Бывает, спрашивает меня молодняк на зоне: как, мол, жилось в СССР, хуже или лучше, чем сейчас? А я, если честно, не знаю, что и ответить, потому что сложный это вопрос для меня. Но если брать в целом, по уровню, скажем, доступного комфорта (в широком смысле этого слова – от доступности товаров и продуктов в магазине до свободы путешествий), то сейчас, конечно, лучше. Я пока еще из ума не выжил, чтобы не понимать, что все мои мысли о том, как всё тогда было лучше, основываются исключительно на воспоминаниях о собственной молодости: буйстве чувств, когда все впервые: первый поцелуй, первая любовь, веселые друзья, планы на жизнь и прочая дребедень. Все это классно само по себе, независимо от окружающей тебя действительности, где бы и в какое время ты ни жил. Понимание этого приходит потом, ближе к старости, когда до тебя вдруг начинает постепенно доходить, что ничего подобного в твоей жизни больше не будет никогда. Стань ты хоть миллиардером, ни за какие деньги ты ничего из этого не купишь и ушедшее не вернешь.
Но вместе с тоской по своей молодости ты, может быть, даже не осознавая того сам, начинаешь идеализировать и само время, на которое эта твоя молодость пришлась. Таково свойство нашего мозга, все неприятности забываются, остаются приятные воспоминания. Смешно, но я с удовольствием вспоминаю сегодня даже свой первый, еще советский срок как нечто хорошее: как мы там веселились с кентами в бараке, находя для этого и время, и повод. Просто потому, что мы были молоды. Сходишь, бывало, тогда в ларек, отоваришься: возьмешь пару бубанов (батонов белого хлеба), банку помазухи (повидла яблочного или какого там), маргарина, да карамельных конфет. Вечерком сядешь с кентами, намажешь на бубан маргарин толстым слоем, сверху помазухой смажешь, да с чайком крепким все это навернешь – ой, как вкусно было, куда там разным деликатесам! Но не потому, что продукты тогда были качественнее, чушь это все, а потому что вкусовые сосочки на твоем языке были еще свежие, чистые, незабитые. Именно поэтому все старики в мире ворчат, что – вот, мол, в наше время все было вкуснее, качественнее, натуральнее! Хрен там, может, наоборот, все было хуже, но зато и организм у тебя был молоденький, и вкус ты ощущал иначе. Вот в чем собака порылась, как скажет будущий первый и последний президент СССР – косноязычный, как и вся советская номенклатура с «правильной» биографией.
К примеру, я с удивлением смотрю сейчас на тех, чья молодость пришлась на девяностые. Вот вроде что там вообще могло быть хорошего для простого человека, не бандита, не политика и не коммерса? Но те, кто тогда был молод, вспоминают это время с удовольствием и ностальгией. Каждому – свое.
А насчет СССР скажу так. По трезвому размышлению из хорошего было тогда бесплатное образование и бесплатная медицина. Уже очень немало, согласен, даже очень много! За одно это, как тогда говорилось, огромное спасибо партии и правительству. Но все остальное сейчас лучше. Можно еще вспомнить бесплатные квартиры, которые давали и по очереди на производстве, и по городской очереди, но ведь их ждали десятилетиями, порой получая желанный теплый личный туалет лишь ближе к старости. Но тут уж как у кого сложилось, конечно…, спорить не буду, кто-то и в девяностые как сыр в масле катался.
Тем временем мы прошли мимо «верхней» пивнухи и оказались прямо на площади перед кремлем, на которой тогда располагался автовокзал. Блин, не тогда, а сейчас! Никак не могу к этому раздвоению привыкнуть.
На площади стояли автобусы советской поры: ПАЗики, ЛАЗы и, конечно, непременные венгерские Икарусы. Пахло вредными для окружающей среды бензиновыми выхлопами безо всякой очистки, кислым пивом из «верхней», табачным дымом и немного перегаром. Вот он, реальный запах моей молодости!
От этой мысли я заржал как конь, довольный и счастливый. На меня покосились дружки, но, к удивлению, никак не прокомментировали. Наоборот, даже поддержали мой смех. Я—молодой удивился, а я—старый понятливо хмыкнул про себя: это кураж так проявляется: предвкушение опасности, ощущение себя почти всемогущим, напополам со страхом попасться в руки ментам. Ах, как знакомо мне это чувство, сколько раз за мою жизнь оно будет будоражить кровь! Вот и дружбаны мои это же чувствуют, потому и не удивились моему неожиданному хохоту. Мы сейчас одновременно охотники и возможная дичь, менты ведь тоже службу свою несут, пусть и спустя рукава. Но никто не застрахован от того, что в самый неожиданный момент патруль ППС не вывернет из-за угла или рядом вдруг не скрипнет тормозами «канарейка» – ярко-желтая с синей полосой посредине машина милиции. Все это будоражит молодую кровь, ведь чувство опасности – одно из самых ярких чувств. И пока оно у вас есть, есть и большая вероятность, что тебя не примут, что ты вовремя уйдешь, не попадешься. Но как только это чувство притупляется, считай, что ты уже одной ногой в камере. Именно поэтому ни в коем случае нельзя идти на дело под градусом, алкоголь притупляет так необходимое любому преступнику чувство опасности и тем самым резко повышает риск попасться. Уж мне ли не знать, что абсолютное большинство людей сидит за преступления, совершенные по пьяному делу. По моим прикидкам, что тогда милиция, что сейчас полиция раскрывает преступления практически исключительно в двух случаях: или тебя взяли на месте преступления либо по горячим следам, или тебя кто-то сдал. Если же ни того ни другого не случилось, скорее всего, тебя и не поймают никогда. Если бы меня сажали за каждое мое дело, которое я в своей жизни провернул, то я бы жил в тюрьме, не выходя на свободу. Но по факту всегда садился по какой-то ерунде из-за срабатывания одной или сразу двух вышеописанных причин, а дела серьезные, которые готовились тщательно, так и числятся у ментов в глухарях. И теперь уже, думаю, никогда и не раскроются просто потому, что никто их и не раскрывает – в архиве пылятся.
Парни, тем временем разбрелись по площади, высматривая подходящую жертву, а я тихонечко отошел за киоск Союзпечати, не собираясь принимать участия в намечающемся, как потом напишут в приговоре, разбойном нападении. Я ведь именно для этого здесь. Или, может, кто-то думает, что мне нравится в тюрьме сидеть, раз уж мне там стало так привычно? Не хотел я такой привычки для себя, и жизни такой не хотел. Не о том думалось и мечталось в молодости. Но почему вышло именно так? Долго я размышлял об этом, так и не придя к определенному выводу. Может, дело случая и, скажем, не попадись я в первый раз, потом и жизнь иначе сложилась бы? Мало ли кто какие ошибки в молодости совершал, не все же сели? А может и не так, может, как говорится: что на роду написано, так тому и быть? А, может, все дело случая, просто сложилось так, и не надо искать никаких других причин? Вот сейчас и проверим, прав Сурок в своем предположении о «жизненных перекрестках» или это все лажа заумная.
Ага, вот они, эти командировочные мужички! Выходит, аппарат моего физика достаточно точно настраивается по описанию, что уже хорошо. Я бы, наверное, и не узнал их никогда, но после того как Микроб, проходя мимо Джина, кивнул на них, почему-то сразу понял, что это именно они, некому больше было быть здесь. Трое молодых мужиков (как по мне, сейчас), возрастом, где-то от тридцати до сорока лет, ближе к середине этого десятка, о чем-то жарко спорили на повышенных тонах. Нет, не ругались, просто пьяные, поэтому такие громкие. Я видел, как наши все переглянулись между собой, поискали кого-то глазами (меня, конечно), но и нет ли ментов, тоже проверяли, а потом как-то потихоньку все оказались поблизости от пьяной троицы. Я стоял за углом киоска и внимательно через стекло витрины наблюдал за готовящимся гоп-стопом. Странное ощущение нереальности происходящего охватило меня.Я ведь тогда был там, среди пацанов, но сейчас именно то «тогда», а я не с ними. Разве можно изменить однажды уже случившееся?
Вот будущие терпилы закончили свой спор и направили стопы к «верхней» пивной, решив, видимо, полирнуть выпитое пивком сверху. Но я знал, что они там не останутся, не должны, потому что ограбили мы их у «нижней», это точно. Однако тогда я был рядом, сейчас меня там нет, может, это что-то изменит?
Нет, не изменило, сунувшись в «верхнюю» и увидев набитое жаждущими до отказа помещение, командировочные решили попытать счастья в «нижней». Идти было недалеко, надо было лишь пройти метров десять-пятнадцать в сторону и свернуть вниз, на тропинку с верхнего вала. Там, внизу и находилась другая пивная, собственно именно поэтому и именовавшаяся «нижней».
Когда они скрылись из глаз, а за ними и мои дружки, я быстрым шагом пошел следом, очень уж хотелось увидеть все своими глазами. Забежав на вал, я увидел, как пацаны окружили пьяненькую троицу, и тут же лег в траву, чтобы меня не спалили. Траву в это время никто не подстригал, лишь пару раз за лето скашивали обычными косами, поэтому она была высокая и скрыла меня хорошо. Они меня не видели, в то время как сами передо мной были как на ладони.
Представление шло по обычному плану, хоть и без меня. Как там поется в старой советской песне: «отряд не заметил потери бойца»? Заметили, конечно, но не искать же меня, рискуя упустить такую подходящую для гоп-стопа троицу! Мало ли где я, может, живот прихватило, и я где-нибудь на валах травлю веревку, спустив штаны. В трусости меня точно не заподозрили, я почему-то в таких делах всегда поперед всех был, а это уже далеко не первый наш раз.
Ага, вот Микроб подошел к тому мужичку, у которого была сумка с позвякивающими внутри бутылками. Точно, только сейчас вспомнил! Мы ж как раз из-за этой сумки с водкой за ними тогда и увязались, а то, что там еще и двести рублей вместе с их паспортами окажется, так это просто фартануло. Ну, тогда нам показалось, что фартануло, хотя так бы и было, не случись через несколько дней той случайной встречи одинокого Микроба с тремя трезвыми потерпевшими в дверях гастронома. Паспорта, я помню, мы тогда бросили в почтовый ящик, точно! А на деньги, пришло следующее воспоминание, взяли в прокате палатки, купили водки, еды, и закатились на зеленую с ночевкой. Все же сумма была для нас существенная, мало кто тогда такие деньги в месяц зарабатывал.
Между тем я продолжал следить за разыгрываемым как по нотам представлением. Вот, Микроб выхватил у мужика сумку и о чем-то говорит с ним, я сейчас уже не помню, о чем, но примерно представляю. Скорее всего, Микроб заявил, что это его сумка, и они у него ее украли. И пока те в шоке и непонятках от такой наглости пытаются доказать ему, что это не так… Ага, на этот раз вместо меня пошел Джин, я, собственно, другого и не ожидал, остальные слишком ссыковаты. Словно бы случайно проходя мимо, Джин подставил руку, и Микроб в эту руку ручки сумки опустил. Все, сумка у Джина, дальше надо просто делать ноги. Схвативший сумку Джин рванул налево, за пивную, а Микроб, оттолкнув опешившего мужика, дернул направо. Те застыли на месте, не зная, что делать, и громко крича. Все, дело сделано, ничего сложного, главное – всегда работать слаженно, так, как было оговорено заранее.
А я, убедившись, что наши все убежали, спокойно поднялся и, не торопясь, пошел в обход к нашему пятаку на «Луне». Сердце стучало как бешеное, словно я не наблюдал, а сам участвовал в ограблении. В голове билась одна мысль: «Получилось, у меня получилось, я все изменил!». Но так ли это? Осталось только дождаться возврата, чтобы увидеть результат.
О проекте
О подписке