. В городе я все равно отыщу тебя и тогда убью, понял?

Лодочник сделал вид, что не слышит, и Гана пошел к берегу. Миновав узкую полоску земли, он увидел далеко слева сторожевую башню, на вершине которой горел костер и маячила фигура дозорного, лег и медленно пополз. Приглушенная музыка звучала в глубине острова. Оказавшись среди деревьев, На-Тропе-Войны выпрямился и стал осторожно двигаться от ствола к стволу. Роща вскоре закончилась, а музыка стала громче – теперь он слышал стук барабанов, звуки дудочек и гитар. Он надолго замер, когда подул ветер и сквозь все это донесся тихий скрип. Наконец разглядел растущее слева высокое дерево с длинными ветвями, на которых болталось трое повешенных аборигенов.

Гана миновал обширный пустырь, обошел пустой загон, несколько хижин и сарай – из него слышалось похрюкивание. Под стеной спал в обнимку с большой плетеной бутылью туземец, еще двое громко пели пьяными голосами. Наконец он достиг пространства, освещенного масляными фонарями, что крепились на подставках возле изогнутого подковой трехэтажного монаршего дворца. На концах «подковы» высились две башенки с круглыми окнами, из которых торчали стволы пушек. Между крыльями дворца стояло несколько длинных столов и горели костры. Здесь было множество людей: часть сидела за уставленными посудой столами, кто-то плясал, другие громко разговаривали, собравшись группами. Несколько музыкантов играли на помосте слева, а вокруг костра танцевали высокие обнаженные туземки в венках, увешанные гирляндами из разноцветных цветов. Гана, спрятавшийся в темноте на самой границе освещенного пространства, разглядел двоих стражников с копьями, что охраняли распахнутые двери строения. Со всех сторон звучали голоса и смех, празднество по случаю дня рождения монарха было в самом разгаре. На-Тропе-Войны пробрался к углу здания, чуть не наступив на валявшуюся в траве бутылку. Поднял ее, выпрямился и расправил одежду. Праздной походкой он направился к столам, покачивая рукой с зажатой в ней бутылью.

Большинство присутствующих были толстяками – признак богатства у островитян, – одетыми как состоятельные белые люди. Однако наряды гостей казались безвкусной пародией на костюмы белокожих: камзолы были украшены разноцветными шнурами, тяжелыми цепочками и нелепыми шелковыми бантами, а уши, носы, запястья и пальцы – дырявыми золотыми монетами, кольцами и браслетами, причем зачастую женскими. Здесь собрались наместники дальних островов, владельцы рыбацких кораблей, самые преуспевающие ловцы серапионов, которые смогли купить участок земли на Да Морана и обзавестись хозяйством. Было и несколько бледнолицых – в основном владельцев богатых торговых домов, хотя На-Тропе-Войны не заметил среди них Диша Длога.

На-Тропе-Войны сел на лавку около стола, поставив бутыль перед собой. Стражники маячили у дверей дворца, почти все окна которого были озарены. Изнутри также доносились голоса и смех. Возле Ганы стояли тарелки со свининой, вымоченной в уксусе мякотью этикеней, засахаренными присосками перцерей, рыбой всевозможных видов и способов приготовления, другими яствами – Уги-Уги не поскупился на угощения.

Он огляделся. Несколько туземцев о чем-то спорили, один спал, уткнувшись лицом в свою тарелку. Нигде не увидев монарха, Гана решил, что Уги-Уги находится во дворце. Стражники возле входа не казались настороженными и внимательными. Один прислонился к стене, уперев копье в землю, другой же вообще сел на корточки, положив оружие перед собой. На-Тропе-Войны привстал, рассматривая окна, за которыми иногда мелькали фигуры.

Тут двое из компании, сидящей за его столом, принялись драться. Один упал с лавки, тяжело вскочил; раздался смех и голоса – Гана разобрал, что собутыльники предлагают устроить дуэль. Упавший неверным движением вытащил нож из-за пояса, потряс им и что-то слезливо заголосил. Тот, кто толкнул его, выпрямился и тоже достал оружие, рукоять которого была украшена посверкивающими в свете огня мелкими серапионовыми глазами. Остальные поднялись и, не прекращая смеяться, повели соперников к пустому пространству между костров. На-Тропе-Войны заметил, что на краю этого пространства, где виднелись подозрительные темные пятна, лежит тело с неестественно повернутой головой. Должно быть, кто-то из разгоряченных выпивкой и танцами гостей уже выяснял там отношения.

Когда компания удалилась на несколько шагов, Гана встал и приблизился к спящему туземцу. Тот негромко храпел, иногда принимался ворочаться и похлопывать ладонью по краю стола. На-Тропе-Войны еще раз оглядел полный движения и гомона двор, озаренный прыгающим красным светом, обхватил синекожего за плечи и рывком приподнял.

– Что?.. – протянул пьяный, всем телом наваливаясь на Гану. – Не трррогать! Я есть великий наместник Остланки!

Припомнив, что Остланкой назывался жалкий островок к востоку от Да Морана, населенный в основном рыбаками и ныряльщиками за жемчугом, Гана повел наместника в сторону дверей. Пьяный что-то неразборчиво бормотал, едва переставляя ноги. Когда до дворца осталось несколько шагов, сидящий на корточках стражник выпрямился, и На-Тропе-Войны громко произнес:

– Спать, спать пора, ваша милость! Неудобно же на земле, в постель надо…

Стражник сделал было шаг вперед, преграждая путь, но затем махнул рукой и отступил.

Кивнув, Гана втащил наместника в распахнутые двери. Он попал в просторный коридор с лестницей в конце. Под стеной, рядом с огромной вазой, прямо на полу спал один из гостей. Переступив через его ноги, На-Тропе-Войны дотащил пьяного до лестницы, оглянулся – стражники остались снаружи. Он стал подниматься, с трудом волоча навалившееся на него грузное тело. Дворцу Уги-Уги оказалось далеко до громады Рона Суладарского – по сути, это был просто большой трехэтажный дом. Второй этаж отличался от первого лишь длинным рядом дверей. С места, куда выводили ступени, были видны оба плавно изгибающихся крыла. Слева от лестничного проема стояло бархатное кресло, и Гана с облегчением усадил в него наместника. Пьяный неразборчивым голосом выкрикнул что-то угрожающее, поворочался немного и заснул.

Окна располагались в стене со стороны двора, с противоположной были двери. Гана прошел от одного конца коридора до другого. Некоторые двери были закрыты – иногда из-за них доносились голоса компаний, которые предпочли уединиться в комнатах, а не праздновать вместе со всеми, – другие оставались распахнутыми. В полутьме одной из комнат На-Тропе-Войны разглядел кровать, где среди разбросанных подушек и перепутанных одеял спали обнаженная туземка, напоминающая тех, что танцевали вокруг костра, и белокожий старик, одетый только в расстегнутый камзол. Две двери, расположенные в концах коридора, вели на балкон – длинной дугой он протянулся вдоль всего здания. Гана вышел туда, увидел крыши построек, растущую неподалеку высокую пальму, кусты. Позади домов, стоящих за дворцом, горели огни и сновали фигуры – там праздновали слуги. На третьем, последнем этаже балкон отсутствовал; На-Тропе-Войны разглядел нижние части ставен: большинство окон там было раскрыто.

Он вернулся в коридор, поднялся на следующий этаж и заметил двух воинов-онолонки, стоящих под дверью слева от лестницы. Как только Гана появился, они подняли пуу, и один сказал:

– Прочь.

– Гость нельзя тут, – добавил второй.

Гана кивнул и попятился. Тихо спустившись по ступеням, остановился, размышляя. Снаружи донесся женский визг, затем громкий хриплый смех. Забряцало оружие, вновь кто-то захохотал, затем раздался звон разбившейся бутылки.

Бесшумно миновав коридор, Гана ступил на балкон и прошел почти до его середины, туда, где выше находилась комната, охраняемая онолонки. Прижавшись спиной к ограждению и отклонившись назад, задрал голову. Окна комнаты, из которой лился свет, также были раскрыты – он увидел край подоконника и услышал неразборчивый голос. Снял повязку с глаза, сунул в карман и залез на ограждение. Присел и, резко выпрямившись, подпрыгнул. Пальцы вцепились в подоконник, он повис, чуть покачиваясь. За спиной шелестела на легком ветерке крона пальмы. Голос вверху смолк, затем что-то произнес другой, и тут же раздался третий – жалобный, просительный, который сказал: «Нет, прошу тебя, не надо!»

Гана подтянулся и заглянул в комнату в тот миг, когда прозвучал удар.

Стены помещения были затянуты плотной красной тканью. Слева располагалась кровать, широкая, как палуба скайвы. Лежавшую на ней раздутую темно-синюю тушу Гана в первый миг принял за детеныша кита-болловы, что иногда заплывали к Кораллам. Только у этого тела был не плавательный пузырь, но живот, не короткие мясистые плавники, а лишенные волос пухлые руки и ноги. Две юные туземки прикорнули рядом с монархом, в ногах его стоял медный тазик, полный густого прозрачного масла, а по левую руку на круглом подносе – мисочка с черным пузырящимся веществом. Перед кроватью на коленях скрючился пожилой туземец в дорогой одежде, за спиной которого находился еще один островитянин, кривоногий коротышка с топориком в руке. По углам комнаты горели лампы, в их свете на лезвии оружия виднелась кровь.

Когда На-Тропе-Войны заглянул в комнату, стоящий на коленях, разинув рот и выкатив глаза, начал клониться вперед. Стукнувшись лбом о край кровати, он упал, и теперь стало видно, что затылок его проломлен.

– Камека, убери жадину, – донесся откуда-то из недр синей туши искрящийся радостью голосок. – Сам виноват, Пулех, сам, ведь мы хотели от тебя совсем немногого…

Плечо и впалую грудь Камеки перехлестывал ремень, на спине висело пять узких чехлов – из четырех торчали обухи топоров-пуу. Коротышка сунул оружие в свободный чехол, наклонившись, подхватил мертвеца за плечи и легко поволок к дверям. На-Тропе-Войны с удивлением понял, что убийца принадлежит к онолонки – а ведь все представители племени, которых он видел до сих пор, были пропорционально сложены, стройны и высокого роста. Задом открыв дверь, Камека попятился дальше и вытащил тело наружу. Дверь закрылась, наступила тишина.

Уги-Уги полулежал на зеленых подушках, выпятив огромный живот, казавшийся в свете ламп черным. Одежды на нем не было, лишь широкое полотенце прикрывало чресла. Правую руку монарха украшал золотой браслет, с которого свисало множество коротких цепочек, и на конце каждой, в изящной оправе, был крупный бриллиант желтого цвета. Наконец Гана разглядел, чем заняты туземки: то одна, то другая ленивым кошачьим движением зачерпывала масло из медного таза и принималась втирать его в огромные икры, колени или бедра монарха.

Гана решил, что больше ждать нечего – рывком подался вверх и вперед, прижался к краю подоконника животом, а после вскочил на него, замерев в проеме окна. Одна из наложниц оглянулась, вторая же вообще не обратила внимания на странного гостя. Зато узкие глазки, едва видимые на заплывшем лице монарха, распахнулись. Он начал тяжело приподниматься, протянув руку к колокольчику, свисающему со стены на витом шнуре.

– Меня зовут Гана Тулага Дарейн, – быстро и отчетливо произнес На-Тропе-Войны. – Я пришел не убить тебя, но поговорить с тобой. Слышишь? Ты можешь получить выгоду от нашего разговора.

Рука замерла – Уги-Уги внимательно смотрел на него. Потом темно-синие губы изогнулись в усмешке, и он произнес:

– Разноцветные очи… Торговец утром толковал о пареньке. Сын Безумца? Или нет? – Голос звучал тягуче и слегка неразборчиво. – Длог говорил нам, что ты – не он и тебя непременно следует убить, чтобы ты не нарушал покой наших земель. Желаешь поговорить? Входи, младший Тулага.