Правда стоило только ей припомнить этих мастеров стилистики, чья специфика работы объяснялась очень многим, то она тут же засомневалась в этом своём решении. – Они в один взгляд на меня, меня осудят и. переглянувшись между собой, так и скажут: теперь ты видишь, как я был прав насчёт всех этих леди. От них ничего путного не дождёшься. – Первую леди аж передёрнуло от этих откровений стилистов. Но это было только начало, и только один стилистов, вроде как Андре, перевёл свой взгляд с её драного халата на ничего не подозревающего Мистера президента, и взялся за массажную расчёску с феном, то тут Первая леди уже не сдержалась и бросилась спасать Мистера президента из хищных лап стилистов, которым дай только доступ к своей голове с феном наперевес, так они уж так расстараются переформатировать взгляды на себя своего клиента, что он своего утра уже не будет представлять без стилистического столика этих шарлатанов от макияжа.

Пока же Первая леди ещё не выскочила из дверей спасать Мистера президента, ничего не подозревающий Мистер президент, расслабившись сидел перед зеркалом в очень удобном и оттого успокаивающем кресле, а весь из себя напомаженный стилист Андре, запустив ему в волосы свои цепкие пальцы рук, своими движениями пальцев рук, не просто сгущал какие-то там масла, укрепляющие волосы, а он сгущал мысли Мистера президента в правильную сторону – другими, очень верными словами сказать, он замышлял (кто за этим Андре стоял, даже гадать не нужно, всех радужных мастей глобалисты).

Ну а когда тебя не просто глядят по голове, что по себе очень приятно, а так точечно способствуют расслаблению и немного снимают боль после твоего вчерашнего нервного исступления, то для полного оздоровительного эффекта рекомендуется поговорить об этом и о тех, кто этого разговора заслуживает.

– Ну что нового, Андре? – спрашивает Андре Мистер президент.

– У кого? – Андре уже наловчился на разговоры с Мистером президентом и знает, что ему ответить.

– У кого? – задумался на мгновение Мистер президент. – А кто этого заслуживает. – Быстро нашёлся Мистер президент.

– Как правило, внимание заслуживают не те, кто его заслуживает, – они его всяческим способами добиваются, – а вот те, кто заслуживает внимание, то они всегда остаются в тени. – Философски ответил Андре. Но Мистер президент ничего не имеет против того, чтобы люди, не хватающие звёзд с неба, немного понабивали себе цену. И довольно усмехнувшись, спрашивает Андре, кто на этот раз его вывел из себя (Мистер президент так же отлично понимает, к чему говорятся все эти обговорки). Ну а Андре хоть и дали добро резать правду матку, он, тем не менее, не спешит обрушивать её на того, выведшего его из себя и заслужившего от него гневного, а может и всего оскорбительного слова человека, а он тщательно подбирает для этого ходячего вызова их красивой природе, человека Квазимодо, самые невыносимо слышать слова.

– Ничего нового, а всё как обычно, – закатив свои глаза в своё поднебесье, несколько манерно начал своё изложение накипевшего Андре, – надоедливая плешь, со своими вечными придирками. – И хотя Андре в своём высказывании использовал всё больше физические характеристики, не указав никаких имён, Мистер президент отлично понял, о ком шла речь – о конгрессмене Тата, чьей головной отличимостью, не считая его бесконечную упёртость в чём-то обязательно безумно провокационном, была расположившаяся на всю голову плешь.

Почему Мистер президент позволял своим стилистам, а особенно Андре, так оскорбительно прохаживаться по головам ему близко знакомым людям, то если не считать уже выше озвученной причины, то Мистер президент по дипломатическим и отчасти стратегическим соображениям, не имея возможности называть вещи своими именами, – а так иногда этого хочется сделать, – с помощью Андре и называл всё как есть.

Ну а так как Андре смотрел на президентское окружение со своей точки профессионального нахождения – ему приходилось отвечать за внешнее состояние голов этих чиновников (за внутреннюю наполненность отвечали другие лица – в свою очередь за их наполненность отвечали…а вот этого, так пока и не удалось выяснить) – то есть со стороны их затылков (Андре простыми словами был парикмахером, но так как это профессиональное слово имело в себе не толерантный подтекст, дискриминирующий лица, не имеющих этого упомянутого недостатка, то оно и перестало употребляется), то и идентификация им лиц президентского окружения была такая односторонняя.

Ну а так как люди в высших эшелонах власти, по большей части были людьми многоопытными и значит, пошарканными жизнью, то это не могло не наложить на их головы свою печать времени, в виде пролысин, загустения в бровях и седины в бороду в лёгком случае, потери последних остатков волос до лысины в трагичных для носителя этой головы случаях (в предусмотрительных случаях эти потерянные люди брались за бритвенный станок и таким образом молодились) и в мрачных случаях, когда весь состав многоопытности был на потёртое и измождённое морщинами лицо, как в случае с господином Тата. Отчего все эти господа и были слишком к окружающим людям придирчивы, особенно в тех случаях, если ты отвечал за их поблёкшую красоту. Так что вполне понятно, отчего Андре был так враждебно настроен к этой категории людей, которые с одной стороны ему давали работу, а с другой стороны, он ведь не маг и волшебник, чтобы так с него требовать.

– Хочу мол, чтобы от меня были без ума восемнадцатилетние! – с порога ставит невыполнимую задачу перед Андре, уже перезрелый до маразма господин Тата. И Андре в своей растерянности перед такими немыслимыми задачами, – а этот Тата исповедует принцип, вначале результат на лицо, а затем оплата, а это значит, что Андре не заплатят, – проявляет не сдержанность на язык и сбалтывает то, чего не следовало говорить. – Так вы ей покажите своё удостоверение конгрессмена и в придачу полный купюр портмоне, то она в один момент будет от вас без ума. – И понятно, что эти слова Андре покоробили и оскорбили всю душевную конституцию конгрессмена Тата, дожившего до того возраста, когда хочется бескорыстной любви, а ему значит такое тут предлагают.

– Да я тебя, бл*ть! – в один момент взрывается этот нервный конгрессмен Тата. Да так это делает хитро, что ожидающий от него досказанности Андре, – а это значит, что у него ещё есть время, чтобы увернуться от чего бы то ни было, – даже не успевает сообразить (а всё потому, что Тата ничего не досказывает), что ему сейчас делать, когда брошенный ему конгрессменом Тата бейсбольный мяч, вот прямо сейчас сделает страйк об его голову.

Так вот, за такие частности Андре совсем не жаловал всех этих молодящихся конгрессменов, которые понятно, что живут перспективами и заботами о человечестве, но всё же Андре одно не понятно, как они могут всё это проделывать, если не видят в зеркало то, что у них под носом творится. Впрочем, и этой недальновидности Андре есть свои объяснения. А всё дело в том, что люди дальновидные и обладающие дальнозоркостью, тем и отличаются от простых людей, что они отлично видят, что делается вдалеке, но при этом мало что видят, что творится рядом или под боком.

Между тем конгрессмен Тата не единственный конгрессмен, чья голова требовала для себя порядка и участия со стороны Андре (что поделать, когда всем хочется быть поближе к президенту, хотя бы посредством рук Андре), и у Андре была обширная клиентура из числа конгрессменского корпуса, где каждый из них в соответствии с проблемами в своей голове, получил от Андре своё прозвище. Так что если Андре в разговоре с Мистером президентом упоминал о неких Лопухах, Глобусах или Лишаях, то тут не нужно было пугаться, что у Мистера президента дочесалось в одном месте, а это Андре в своём разговоре упомянул некоторые особенно знаковые головы из числа окружения Мистера президента. – А вот Лишая, я на всякий случай, – говорят, что мысли часто материализуются, – на время отстраню от должности главы генералитета. – Мистер президент бывает задумается над словами Андре, и без каких-либо объяснений поменяет главу своего генералитета. А эти его объяснения: «Меня он своей головой не устраивает, и мне нужен более покладистый и ворсистый», – разве это объяснения, да это насмешка над здравым смыслом.

– И что на этот раз? – расплывшись в своём добродушии, задался вопросом Мистер президент, ожидая от Андре во всех смыслах приятнейший рассказ о приключениях конгрессмена Тата, как никто другой из конгрессменов умеющий себя выставлять в дураках. За что собственно его и любит избиратель, всегда с огромным перевесом выбирающий его своим представителем. Что уж поделать, когда избирателю хочется не только слышать, что с тобой разговаривают на понятливом тебе языке, – в чём как раз был большой мастер, конгрессмен Тата, первый матершинник палаты представительств, – но и видеть, что в этом мире ты не лишний, раз даже там, среди людей избранных, есть полное подобие тебе, – да посмотрите на него, да он точь-в-точь, плюётся и бьётся в истерике, как наш Скотт.

Но не успевает Андре и рта раскрыть, как дверь в гримёрную президента раскрывается, да так резко, что их всех обдаёт сквозняком, и внутрь чуть ли не врывается со своей претензией, вот так сразу и не разобрать, что за фурия такая в рваном халате. – Ах, вот значит как! – в истеричном крике оглушив всех здесь находящихся людей, с туалетным ёршиком наперевес, останавливается напротив Андре эта, с перекошенным лицом фурия. К которой стоило только всем этим перепуганным лицам приглядеться, как в ней все узнали Первую леди.

При этом каждый из находящихся здесь, в гримёрке, людей, по разному узнал в Первой леди первую леди (наверное, потому, что они находились все в разных положениях по отношению к Первой леди – кто-то один сидел, тогда как другие двое, стояли на своих двоих). Так Мистер президент, признав в фурии Первую леди, сразу понял, что от неё ему ничего хорошего сейчас не стоит ждать, а вот плохого сколько угодно. Что заставило его крепче схватиться руками за подлокотники, в ожидании как минимум, кресло верчения.

Что же касается мастеров пудры и макияжа, Андре и его, любо дорого на него посмотреть, напарника Жоржа, то они, как это и ожидалось Первой леди, со всем своим пристрастием посмотрели на неё оценивающе. И хотя ёршик в её руках удерживал их от красноречивого выражения своих взглядов на неё, всё же Первая леди не дура, и она без труда смогла прочитать, что они в ней оценили, недооценили и переоценили свои взгляды на неё.

– А что ещё можно ожидать от китайского ширпотреба. – В момент оценил знак качества и место производства халата Андре.

– А я вот такого падения стиля никак не ожидал от Первой леди. – Заметил хмурной взгляд Жоржа.

– А я тебе что говорил обо всех этих леди. Нет у меня к ним и к их стилю одеваться доверия, а что уж говорить о том, чтобы раздеваться. – Андре своим недовольным взглядом прямо режет понимание Первой леди, которая такого нецеломудренного взгляда на себя точно не потерпит, и она, выставив вперёд туалетный ёршик, с которого ещё каплями стекало что-то уж больно впечатляющее воображение людей, знающих о неприхотливости использования этого инструмента для прочистки одних общедоступных мест, его видом в опасной от себя близости, выстёгивает все пуговицы штанов Андре из своих застёгнутых пазлов и развязывает шейный платок у его ненаглядного друга Жоржа.

Ну а стоило только Первой леди в их сторону слегка ткнуть этот ёршик, как эти господа стилисты тут же споткнулись об ноги друг дружки и, свалившись вначале в свою неразбериху, не дожидаясь момента, когда хоть одна капля с этого ёршика упадёт им за ворот рубашек, ползком убрались из гримёрки прочь.

Первая леди воодушевлённая этой победой, отбрасывает в сторону ёршик и, повернувшись к президенту, сидящему на кресле к ней спиной, смотрит на него в отражении зеркала. Ну а у Мистера президента другого выхода нет, как сжать что есть силы зубы и не выказывать на своём лице того, как ему сейчас страшно. И теперь ему с каждым приближающимся шагом Первой леди к креслу, становится всё страшней. А когда она, заняв крайне удобную для себя позицию, сразу за его спиной и, занесла над ним свои руки, то Мистеру президенту от переполнившего его страха стало так страшно, что он не удержался и зажмурил свои глаза, в ожидании… А вот чего, то он сам пока не знает, но прекрасно чувствует своей шикарной шевелюрой, что Первая леди запустила в неё свои руки, и сейчас, наверное, будет нещадно рвать на его голове волосы. И если она и сжалится над ним, то только в плане выбора для себя казни. – Выбирай, негодяй, дёргать тебя безумно долго по одному волоску, или же сразу охапками разрывать твою волосяную связь с действительностью?

И Первая леди вполне была готова разорвать все связи президента со своей головой, но когда она с намерением воздать за всё неотзывчивое своему супругу, запустила свои пальцы рук в его волосы, то тут вдруг она, через пальцы своих рук, сердцем почувствовала, как не всё потеряно, и как исходящей от его головы энергией, обтекающе пальцы рук, ей воздаётся за своё ожидание хоть какой-то близости. И Первая леди вместе с пониманием того, как ей всего этого близкого не хватало, поняла также, что этот Андре совсем не зря такое внимание уделял причёске президента – он гад и энергетический вампир, питался президентской энергией.

– Нет уж, этому больше не бывать. Отныне доступ к энергетическим волосам своего супруга, буду иметь только я. – Категорически для всех решила Первая леди, теперь-то понявшая, почему её супруг был так холоден к ней в последнее время. – Его жизненный и любовный потенциал обворовывали эти вампиры. А за ними, ни кто иной, как сэр Рейнджер стоит. – Первая леди вмиг сообразила, кто посоветовал президенту этих стилистов.

– Но ничего, отныне я стану его личным парикма…стилистом, – быстро поправила себя Первая леди, интуитивно почувствовав, что с этим словом что-то не так. – И тем самым решу сразу две проблемы. Обеспечу энергетическую безопасность нашей семьи и решу вопрос со своим трудоустройством. И за это кое-кому придётся дорого заплатить. – Вдавив президента своим пронзительным взглядом, Первая леди заодно в горсть крепко ухватила за волосы президента. Который тут же подумал: Вот оно, началось.

Но Мистер президент, будучи не в курсе всех этих переосмысливаний Первой леди, ошибся, и Первая леди уже не собиралась ему трепать нервы, вырывая из его головы волосы, а она, успокоившись немного, сейчас задумалась над совсем другим – о своём разговоре с Ханной Шиллинг. И у неё вследствие этой памятливости возникли вопросы к своему супругу, которого она привела в чувства, слегка только дёрнув за шевелюру, – а он уже состроил такое страдальческое лицо, как будто он лишился последнего волоска на голове. И только ответный, достаточно красноречивый взгляд Первой леди, чтобы понять, что если он только пикнет, то ему очень горько придётся, не позволил ему голосить.

Ну а чтобы Мистер президент не слишком там расслаблялся, Первая леди начинает заводить свой разговор из такого далека, что Мистер президент в предчувствии самого плохого, начинает покрываться нервной мокротой в спине. – Знаешь, что мне тут по секрету сказала одна наша общая знакомая? – не сводя своего взгляда с отображённого в зеркале лица Мистера президента, с нескрываемым намёком на такое непорядочное поведение Мистера президента, за которое его за волосы подвесить к фонарному столбу мало, процеживая слова сквозь зубы, проговорила Первая леди. И не дай бог Мистер президент отведёт свой взгляд от неё – он тем самым во всех страшных насчёт себя подозрениях признается.

И Первая леди, отлично зная мужскую психологию, специально держит его под таким своим прицельным вниманием, представляя себе, как там он внутри весь напрягся и судорожно соображает, кто бы это мог быть. И это было чистейшей правдой. И Мистер президент, озадаченный не самим секретом, а именем той, кто обладал этим касающимся его секретом (а узнай имя, ты узнаешь насколько стоящ этот секрет – если этим секретом по секрету поделилась с Первой леди их уборщица, тётя Люба, то Мистеру президенту стоит как следует задуматься над тем, что он смог такое компрометирующее, пропустить мимо пальцев своих рук и выбросить в ведро, ну а если этим обладателем секрета является госсекретарь госпожа Брань, то тут особенно волноваться не стоит, максимум, что она расскажет, так это о намеченных тайных переговорах с лидерами оппозиции, некоторых не таких успешных, как они стран), – принялся припоминать всех тех, с кем он за последнюю неделю (дальше заглядывать нет смысла, он не вспомнит) имел зрительный контакт или перемолвился словом.

И Мистер президент на этот раз быстро догадался, кто это может быть. – Это майорша Касси! – ахнул про себя Мистер президент, тут же принявшись себя упрекать за свою легкомысленность. – А на что ты рассчитывал? На то, что ты самый заметный на земле человек, останешься незамеченным в глазах не просто рядового человека, а в глазах привлекательной и знающей из фейковых новостей девушки, какой ты на самом деле принципиально бесстыдный и руки распускающий человек. И она сразу заметила, и как ей было не заметить, когда вот оно, прямо перед её глазами, всё это президентское бесстыдство, которое ты завуалировал под свою неопрятность. «Этот сексист и лапатель, пошёл дальше в своих взглядах на нас, женщин, и в частности на меня. И он, не испрашивая моего мнения, совершенно не церемонясь, сразу же …», – но дальше Мистер президент и в своём воображении не хочет слушать, в чём там его ещё обвинят. При этом Мистеру президенту приходится сдерживать все эмоции в себе и не позволять им выразиться на своём лице.