Нью-Йорк. Манхеттен

– И, конечно же, господа, Бродвей. Эта виляющая и не желающая подчиняться строгой шахматной архитектуре Манхеттена артерия демонстрирует вам сразу несколько эпох в архитектурных стилях…

Её попытки увидеть через окно верхушки небоскрёбов убирали её возраст с её шеи. Он перевёл свой печальный взгляд на пол автобуса.

«… Неужели, если бы я…»

– Гарик, эй, не спи, это Сити-холл? – она толкнула его локтем.

– ??? Что? Элина, что, извини, я задумался. – Он виновато вернул глаза назад. – Что ты спросила?

– Ничего; проехали.

Разница по времени с Израилем стала напоминать о себе к концу экскурсии. Устало прислонив голову к окну, она сняла очки и дала их ему в руки:

– На… возьми.

Вспоминая о чём-то своём, он осторожно сложил орудие борьбы с её куриной слепотой. Она прикрыла глаза….

Он не сразу нарушил затянувшуюся паузу:

– Устала?

– Да.

«… Как же мне хочется наперекор всем сидящим рядом… Что удержало меня тогда?»

* * *

– Фуу… хорошо, что ты выбрал автобус с кондиционером…

Вытерев пот со лба и положив носовой платок в сумку, она взяла его под руку:

– В открытом я бы долго не выдержала.

Он опять вспомнил, как начался для него тот проклятый им високосный год:

– Да. Помнишь, мы в похожем ехали с тобой утром первого января в Литве? Ты, точно так же сняв очки, дала мне их в руки. Помнишь?

Её молчание напомнило ему, что он одинок в памяти о том новогоднем дне:

– Ладно… я не буду грузить тебя сантиментами своих воспоминаний… Как тебе Нью-Йорк? Нравится?

Она оглянулась на автобусную дверь, куда заканчивала вползать очередь следующих туристов:

– Трудно ответить так сразу, он другой, совсем не такой, как те города, которые я видела в своей жизни. Такое впечатление, что никто не планировал строительство – один небоскреб, рядом другой, совершенно непохожий на соседний, за углом неожиданно церковь, потом вдруг старый дом – но всё это создает атмосферу бурлящей жизни, вечного движения. У нас в Израиле не так. В Ашдоде, например. Знаешь, у меня там какое-то ощущение искусственности что ли. Скажем, в южной части города. Все эти прямые линии, всё новое, всё блестит и сверкает, но такое впечатление, что там как будто никто не живет. Механический город будущего. А на севере города старые бюджетные коробки в 3–4 этажа. Весь город на деле – это как смесь модерновых Черёмушек с местечковой провинциальной грязнотой. Как иронично говорит моя подруга: смесь архитектурного изящества и людской гармонии. Мне, как человеку по сути столичному, приехавшему из маленького европейского городка, там неуютно. Арсов^[3] до хрена…

– ???Чего, – он среагировал на незнакомое ему слово.

– Ничего. Не бери в голову… А здесь… Теперь я, наверное, понимаю, почему Нью-Йорк называют столицей мира.

Он грустно улыбнулся, посмотрев вслед уходящей махине на колёсах, давшей им двухчасовой прохладный уют в полуденной жаре:

– Элина, у нас ещё уйма времени до начала. Кулинарный выбор опять твой.

– Почему опять мой?

– Ну… это ведь твой Аколь калюль и моя скатерть-самобранка.

– Ой, ну ты ж вроде тоже при этом?

Он не знал, о чём с ней сейчас говорить, стараясь не показать ей, что делает с ним ток, исходящий из её ладошек:

– Вроде… Да… у тебя свой Аколь калюль… у меня свой…

Она взяла его глубже под руку:

– Чего ты такой грустный? Ты выглядишь уставшим. Ты плохо спал?

– Сам не знаю. Я еще не привык спать так близко с тобой, мой сон, наверноe, не такой глубокий… Хочешь поедем в русский магазин? У нас уйма времени, на самом деле. Здесь недалеко; я не думаю, что днём сильный трафик. Минут десять – и мы уже в тоннеле. С той стороны Ист Ривер еще, наверное, столько же. Там наверняка есть столики в кулинарном отделе. Купим ещё чего-нибудь, что не портится, с собой. Поедем?

Пытаясь вспомнить тот новогодний день, она выпала из разговора на несколько секунд.

– ??? Элина? Ты где сейчас?… Эй?

Переведя задумчивый взгляд на него, она молча кивнула головой…

Нью-Йорк. Куинс

– Вау… – на входе в супермаркет она взяла корзинку, – как говорит моя вечно голодная приятельница из Ашдода: «Перед сном предпочитаю посмотреть ТВ. Полный пансион». Ну… точно скатерть-самобранка. Оронов, у меня сейчас необъяснимое чувство, что ты мой человек. И это ж всё оттуда. Как они умудряются набить его всем этим до отказа?

– Мадам, целуйтесь с закрытыми глазами. Здесь всё есть, – он стал накладывать в коробочку картошку с грибами. – Что ты будешь?

– Гарри, мой любимый жанр кино – триллер; я сама разберусь, ммм… – в азарте кулинарной охоты она пустилась сновать между рядов с едой. – Готовы-ли-вы-к-браку? – По-ка-нет. Оронов, ты прям как знал, что я предпочитаю знакомиться в проверенных кругах. Ой, и эти… мои любимые! – она положила что-то в лоток. – Занимаетесь ли вы спортом? Да, ре-гу-ляр-но, – рука потянулась к чебурекам, но в последний момент она передумала и шагнула к прилавку с мясом. – Довольны ли вы своим телом? Несов-сем. Да… так вот, подруга из Ашдода, съедающая их всех без соли и не видящая никого на метр, но… большая юмористка, сравнивает жизнь, любовь с супермаркетом, с кулинарией: Невнимательно читала надписи на консервах – и… фуу… – скривив губы, она отшатнулась от подноса с посредственной селёдкой, – Пришла не в тот супермаркет – всю жизнь потом будет изжога. Не-спра-вед-ли-во… Ой… лучший способ познакомиться: Через общих друзей… Вау… конфеты! – она метнулась в сторону кондитерской полки. – Настоящая любовь – это реальность? Что ж ты всё время молчал? Мой организм это требует! Ммм… Беру…

– Элина, мне не жалко, но ты не объешься?

– Оронов, спокойно, ты что, до сих пор не заметил, в какой позе я сплю? – На боку. Не боись, я перед сном посмотрю ТВ.

Глядя на выбранные ею жирные колбаски с луковым гарниром и суп лагман, он выпал из разговора на несколько секунд.

– Гарри, что ты так смотришь на мой супчик? Ну, да… в своё время подруга из Ашдода траванулась; больше не хочет. – Она поправила на подносе высокую банку с аппетитной жидкостью. – ??? Гарри… эй… Ты где сейчас?

Переведя задумчивый взгляд на неё, он молча кивнул головой…

Нью Йорк. Театральный Дистрикт

 
Когда стихает шум
И меркнет свет,
Звучит наш сладостный
Ночной дуэт.
Ты знай, что рядом я…
 

Он видел этот мюзикл несчётное количество раз.

Фантом – белый артист, фантом – чёрный артист, фантом постарше, фантом помоложе, фантом, которому пора бы на покой.

Гости из Москвы, друзья из Израиля. Гости из Германии. Чуть ли не каждый год он кого-нибудь сюда приводил. Простое либретто, не требующее от зрителя большого знания английского, божественная вечная музыка. Сегодняшняя игра Фантома и его партнёрши не то чтобы хватала с неба звёзды.

…«Сколько раз в неделю они стараются над их двойной драматургией?

Драматургией любви внеземного духа к земной, замирающей от страха деве. И драматургией страха внеземной любви мужчины к женщине, которая замыслом дьявольского плана, никогда не сможет стать его. Сколько раз в неделю они повторяют это? Семь раз? Девять?»

Спой ещё раз со мной.

…«Где же непереносимость боли в голосе, которую я слышал, каждый раз, когда был здесь? Где нестерпимость муки под маской? Почему он не рыдает? Она ж ведь никогда…»

Каждый раз, сидя в этом зале, он почему-то вспоминал Литву, где они смотрели пару каких-то спектаклей вместе. В каждое посещение «Фантома» память уносила его назад в Вильнюс, где они сидели рядом и смотрели на сцену.

…«Сидели рядом…»

 
Пой вновь со мною ты,
Ты, я – дуэт,
Власть надо мной твоя —
Сильнее нет.
Хоть и боишься ты,
Поверь ты мне,
Я, Призрак тот, из Оперы, я здесь,
В твоем уме…
 

В каждое посещение он почему-то представлял её сидящей на соседнем кресле…

«Какая она теперь? Как выглядит? Любит ли ходить в театр? Сейчас она опять, меньше чем в полуметре сидит справа от меня. Все те же тридцать сантиметров разделяют наши головы. И тридцать лет разделяют нас с нашего последнего посещения храма Мельпомены.

… Почему..? Почему она боится, почему не играет в игру “доверие”? Почему забрала руку? Ведь её же никто и никогда не будет больше так любить…

… Нет, это не искреннее “АААААААА!!!” Как сложно и сколько раз в жизни драматургию внеземной любви можно повторить?

… Почему он не пьёт её сопрано? Почему не на коленях?… Сколько раз в жизни такое можно..?»

 
В безумном пиршестве
Ночных теней
Всего лишь маска я.
Я скрыт под ней
Ты слышишь голос мой,
он мой двойник.
Смогу ли я теперь
забыть сей миг…
 

* * *

– Понравилось?

– Гарик, очень, спасибо тебе! Потрясающе. Это не может не растрогать. Как на таком маленьком кусочке сцены можно создать такое чудо. А тебе?

…«Сказать ей о своих чувствах и воспоминаниях? С ума сошёл.

Неужели ты думаешь, она поверит? И ей что, сейчас нужно слушать твой сентиментальный бред?»

– …И мне понравилось.

– Дай, я возьму тебя под руку. Устала чего-то. Спать хочется. Видимо, к перемене времени ещё не привыкла. Сколько ехать до дома?

…«Почему когда я с ней, подошвы туфлей предательски скользят?»

– А ехать никуда не надо. В двух кварталах отсюда живут мои друзья. Они сейчас в Калифорнии или Юте делают свои ботинки пыльными. Ключ от их квартиры у меня в кармане. Только на парковку зайдём, возьмём сумку. Я прихватил с собой зубные щётки, бритву и бельё переодеться.

– И… моё бельё???

– И твоё бельё, черное такое с кружевами, которое ты почему-то затолкала в самый дальний карман чемодана. Почему ты туда его затолкала?

– Ммм, потому что… потому что когда увидела тебя в первый раз без рубашки, я поняла, какие это будут нелепые попытки приукрасить свои телеса. Ты что, не понимаешь, как мне неловко прикладывать свою дрябловатость к твоим мышцам?

– Зря затолкала, мы его сегодня опробуем. И перестань унижать себя.

– Гарик, ты и вправду сумасшедший, ну-ка посмотри, ну посмотри на меня, ты видишь меня такой как тогда, да?

– Наверно… Возможно я действительно всё ещё где-то там, между подъездом и видом из окна. Это плохо?

– Эй, подожди, а косметика? Косметика где? Мне ж себя поутру разрисовать надо под шпиона Гадюкина, чтобы мама родная не узнала.

– Косметика осталась дома. Я про неё не подумал.

– Э, нет, я так не могу. Поехали домой!

– Элина, домой мы не поедем. Я тоже устал и хочу отдохнуть. Так что посмотрю на тебя завтра без косметики.

– Гарик, ты что не понимаешь, зачем я проскальзываю в ванную, пока ты ещё дремлешь? Ты будешь избегать смотреть на меня без косметики. Испугаешься.

– Элина, давай договоримся, если увидишь испуг на моём лице, когда я проснусь, отвернёшься…

* * *

– Гарик, сколько этажей сейчас под нами?

– Сорок семь… сорок шесть, если точнее. Тринадцатого здесь нет из-за суеверия. Нравится вид? И тишина, шум с улицы сюда не доходит.

– Да, вид впечатляющий, в этом есть что-то завораживающее. – Подойдя к подоконнику, она стала рассматривать фотографию мужчины в обнимку с женщиной в очках, – это хозяйка квартиры?

Он посмотрел на фото в её руках, отснятое не меньше десяти лет назад, – Да, а что?

– Мужик хорошо сохранился, а она чем-то похожа на меня в молодые годы. Тебе везёт на брюнеток в очках. Ему стоило усилий не показать, что делает с ним так беспечно оброненная ею глупость:

«… Она сейчас понимает, что всего два месяца как…»

– Все брюнетки в очках как-то похожи. Но в её случае повезло хозяину квартиры. У него, правда, заняло очень много времени это понять.

Почувствовав лёгкий сарказм в его голосе, она сменила тему. – Мне подруга из Ашдода всё время говорит, что у меня неправильное представление, что замужем женщины лучше сохраняются. Это если муж хороший. А это редкость. Я вообще заметила, что в паре лучше выглядит тот, кто меньше отдает. А женщина, как правило, всегда отдает больше. Плюс психологический прессинг вынужденного замалчивания, – она поставив фотографию на место. – Но у кого-то бывает и по-другому. К сожалению многие женщины не ценят этого.

Хочешь спать? Я ещё посижу немного у окна…

Чарующая красота Нью-Йорка открывалась перед ней с высоты приютившей их квартиры. Центр Манхэттена, вопреки устоявшимся стереотипам, не выглядел как страшное каменное чудовище. Наоборот, какое-то приятное расслабляющее чувство заползало в её голову мягким эйфорическим кайфом. Огромные бетонные глыбы не пугали, не отталкивали. Каждое окошко в них светило тёплым таинственным светом, давая намёк на обычную жизнь за этими стеклами. Свет отражался в зеркальных окнах зданий напротив, удваивая сказочную панораму. Чтобы усилить картину, она потушила свет в комнате. Повернувшись вполоборота к окну, стала молча впитывать в себя десертный этюд утомительного дня.

Его глаза созерцали бесценный силуэт на фоне феерии ночного царства. Он старался не выпустить эти контуры из сознания до последнего и не почувствовал момента, когда они, медленно пробивая пелену времени, унесли его в Вильнюс…

Она не сразу поняла, что он не один в кинозале сновидений. Он прерывал дыхание, потом начинал дышать учащённо, явно ведя борьбу с чем-то. Неясный крик пытался прорваться через видение его грёз. Он затихал на какое-то время, но гипноз нестерпимой летаргии снова забирал его к себе.

– Гарри, Гарри, проснись!!! – она трусила его в испуге за плечо.

– Гарик, титорер^[4], ты кричишь во сне, проснись…

Он выплыл из своего кошмара не совсем понимая, где он.

– Гарик, ты кричал во сне, – она гладила его по голове, – ты кричал… что тебе приснилось?

Меньше всего ему сейчас хотелось делиться с ней кинопрокатом своей отключки. Он прятал глаза, явно не желая запускать её на эту полку своей памяти. Приподнявшись на локте и переместив голову к её коленям, он восстанавливал дыхание:

– Элина, давай спать. Я постараюсь не мешать тебе.

– Оронов, скажи, тебе станет легче, я знаю! Что тебе снилось?

…«Может, теперь, когда я с ней, мне лучше вылить эту воду из ведра моей истерзанной души?»

Он поцеловал её в чашечки обоих коленок и нехотя через силу начал своё признание:

– Элина… мне часто снится этот сон. Три месяца спустя после того как ты дала мне отставку, ты приходишь в мою вильнюсскую квартиру, как будто отдать какие-то деньги. Тебя привозит ко мне какой-то пижон на жигулях…

– Какой пижон, какие деньги, на каких жигулях?

– Не знаю, это же сон. Но мне он не нравится. И тебе он не нравится…

– Кто не нравится?

– Пижон на жигулях.

– Почему ты решил, что мне он не нравится?

– Не знаю, это сон… но я вижу это по твоим глазам.

– И дальше что в твоём сне?

– Ну, ты отдаёшь мне какие-то деньги, которые якобы ты была мне должна, потом начинаешь рассказывать про какие-то уроки вождения машины. Ты говоришь мне, что ты такая дура и у тебя ничего не получается.

– С кем? С пижоном?

– Нее, нет… не знаю, Элина, это же сон, там не всё чётко…

– Ну а дальше?

– Дальше я отдаю тебе твой портрет, мой подарок ко дню рождения, завёрнутый в мешковину. Говорю, что сейчас не открывай, потом посмотришь.

– А потом?

– Ты говоришь мне, что я с весны так ни разу и не был в Шяуляе. Я отвечаю, что ты забрала у меня причину бывать там…

– Дальше…

– Ты подходишь к окну… и стоишь там, скрестив руки на груди, смотришь куда-то далеко… и молчишь. Я хочу броситься к твоим ногам с криком:

– Что же ты делаешь, не уходи!!! Дай мне руку, тебя ведь никто больше не будет так… Я хочу крикнуть это тебе и не могу. Как это обычно бывает во сне, я пытаюсь… и не могу…

– Но я же слышала сейчас, ты кричал. Ты что-то неразборчиво кричал!

– Не знаю, я это вижу так что хочу кричать… и …что-то держит меня. Ну и это, может, в этот раз, в этом сне.

Да и как ты могла услышать меня? Ведь это был мой сон… его видел я.

– Что потом? Чем заканчивается твой сон?

– Не знаю, у меня никогда не получается досмотреть его до конца. Это же сон… Хотя один раз в нём ты прервала своё молчание… и сказала: «Да ладно тебе, будешь в Шяуляе, позвони…»

– И что ты мне ответил?

– Я ответил: Хорошо, буду – позвоню.

– Что же ты не позвонил?

– Элина, не знаю. Ведь это же сон. В нём я лишь тихо без слов надрывно кричу тебе, чтобы ты не уходила… Но ведь это же всего лишь сон.

– Ой, ну и сон, сплошные кошмары. С тобой не соскучишься. Подвинься-ка лучше, дай мне лечь. И спи. Завтра у тебя будет кошмар наяву – я без косметики.

* * *

– Гарри, ты не спишь? Ты не можешь уснуть?

– Пытаюсь… – его рука судорожно тянулась к покрытому туманом призраку минувшего, но барьер времени, как это бывает во сне, делал последние сантиметры непреодолимыми. Веки смыкались, укутывая память покрывалом блаженства, с каждой попыткой зачехляя упоение тех далеких лет:

– Эй, Оронов, не спи ещё чуть-чуть. Мне важно знать это…

– Что?

– Гарри, а почему ты не падаешь на колени в твоём сне? Почему не бросаешься к моим ногам?

– Элина, не знаю. Ведь это же сон, сны не поддаются управлению.

– Ааа…

– Ну и, наверное….

– Гарри, что?

– …Пижон на жигулях, он ведь ждёт тебя у подъезда.

– Ну и что с того?

– Наверное, мне очень не хочется увеличивать количество пижонов в твоей жизни.

– …Я… Я не думала про это.

– Не думала про что? Ведь это ж сон, в нём не думают, его просто видят. И это мой сон.