Он рухнул на пальмовую крону, скрипнув зубами, когда сломанная ветка ткнулась под ребра, будто тупой наконечник копья. Вцепился в длинные листья, заскользил вниз, но успел обхватить ногами ствол. Над ним в освещенном проеме окна возник силуэт Камеки. Онолонки занес пуу, однако беглец уже спрыгнул, покатился по траве, вскочил и помчался, низко пригибаясь, прочь. Каждое мгновение Тулага ожидал, что сверху прилетит и вонзится в спину топорик, но охранник предпочел не метать оружие в темноту. Зато из окна донесся голос Уги-Уги, отдающего приказы.

Гана миновал дворец, проскочил под сторожевой башней – вверху раздался невнятный оклик стражника, который, скорее всего, был пьян, как и большинство тех, кто находился сейчас на острове Атуй, – и быстро достиг рощи. Он бежал до самого берега, ни разу не остановившись, и, лишь увидев прямо перед собой тростник, замедлил шаг.

– Кахулка! – прокричал он, слыша позади треск веток и голоса. – Эй!

Ноги до колен погрузились в облачный пух, когда беглец шагнул с берега, раздвигая тростник. Впереди раздался скрип, затем приглушенный голос лодочника произнес:

– Здесь.

Перешагивая через борт джиги, Тулага велел:

– Греби, быстро!

– Деньга… – начал туземец, садясь на дне, и осекся, услышав крики, доносящиеся из рощи. – За твой бежать?

– Греби к Да Морана, или мы оба покойники! – рявкнул Тулага, опускаясь возле кормы и через голову стягивая рубаху.

Пока Кахулка выводил джигу из зарослей, Гана нацепил плавательный пояс, вновь надел рубашку и приподнялся, пытаясь разглядеть что-нибудь на берегу, но за высоким тростником не видел ничего, кроме пальмовых крон.

– Три деньга давать! – прокричал лодочник сзади. – Ой, кто плыть сюда!

Тулага повернулся. Джига уже двигалась в нескольких локтях от берега, параллельно ему; из глубины океана, со стороны дальних островов Суладара, растянувшись цепью, плыло множество маленьких пирог. На каждой виднелась широкоплечая фигура с коротким веслом в руке.

– Кто это? – удивленно спросил Гана, но Кахулка не ответил.

От того места, где джига вынырнула из тростника, донеслись голоса, затем возникла вспышка огня, громыхнул огнестрел. А пироги приближались, и с берега их наконец тоже заметили – раздались взволнованные крики.

– Говорил – не бандит твоя! – воскликнул лодочник в отчаянии.

– Я говорил тебе правду, – ответил Гана.

Туземец не слушал.

– Дворец хотел покрасть? Прокторы твоя искать! Онолонки всяческие! – Лодочник вдруг отпустил весла и сгорбился, свесив длинные руки между коленей. – И Кахулка искать, и Тулага. Пусть находить, Кахулка отвечать: не виноватый, не виноватый! Вон бандит, его бей-убивай…

– Я не бандит, – повторил Гана, привставая. – Я – пират. Меня называют Красный Платок, ты слышал обо мне, Кахулка?

Голова туземца поднялась, и глаза в ужасе уставились на пассажира.

– Греби к Да Морана! – повторил Тулага с такой угрозой в голосе, что лодочник, вжав голову в плечи, схватился за весла.

Они понеслись вдоль берега. Остров расцветал огнями факелов, пироги с черными силуэтами гребцов подплывали все ближе.

– Ты не узнаешь их? – спросил Тулага. – Кто это?

– Пирога… – простонал в ответ Кахулка, чуть не плача. – Есть это пирога гварилок с Маумау.

– Маумау… – повторил Тулага, припоминая название одного из самых дальних островов архипелага, где обитало полудикое племя туземцев. – Как звали их наместника, ты знаешь? Пулех?

– Пулех, да-а… – протянул лодочник, громко сопя. Он греб без остановки – весла взлетали и врезались в эфирный пух, поднимая облака хлопьев. Джига неслась вперед, приближаясь к Да Морана.

– Только что Уги-Уги велел убить их наместника, – сказал Гана.

Они плыли уже мимо узкой части Атуя. Теперь на острове горело множество огней, да к тому же из глубины его доносились беспорядочные выстрелы. Причалы тоже были освещены, и как только джига оказалась в поле зрения находившихся там, от берега отплыло несколько лодок.

– Заметить Кахулкин кораблик! – ахнул лодочник.

Две танга разделяли их и Да Морана, когда началась погоня. Кахулка греб так, как, наверное, не греб никогда в жизни – джига почти летела над облаками. Но на каждой из лодок преследователей было по три гребца, и они постепенно нагоняли. Иногда посудина проносилась над размытыми светящимися пятнами, будто фонарями, горящими где-то в глубине – там дрейфовали эфирные глобулы. Тонкие нити и узкие ленты – белесые дорожки Мэша – блекло светились в черном небе; едва заметно мерцал матовый диск погасшего на ночь светила, и рядом плыл с трудом различимый силуэт Кавачи. В стороне, у горизонта, вращалась исполинская воронка – зев богини Канструкты.

Позади раздался выстрел, но пуля пронеслась далеко слева.

– Быстрее! – выкрикнул Тулага, привставая. – Мы рядом уже!

– Куда прятать там? – выдохнул Кахулка.

– Бросим лодку на берегу, дальше я помогу тебе скрыться.

Осталось полторы танга, затем одна. Чуть в стороне горели огни в глубине Наконечника, но Кахулка повел джигу не к порту, а прямо к берегу слева от бухты. Теперь лодки преследователей были видны отчетливо, как и фигуры на них.

– Высадимся недалеко от Туземного города, но в него не пойдем, – сказал Гана. – Побежим к северному склону и спрячемся в рощах у плантаций. Потом…

Сзади раздалось одновременно два выстрела, и Кахулка вскрикнул. Выпустил весла, приподнялся и, раскинув руки, упал спиной на дно. Перепрыгнув через доску, на которой сидел лодочник, Тулага склонился над неподвижным телом: на груди туземца расплывалось пятно крови. Кахулка не шевелился, глаза уставились в черное небо.

Гана оглянулся. Лодки преследователей были прямо позади. Огонь на мгновение высветил нос одной из них, вновь прозвучал выстрел, и пуля взвизгнула над самой головой. Красные отблески легли на океан, озарив силуэты туземцев: над Атуем разгоралось зарево пожара. Тулага поглядел на близкий берег Да Морана, на песчаную полосу, дома богачей за высокими оградами, край бамбуковой рощи – и прыгнул в облака.

* * *

Плавательный пояс не был сшит по заказу и не идеально соответствовал весу пловца – Гану немного тянуло вниз, в облачные пучины, но все же не настолько, чтобы нельзя было достичь суши.

Тулага направился не прямо к берегу: нырнув и преодолев некоторое расстояние, повернул в сторону бухты. Когда голова вновь оказалась над поверхностью, различил лодки далеко слева. Они уже почти догнали джигу, которая покачивалась среди облаков. Как только преследователи поймут, что в ней осталось лишь мертвое тело гребца, то, скорее всего, разойдутся веером, двигаясь в сторону Да Морана. Впрочем, разглядеть в темноте одинокого пловца почти невозможно, даже несмотря на то, что на носу каждой лодки горит факел. Гана нырнул и поплыл дальше, загребая руками мягкий, чуть влажный пух, казавшийся невесомым, почти неощутимым на ощупь. Обычный человек без пояса мог продержаться на облаках не слишком долго: приходилось колотить по поверхности руками и ногами, и все равно тебя неудержимо тянуло вниз. Дышать приходилось, выставив над эфирным пухом голову, иначе он быстро забивал грудь и человек умирал. Но жизнь на Кораллах сделала Гану хорошим пловцом: ведь там у него не было пояса из краснодрева.

Он достиг Наконечника и поплыл вдоль берега. Лодки преследователей исчезли из вида. На суше горели одинокие огни, стояла тишина: все спали. Только со стороны порта, находившегося немного дальше, иногда доносились приглушенный лай собак и голоса ночных сторожей. Вскоре, увидев знакомый коршень и дом на берегу, Тулага повернул к ним.

Мохнатый пес заворчал, а после залаял, громко звеня цепью, и почти сразу из магазина в сопровождении слуги выскочил Младший Вэй с длинноствольным огнестрелом в руках.

– Это я, – произнес Тулага, выходя на берег между двумя лодками. – Тот, кто сегодня днем купил у тебя гельштатские ножи и одежду. Пришел за своей котомкой и веревкой.

– Пришел? Я бы сказал: приплыл. Любопытный путь ты избрал… – откликнулся Вэй, не опуская ружья и с подозрением глядя то на странного метиса, то на тусклое зарево, что виднелось в глубине океана. – Что это там… Эй, малый, а ты не с Атуя ли добрался сюда?

– Нет, – ответил Гана. – Я был на другом острове. Но на обратной дороге мы проплывали мимо Атуя и видели, как к нему приближалось много пирог с туземцами. Кажется, они собирались напасть на дворец монарха. Хотя я могу и ошибаться.

– Пироги? – повторил Вэй. – Небольшие такие?

– Да.

– Это гварилки с Маумау! – объявил торговец. – Великий Зев, значит, они все же решились! Ладно, ступай в дом, – велел он слуге и, когда тот удалился, пояснил в ответ на вопросительный взгляд Тулаги: – Наместников на каждый остров назначает Уги-Уги, а Рон Суладарский назначение подтверждает или нет. Они стараются не делать главами островов местных, чтобы те не жалели островитян и собирали все положенные подати. Если, к примеру, Паулка и Толке враждуют, то на первом наместником становится какой-нибудь богач с Толке, а на втором – с Паулки. Но так вышло, что наместником Маумау стал Пулех, вождь гварилок, которые там живут. Уги-Уги был очень недоволен им: Пулех приносил в казну мало денег. Они с Уги-Уги крепко поссорились, но неожиданно монарх пригласил наместника на свой день рождения. Все знают, что это значит, но не появиться на празднике означает нанести смертельное оскорбление, и Пулех, скорее всего, поплыл на Атуй… И вот теперь, по твоим словам, гварилки приплыли следом. Быть может, Пулех уже убит?

– Моя котомка, – напомнил Гана.

– Алтой, принеси его вещи! – прокричал Вэй.

Донесся приглушенный стук входной двери – хозяин магазина с удивлением оглянулся, – затем появился слуга, сжимающий в руках котомку и свернутую веревку с тройным железным крюком на конце. Подступив к Вэю, он что-то зашептал.

– Хорошо, – ответил тот и сказал Тулаге: – Какой-то поздний покупатель. Подожди меня. Возможно, нам еще найдется, о чем поговорить…

Он поспешно ушел, а слуга присел на корточки, положив котомку между коленей. Гана шагнул вперед, протягивая руку, сказал:

– Дай.

– Хозяин ждать надо… – Алтой положил ладони на мешок, будто прикрывая его. – Как вернуться, сразу ты брать ее…

– Она моя… – Тулага нагнулся, скинул руку туземца, глядя ему в глаза и видя в них страх, взялся за узкий ремень, а когда поднял котомку и моток веревки, дверь магазина распахнулась.

Донесся голос Вэя: «Это он», – и на огороженный причал выскочили четверо людей: троица онолонки с топориками-пуу и молодой белокожий с рапирой в руках и пистолетами за поясом, в дорогом костюме и треуголке, из-под которой свешивались пряди светлых волос. Двоих туземцев Гана знал – слуги Диша Длога. Они замахнулись…

Перекинув ремень котомки и веревку через плечо, он схватил Алтоя под мышки и рывком поднял. Топорик ударил в спину туземца и сразу – второй. Пуля из пистолета блондина впилась в синекожую поясницу, одновременно Гана выстрелил из-под руки Алтоя. Он попал в бедро одного из онолонки, попятился, волоча островитянина за собой, прикрываясь им, – второй туземец и белокожий, ругающийся на чем свет стоит, бежали к нему, подняв оружие. Когда преследователи были уже совсем близко, Гана изо всех сил толкнул на них тело мертвеца и опрокинулся спиной прямо в облачный пух. Он тут же погрузился с головой, провернулся у самого дна и поплыл. Громыхнул выстрел, затем рядом с головой в дно ударил топор. Беглец протиснулся под днищем лодки, позади нее выставил голову из пуха, вдохнув, нырнул вновь – и потом плыл до тех пор, пока брань и вопли, царившие на причале под магазином Младшего Вэя, не стихли.