– Вот также как я подтвердил вашу личность, – достаточно самоуверенно, чтобы у Гилмора не возникло сомнений в чём бы то ни было, заявляет Шиллинг, – я хочу, чтобы и вы, не заглядывая во внутренние протоколы, подтвердили мою личность. – Шиллинг замолкает и ждёт от Гилмора его решения. Но Гилмор не спешит так подставляться, он уже интуитивно почувствовал некий, пока он ещё не разобрал, что за подвох, который ему приготовил хитрый Шиллинг. Что заставляет его одними оболочками своих глаз начать осматриваться по сторонам, в поисках скрытых камер, которые, несомненно, где-то неподалеку спрятаны и ведут прямую трансляцию с этого его розыгрыша.

И тут если что, то нет ничего сверхъестественного или смешного, а это всего лишь издержки профессии Гилмора, связанной со всем секретным, где все окружающие его предметы, имеют основную характеристику – они скрытные. Так что он по-другому и помыслить себе не мог, как только так. А как только так подумал и обнаружил, что Шиллинг к делу подошёл более чем основательно, и так тщательно замаскировал камеры слежения, что даже он не смог обнаружить, то он принялся более тщательно анализировать эту просьбу Шиллинга.

– Чего он на самом деле хочет, обращаясь с этой просьбой ко мне? – вопросил себя Гилмор и чуть ли не сразу нашёл подходящий ответ. – Он хочет заручиться моей поддержкой. Это, несомненно. Но для чего? – опять вопросил себя Гилмор и вновь сразу же находит и на этот вопрос ответ. – Он что-то там про себя задумал и если всё пойдёт не так, то он всю ответственность за неудачный терра…свою выходку переложит на меня. – И для этого вывода Гилмора были все основания. Сегодня он получил записи с камер наблюдения президентской комнаты без названия, где произошло чудовищное преступление по отношению к именному торту президента – кто-то воспользовался тем, что повар зазевался и на пять минут оставил торт без присмотра и нарушил единство исполнения фигурок президента и первой леди на торте. И после просмотра этих записей с камер наблюдения, есть все основания подозревать в этом ведическом преступлении одного человека. И этот человек сейчас стоит перед ним.

– Так он, каким-то образом (конечно с помощью утечки) прознал, что я сегодня иду с отчётом к президенту, и сейчас пытается меня остановить. – Догадался Гилмор. – А этим своим двусмысленным заявлением о моём генеральстве, даёт мне понять, что у него тоже что-то есть на меня. «При вашем-то роде занятий и жизни полной приключений, разве не иметь грехов не выглядит более странно, чем погрязнуть в них», – так и слышит Гилмор слова Шиллинга, когда-то им в пылу разгорячённости спиртным сказанные. И что же делать? – уже нервно вопросил себя Гилмор. – Пока не спешить делать выводы из записей с камер наблюдения, и пока я не узнаю, что у Шиллинга на меня есть, нужно затягивать это дело. – Приняв это решение, Гилмор многозначительно смотрит на Шиллинга, и со словами: «Я вас понял», – подмигивает ему и быстро его покидает.

Ну а Шиллинг, сбитый с толку этим подмигиванием Гилмора, даже не успевает броситься вслед за ним. И он, с долей безнадёжности выдохнув из себя горечь накопившегося в груди не переработанного воздуха, преграждает путь направляющемуся в сторону конгресса, конгрессмену Сваровски, представляющего собой всё самое политически противное, безнадёжно устаревшее и безграмотное для Шиллинга.

– А что ваши, не признают за своего? – ехидно так, спросит его конгрессмен Сваровски. На что Шиллинг вынужден соврать, что только спешка не позволила ему дождаться своих однопартийцев.

– Понимаю. – Многозначительно говорит конгрессмен Сваровски, только теперь поняв причину того за кустами сборища другого партийного большинства во главе с нервно покуривающим конгрессменом Ролексом, к которому принадлежал Шиллинг. – А я уже было хотел бить в набат: наш противник что-то задумал! – Улыбнулся про себя Сваровски.

– Я, конечно, могу вас удостоверить, и даже сопроводить до места, но как понимаете, то и вы в будущем должны будете проявить должное понимание некоторых насущных для меня проблем. – Как и ожидалось Шиллингом, Сваровски начал торг. И только Шиллинг слегка искривился в лице, как Сваровски немедленно замечает это его проявление не конструктивности мышления, и начинает его шантажировать. – Что ж, я могу предложить и другой, более подходящий для вас, незнакомый для меня господин попрошайка, вариант ваших отношений с самим собой. – Обдав Шиллинга надменным взглядом, процедил Сваровски. – Я сейчас же вызову полицию, и тогда посмотрим, найдётся ли хоть один конгрессмен, кто решится удостоверить вашу никчёмную личность. И вы отлично понимаете, что этот вам будет в будущем грозить. Поставленные перед нравственным выбором конгрессмены, – чего они терпеть не могут, – признать вас или не признать, в независимости от того, как дальше будут развиваться события, – может в этот момент подоспеет передумавший вас снимать с должности президент и удостоверит вас как своего приятеля, – а быть приятелем президента, ничем не хуже, чем быть министром, – они все тебя возненавидят, и тогда ты можешь поставить на своей будущности крест.

Но Шиллинг не поддался на шантаж Сваровски – он ничего нового для него не сказал, и то, что его возненавидят все вокруг, то это и так уже данность, а по-другому здесь быть и не может. Ведь только агрессивная среда способствует работе мыслей и движению – а ненависть и недовольство данностью, есть самый лучший катализатор жизни, не дающий застояться вам на одном месте.

– Но всё же не стоит так рисковать. – Шиллинг решил, что к кому-кому, а к Сваровски он точно не будет обращаться за помощью. – А вот идея таким образом проверить на лояльность ко мне конгрессменов, довольна не плохая. И если что, то настоящее лицо политика, и должно узнаваться без паспорта или удостоверения личности. Он сам есть уже удостоверение своей личности. И вообще, политик с большой буквы, это тот человек, кого ничто земное не держит, и он априори (и понимающие люди поймут, что это значит) должен быть человеком без паспорта. А то, что я забыл свои документы, то это знак выше. Мне в скором времени, понадобятся уже другие документы! – Сделав окончательный вывод из всей этой своей заминки, Шиллинг, бросив взгляд назад, где притирались к потоку прохожих его охранники, немного успокоился и, повернувшись в сторону своего прежнего пути, выдвинулся туда.

Но сегодняшнее утро для Шиллинга явно не самое заурядное и простое, а всё потому, что он решил пересмотреть собственную значимость для этого утра и вслед за ним и всех остальных утренних времён суток. И как обязательное следствие всему этому, бесконечная череда вопросов, которая немедленно требует для себя ответов от Шиллинга – и это вполне понятно, ведь Шиллинга вместе с новым собой открывает по-новому и окружающий его мир, а значит, и у него есть к нему свои вопросы. И главный из них, это вопрос: а кто же всё-таки я есть на самом деле? И хотя Шиллинг, многое о себе зная, частично об этом догадывается, – неоспоримо одно, я человек мужского пола, – всё же никогда нельзя на сто процентов в чём-то быть уверенным. И тем более в наше, столь быстро изменчивое время, где не успеешь привыкнуть к одному убеждению, как политическая целесообразность всё переворачивает с ног на голову. Так что можно сказать, что Шиллинг несколько поспешно себя ведёт, утверждая себя в такой половой основательности. Кто знает, как на эту его веру в себя посмотрят завтрашние идеологи безотносительности.

Сейчас же его этот лежащий в перспективе вопрос, не сильно интересует, когда его опять захватило сомнение со своим Гамлетовским вопросом – принять всё как есть и течь по течению своей жизни, или же принять поступившее предложение и стать тем, кто сам прокладывает русло для всех этих течений. Ну а сомневающийся в себе человек, – да именно в себе, а не в выборе своего решения, ведь за этим выбором стоит вся существенность выбирающего человека, и получается, что он и делает выбор между двумя своими антиподами, которые и стоят за тем или иным выбором, – всегда лёгкая добыча для разного рода заблуждений, к которым относятся и всякие суеверия, к которым очень часто и обращает свой взор всё тот же сомневающийся в себе человек – особенно в тех случаях, если он должен принять очень важное, требующее всей его рассудительности решение.

– Вот если первый встретившийся мне на перекрёстке пути светофор, когда я своим, как есть шагом, подойду к перекрёстку, будет светить зелёным светом, то я приму их предложение. А если не будет, то …– Но Шиллинг не стал додумывать, что будет в этом случае, а он, подняв вверх голову, своим взглядом устремился вперёд, пытаясь рассмотреть там, что его ждёт. Но как всегда в таких, завязанных на судьбе случаях бывает, то Шиллингу не удалось вот так сразу разглядеть, что его там впереди ожидало – сплочённость людских спин и повышенная оживлённость прохожих у перекрёстка дорог, обычное явление. А это всё подводило Шиллинга к тому, что он никак не мог подкорректировать свой ход под определённый устраивающий его подсознание шаг, и получалось, что он объективно никак не мог влиять на итоговый результат того, что насчёт него решит судьба.

– Что-то мне подсказывает, что судьба решит сыграть со мной дурную шутку и подмигнёт мне жёлтым сигналом светофора. Мол, сам решай, оставаться стоять не успевшим человеком, или рискнуть и стать успевающим человеком. Знает же сволочь, что каждый человек стремится стать успешным человеком, оттого, наверное, столько всегда аварий на этих перекрёстках жизни. – И только Шиллинг так для себя судьбоносно решил, как ему из-за чьей-то спины открылся свет его судьбы. – Зелёный. – Прямиком через глаза всё внутри Шиллинга осветилось этим светом возможности, и его ноги сами себя, без подсказки центра принятия решений Шиллинга, понесли. При этом Шиллинг почувствовал, как его сердце крепко забилось в груди, а сам он начал нервно переживать – успеет он или не успеет перейти через дорогу до красного сигнала светофора, и не придётся ли ему завершать свой переход на бегу. А от этого между прочим, многое зависит, или точнее сказать, им будет видеться отношение судьбы к его путевому выбору – если она позволит ему пройти перекрёсток без спешных проблем, то она благословляет этот его путь, ну а если на полпути светофор замигает и ему придётся ускоряться, то судьба всю ответственность за этот его выбор возлагает на него и ещё не совсем уверена в том, что он справится.

Но вот он вступил на проезжую часть одной из пересекающихся дорог, так сказать, всей подошвой ботинка прочувствовал всю её твёрдость, и без дальнейшего промедления на рассуждения и осмотр тех людей, кто движется навстречу и будет собой мешать его ходу вперёд, выдвинулся вперёд. При этом как он чувствовал всем собой и буквально крепко своими плечами и затылком, то он в своих устремлениях вовремя добраться до той стороны дороги, не один здесь такой. И, пожалуй, случись с ним какое-нибудь столкновение на его пути к своей цели с теми, перед кем стоит одновременно такая же и другая задача – так же вовремя добраться, но уже к противоположной стороне перекрёстка – то он не будет одинок в своих ненавистных взглядах на это хамло, которое задрав голову или залив свои зенки, и не видит куда идёт.

Но видимо судьба действительно благосклонно относится к выбору Шиллинга и он без всяких происшествий на своём пути, достигает противоположной стороны перекрёстка – хотя встретившаяся на его пути блондинка (а они почему-то всегда встречаются на нашем перекрёстке пути), своим сногсшибательным видом и откровенно заинтересованным взглядом на него, чуть не сбила его с мысли (может за ней повернуть?) и ходу.

А как только Шиллинг вступил на другую сторону перекрёстка, а по его глубоко-философскому размышлению, на другой берег жизни, то он сразу почувствовал в себе наполнение себя новым чувством какой-то самозабвенной одухотворённости, с её уверенностью в своих силах. Но только Шиллинг по новому, глубокому вздохнул новой атмосферы жизни, отчего у него даже немного закружилась голова, как в дополнение ко всему этому, сзади раздаётся столь оглушающее звучащий визг колёс автомобиля с последующим очень звучным и таким красноречивым ударом, что ни у кого из рефлекторно пригнувших головы и зажмуривших на мгновение глаза людей, оказавшихся на этой стороне дороге, не остается сомнений в трагичности случившегося там, за их спиной. Куда они все, за исключением только Шиллинга, в следующий момент и повернули свои головы. И судя по ужасу стоящему на их лицах, то там действительно что-то случилось ужасное.

Но Шиллинг, не смотря на нестерпимое, подталкивающее его к этому любопытство, не оборачивается назад, – там нет ничего для меня нового, красный свет сигнала светофора и ещё один не успевший стать успешным человек, – а, расталкивая столпившихся перед ним людей, идёт дальше, по намеченному собой пути. Правда, когда он преодолел этот заслон, состоящий из людей-зевак, он, вспомнив о своей охране: «А может это кто-то из них? Ведь они шли с запозданием», – хотел было повернуться и убедиться хотя бы в том, что в аварию попал кто-то другой, но побоявшись спугнуть удачу (вот из-за этой своей кровавой сущности, вся эта суеверная приметливость и осуждается людьми верующим в милосердие, а не в авторитаризм судьбы), не стал оборачиваться и двинул дальше.

Но Шиллинг разве не знал, что госпожа удача, как и любая, крайне радикальная сущность, требует от своих последователей не меньшей фанатичной последовательности, которых она будет с незавидным для них постоянством, подвергать испытаниям, насылая на них сомнения и неверие в себя. И хотя Шиллинг своим проявленным равнодушием к чужой судьбе подтвердил свою заявку на звание баловня судьбы, ей этого будет недостаточно и она тут же подвергнет своего адепта новому испытанию.

– А может это всего лишь случайность? – пройдя немного, не смог не засомневаться Шиллинг, ведь он вверил себя в руки судьбы, а она как все знают, любит во всём научный подход. А это значит, что для того чтобы убедить себя в том, что всё что с ним случилось, было не случайность, то как минимум ещё в двух, друг за другом следующих случаях, его должен встретить зелёный сигнал света светофора на перекрёстках. И только тогда Шиллинг сможет с полным правом заявить, что всё это не случайность и его выбор основывался на точных расчётах.

И как вскоре Шиллингом, с нещадно бьющимся в груди сердцем выяснилось, то он не зря вверил свою судьбу в руки судьбы (глобальной), которая даже не подгоняя его шаг, без всяких остановок на красный свет сигнала светофора, провела его по всем этим встречным перекрёсткам.

– А это, несомненно, что-то значит. – Было расслабился обрадованный Шиллинг, как его тут же на этом расслаблении подловила судьба-злодейка. – А может за этим всем стоят недружественные тебе хакеры? – в один вопрос потряс все основы своего стояния сам Шиллинг – чёрт его дёрнул увидеть рекламу нового шпионского фильма на автобусе и через это вспомнить о вездесущих хакерах, которым ничего не стоит внедриться в пункты транспортного контроля и переформатировать всё в городе движение. – Но зачем им всё это? – задался вопросом к себе Шиллинг.

– Чтобы привести тебя к президентству. – Следует ответ его внутреннего голоса.

– И зачем? – всё не поймёт всю степень коварности врагов Шиллинг, продолжая задаваться вопросами.

– Чтобы иметь на тебя в будущем рычании давления. Скажут, если ты друг любезный, не будешь выполнять все наши рекомендации в своём президентстве, то мы обнародуем распечатку твоих перемещений по городу, и твой избиратель до шага узнает, кто способствовал этому твоему беспрепятственному движению по городу – анонимные только для невежд хакеры, тогда как умеющие понимать и видеть, отлично понимают, что это за хакеры, мать твою были. – Чуть не уронил лицом в асфальт Шиллинга своим откровением его внутренний голос, за ниточки которого дёргал кукловод всех внутренних голосов, всё та же господа удача, уж больно любящая все эти игры разума.

– Всё это чушь, притянутая за уши. Никто в неё не поверит! – чуть было в истерике не разрыдался Шиллинг, сам себе не веря. И внутренний голос даже не собирается его в этом разубеждать, намекая на некоторые его действия в этой сфере, – ты сам знаешь, что и за меньшую связь, самые успешные карьеры самых высших сановников растаптывались. Шиллингу хоть и тяжело это слышать, и хочется упасть, всё же он крепится и твёрдо стоит на ногах, придерживаясь рукой о стенку какого-то кафе. Из окон которого, на него смотрит любопытная пара женских глаз, живущих пока ещё одним любопытством. Что помогает Шиллингу собраться с силами и, выдавив этим глазам в ответ натяжную улыбку, выпрямиться во весь рост, затем более внимательно посмотреть на эти всё любопытствующие глаза и, прислонив руку к шляпе, отдать им дань своего внимания и выдвинуться дальше в путь.

– Интересно, что они подумали, глядя на меня? – задался было вопросом Шиллинг, вспоминая эти радующиеся жизни глаза, но кто-то ему внутри напомнил о несвоевременности таких вопросов и вообще не время сейчас на что-то вокруг отвлекаться, когда его ждёт столь важное дело. – Вот решишь все дела, тогда и глазей по сторонам. – И так уже понятно, кто так осадил изнутри Шиллинга.