Дизайнер обложки Игорь Васильевич Смирнов

© Игорь Смирнов, 2020

© Игорь Васильевич Смирнов, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-0609-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Из жизни графомана

_{Ушедшим товарищам}

Чего Иванов терпеть не мог, так это опаздывать. В детстве хорошую прививку получил.

Сейчас над этим можно хихикать, а тогда было не смешно. Первой обычно приходила мысль: проспал! Опаляла как взрыв. Страшнее, наверно, только взрыв и был, атомный. Зубы чистить уже недосуг, чай пить – тоже. Не до умывания! Но в трусах и майке в школу не пойдешь. Пусть вкривь да вкось, надо напялить полагающиеся штаны, рубаху, пиджачишко, ещё что-то там, по погоде. Наконец выскочил на улицу, только минуты, они, знай, тикают себе. До школы, конечно, бегом – так чтобы язык до плеча, чтоб лёгкие наизнанку. Ко времени не поспеть, но пусть хоть видят – не совсем, мол, совесть потерял. Всё равно техничка в гардеробе глядит на тебя как на вошь, пальто забирает так, будто оно вымазано чёрт-те в чём. Ладно, можно пережить! Перед дверью класса, вот когда мандраж захлёстывал всерьёз. Как-то просочился сквозь неё, а там этакая тишина, что перья одноклассников скребут в ней, кажется, не по бумаге, а прямо по душе. Учительница чинно прохаживается между рядами парт, звонко цокают каблуки – и каждый удар будто забитый гвоздь. В запястье, в плечо. Но тут она поворачивается к тебе, смотрит дико расширенными глазами и нечеловеческим голосом восклицает: «Иванов?!» От этого крика хочется провалиться на месте, улететь в космос, превратиться в невидимку – да хоть чего, только бы исчезнуть!

Или… проснуться! Ведь хорошо, что это всего-навсего сон! Надо успеть себя одёрнуть: «Всё понарошку! Ничего этого нет! Я сплю!» И вырваться в явь – как вынырнуть с тёмной, затягивающей глубины. В висках стучит, сердце заходится, грудь разрывает, как если бы по уши нахлебался воды. Но мучение кончено…

И больно, и страшно, и обидно – за что?! Ведь чуть не каждую осень, да и весну, хотя бы раз возвращался кошмар, пока Олег оставался младшим школяром. Назойливым сновидением Иванов однако ни с кем не делился, даже родным ничего не говорил. Только в подробности влезать, беспокоить страстями надуманными, себе травить душу… Не так и часто напасть донимала, а потом и вовсе сама собой сошла на нет. Да и польза от неё оказалась явная: до получения аттестата хватило – ни единого опоздания. Приснившийся ужас, уж больно он был живой…

Теперь-то, без малого полста лет спустя, можно было порыться в версиях, умные теории привлечь, выдвинуть, откуда он возникал, с какого, извините за каламбур, перепуга. Проблема не практическая, больше отвлечённая, философский вопрос! Только уже и неинтересно, жизнь прошла… Олег давно уже Олегом Николаевичем стал. Как ни противно было по первости. Старпёр. Зато, старея, маленькие житейские хитрости постиг. Настоящим педантом никогда не был – а тут ещё и на детские фобии научился забивать. Так-то и получалось, что на заседания ЛитО Олег вовремя не приходил, и который год кряду! Можно сказать, заявлялся чуть не к шапочному разбору – регулярно, систематически, злостно. Хладнокровно опаздывал… Ну, почти.

А всё оттого, что не под него, видно, те заседания затевались! Начинались в пять вечера. По каким-то оказиям – вообще в четыре. Он, может, уже и ветеран (или почти ветеран), но до сих пор трудящийся человек. Он, Олег Николаевич Иванов, полпятого лишь делал шаг от станка. Фигурально, конечно, выражаясь. А потом ему только до проходной минут двадцать надо было махать. И не нога за ногу, а по-спортивному споро. Но и дальше, за коробкою КПП, путь легче не делался. ЛитО собиралось на другом краю города. Туда хоть трамваем, хоть автобусом поезжай – всё едино, к назначенному часу не поспеть. Даже на такси, хотя сейчас они и подлетали на вызов через минуту-другую, как с неба падали или выскакивали из-под земли; как раньше только в кино про шпионов и триллерах-ужастиках – те злобные и коварные авто, что преследовали главного героя, нашего и правильного парня. Нет, в такие дни, то есть вечера, когда ЛитО свои сходки устраивало, одна лишь кабинка телепортации Иванова выручить могла. Но она существовала пока только в книгах и опять-таки кино. Да и дорого будет обходиться, когда изобретут; не по карману рабочему человеку, так мыслил Иванов. Вот он и выбирал трамвай, как самый экологический и экономный транспорт (дешевле автобуса на целых два рубля).

Да и порезвее дизельного перевозчика будет, пожалуй. Маршрут у него без извивов, прямой. Рассекает город на две половинки, но и вечерние уличные пробки, если на рельсах обходится без аварий, прорезает как ножом. Прямо до места, до библиотеки, где ЛитО собирается, подбросить не в силах, – библиотека-то окраинная и от трамвайной остановки до неё ещё минут двадцать опять ножками шагать, однако дороги короче и скорее просто уже не придумать.

И кстати сказать, те двадцать пеших минут, что путь завершают, очень располагают к раздумьям. К воспоминаниям. Места здесь особенные для Иванова, небезразличные ему. Здесь для него заякорены радости и мечты давно минувших дней.

Полвека прошло, и грянуло глобальное потепление, а время отмечает свой ход прежним чередом, по старинке: день – ночь. Февральский закат ещё не отгорел, небосвод только-только принялся наливаться синевой, но отовсюду уже падал искусственный свет. Сквозь дымку манили кубическими огнями киоски впереди, предлагали путнику газеты, детские игрушки, разные безделушки-сувениры, пирожки и шаурму. Фонари, зажжённые на столбах, окрасили покрытый неровной бугристой коркой льда тротуар в апельсиновые тона. Витрины магазинов бросали на него растянутые трапеции жёлтого сияния. Роились светлячки фар на шипевшей, гудевшей колёсами мостовой, которую заслоняли, однако не могли закрыть голые ветки высаженных на газоне тополей.

А за дорогою, в отдалении, тоже высились, почти сказочные в сгущавшейся темноте, дома. Первые, наземные их этажи сливались в сплошную полосу света. Это тоже были витрины магазинов, окна кафе.

Полста лет назад на их месте тянулся пустырь, голые, даже в вечернем мраке сверкавшие белизной сугробы. Бульдозеры и краны туда ещё не добрались. Должно быть, только в проекте существовала тогда и пятиэтажка с библиотекой в половину первого этажа (вторую половину – займёт книжный магазин; подобающее соседство, по принципу парности). Но та сторона улицы, тротуаром которой сейчас Иванов продвигался целеустремленно и в высшей степени с опаской (чтоб не навернуться на предательских волдырях льда!) уже была завершена – только что заселенная новостройка, бурлившая жизнью, – кичилась современностью и переливалась яркими огнями.

На современность поглазеть, скорее всего, и повела его сюда мама, Олежку Иванова, первыша-карандаша, бурно праздновавшего (конечно, про себя!) начало зимних каникул. Топать в эти края был не ближний свет, но путников подгоняло любопытство жителей глухой слободки, так называемого частного сектора, провинциалов в квадрате. Мама сама ещё была очень красивой и молодой. Она выбрала вечер, должно быть, чтобы сияли огни.

Наверно, зимним мраком своим то похожий был вечер, только не в пример нынешнему без пасмурной хмари; наведённый на резкость морозцем, так что просматривались дали, пространства окрест.

Наши путники, впрочем, дальше местной кулинарии не прошли. Если и продвинулись чуть ещё вперёд, почему-то в памяти не уцелело. Разжились там куском варёной курицы да речного окуня купили – с красивыми тёмными полосками на брюхе, с артистическими алыми плавниками. Тоже готового уже к употребленью. Как вернулись домой, Олег принялся у матери канючить – попробовать, попробовать кушанья кулинарные, покупные! Мама уступила, отрезала ему ломтик грудки. Окушка же он всего, целиком, в одиночку уговорил. И хоть выбрал из него миллион косточек и костей, а курятина оказалась волокнистой, жёсткой как автомобильная резина, может, и не совсем без запаха, но точно – без вкуса, и то, и другое Олег запомнил как яства сказочные, райское объедение. Да разве могло быть иначе в первые в жизни зимние каникулы!

Восемь лет спустя, девятиклассник Иванов записался в ту библиотеку, куда сейчас шагал. К тому времени пятиэтажка, в которой она с книжным делила наземный этаж, давно уже здесь обжилась, в строю сестёр, одинаковых серых коробок, возникших на месте бывших пустырей. С магазином, кстати, Олег сумел познакомился несколькими годами раньше, с тех пор захаживал время от времени – покопаться на прилавках, а вот библиотечное крылечко (в три ступеньки всего, но с бетонным козырьком) до сей поры даже и взглядом-то не удостаивал, шествуя мимо. И вдруг точно впервые увидел эту дверь и ведущие к ней ступеньки… Да потому что он распрощался с детской библиотекой, только что, на днях! Обреталась она совсем в другой стороне (как будто нарочно!), но примерно на таком же удалении от дома (закон такой, что ли, был, равноудалённости?), в старомодной, несовременной двухэтажной деревяшке, и за восемь – или сколько там? всё же семь лет? – Олег протоптал туда такую тропу, что, казалось, не зарастёт… А сколько взятых там книг было прочитано – и Ефремов, и Стругацкие, и Гуревич! А напоследок, под самый занавес летних каникул «Мартин Иден» Иванову в руки попал.

Олег уже сам пописывал рассказики в тетрадку (даже в разные тетрадки). Роман Лондона ему открыл глаза: вот как в писатели идти надо! Посмотреть мир, жизнь. И писать, писать, писать – пока мастером слова не станешь. Да, можно сказать, такой вот подарок старая библиотека напоследок ему преподнесла, перед тем, как Олег расстался с ней. Вернув томик в абонемент, Иванов шёл домой пружинистым шагом, то и дело срываясь пуститься вприпрыжку, но гнела вниз, возвращала на землю озадачивающая тяжесть в груди. Наверно потому, что впервые он возвращался из библиотеки без новой перемены книг, с пустыми руками. Меланхолично, и вместе с тем с тайной надеждой посматривал Олег по сторонам, отмечая, что сентябрь ещё так похож на август, с почти летним солнцем, хотя и без летнего тепла, и с каким-то задумчивым, подёрнутым рябью облаков небом. Олег твёрдо верил, что совсем недалеко, не за тридевять земель вовсе, ждут его другие стеллажи, на которых теснятся ещё более соблазнительные и удивительные книги, чем те, что он читал прежде; книги, о которых он давно мечтал, но, спрашивая которые, до сих пор получал в ответ только философскую усмешку библиотекарши, виновато пожимавшей плечами. Через день-другой он отправился в это магическое место – ту самую взрослую библиотеку, крыльцо которой все эти годы в упор не замечал.

Там ему выдали читательский билет – небольшую, альбомной ориентации книжицу (как сказал бы он сейчас) в желтоватой, твёрдой, ещё неизмятой обложке. Будто повысили в чине – в детской библиотеке всё было гораздо проще, ну да, по-детски; обходились без удостоверений! Но приступ гордости и эйфории длился минуту, не больше. «Корочки» читателя взрослой библиотеки, расхаживая по её залу, Олег так и не выпускал из рук, но руки опускались сами собой, в прямом и переносном смысле. Он бродил меж стеллажей и всматривался в корешки книг на них – и того, о чём мечталось, что-то не находил; видел только лишь незнакомые, ничего не говорившие ему названия и фамилии.

Наверно, так было кем-то подстроено нарочно – чтобы этот этапный день, день-веха, день записи во взрослую библиотеку! – оказался таким прозаическим обломом… Но другое магическое место Иванов почему-то искать не побежал. Раз уж записался, то до окончания школы, пока не получил аттестат, библиотеку не менял, этой, с бетонным крылечком из козырька да ступенек, верность хранил; наведывался сюда исправно, через две недели. И даже выпускным летом, аттестат был вручён и впереди абитура маячила в областной политех, ещё дважды или трижды умудрился в библиотеку заскочить, переменить на абонементе книги. За два года распробовал, похоже! Так ведь и впрямь больше не пролетал так уныло-бездарно, как в самый первый раз. Наверно, обмишулился тогда с днём, кажется, припёрся за взрослой читательской долей в понедельник. Хотя, надо признать, и в неправильный день совсем без добычи не ушёл. Переборол-таки подступившую к горлу обиду и книжки две-три, из только что сданных другими читателями, выбрал, даже из фантастики что-то подвернулось. А уже в следующий визит и вовсе забыл про невезение. Опять-таки будто понарошку, по какому-то щучьему велению, потом ему непременно везло, фартило, – подходящая книга в руки пёрла (как счастливому рыбаку – рыба, козырная карта – удачливому картёжнику). Откуда что и выуживал! Разных классиков и современников прочитал кучу, но особо пришлись по душе сборники Чапека и Лема, а также некоторые тома Библиотеки современной фантастики (которую Иванов хотел бы на домашнюю полку всю, целиком и полностью, водрузить, – конечно, если бы мог колдовать).

Но колдовал, похоже, кто-то другой, и вот что у него получалось. Два только года Иванов был записан в эту библиотеку, но вспоминал их и много лет спустя. Хотя на бетонное крылечко опять не поднимался, проходя, бывало, мимо. Топал себе дальше, будто вновь заказаны были для него те ступени. Пока лет десять назад здесь не получило приют литобъединение. С тех пор Иванов начал снова наведываться сюда. Только, как уже сказано, опаздывал безбожно, вдруг обнаружил в себе способность к такому прегрешению. Какой бы лирикой его ни прикрывать.

Даже когда прогулка от трамвайной остановки до библиотеки была полна самых элегических дум, возле крыльца Олег разом про эти думы забывал. Вдруг нагибал зачем-то голову, иногда пытался лихо, по-мальчишески взбежать. Это был момент встречи с давним и дорогим прошлым, но о прошлом он как раз ничего не вспоминал. Только о настоящем думал. Впрочем, не мог не замечать, как время обошлось с библиотекой, как оно поработало над ней…

Сама пятиэтажка, как и полтинник лет назад, оставалась такой же кирпичной, невзрачной, серой. Да и не успевал он разглядеть здание снаружи, особенно в темноте. Но внутри, начиная с входного предбанника, бросалось в глаза, как всё здесь ужалось, скукожилось, поблекло.

Как и весь мир. Как и вся жизнь – умалилась, укоротилась дыханием, лишилась размаха. Раньше вечер был как эпоха – столько делов можно было натворить! А нынче всё стало дозированным, ограниченным, точно по талонам. Вот припёрся в библиотеку, за порог ещё не ступил, а уж знаешь, что домой обернёшься только в восьмом часу. Там – ужин, немудрящий, не столько насыщающий тело, как пожирающий время, уже до печёнок достал неизбежностью и казарменной простотой. Потом компьютер, интернет; не пропустить бы чего интересненького в ленте, в ящиках почтовых. Этакий Кронос местного значения, который будет ещё прожорливее кухонных хлопот. А в итоге – прощай чтение книжки, сборника Геннадия Головина. И собственная нетленка опять нетронутой останется. Это давно начатый, но всё ещё неоконченный роман «Триумфатор» – да-да, подождёт! По правде, неприлично долго уже ждёт… «Триумфатор», он же – «Зиждитель». Двойное название. Вторая половина, хитрое словечко «зиждитель», у Солженицына позаимствована… И, что самое гнусное и несправедливое, душит и давит Олега вечное недосыпание, но сегодня – уж будь спок! – раньше какого-нибудь там часа быка завалиться на боковую не выйдет…

Хреново с такими мыслями в голове порог переступать.