Стасис рассказал отцу и братьям о своей поездке в соседний посёлок. Первое, что они решили исполнить прямо сегодня, уничтожить пост и трёх охранников. Добычей должны были стать три «мосинские» трёхлинейки с патронами. Это уже более серьёзное оружие чем наганы. С них можно было изготовить три обреза. Обдумав план подхода и нападения, а затем тихого отхода решено было идти пешком. «Григонис, сходишь аккуратно в схрон и принесёшь все наганы сюда, только аккуратно, соблюдай все правила конспирации и оглядывайся по чаще. Понял?» дал чёткое указание сыну отец. Парень молча встал, мотнул головой и тихо ушёл в лес к схрону. Отец продолжал: «Ты, Миндаугас, пойдёшь без оружия прямо на пост по дороге. Тебя остановят и будут проверять, устроишь не большой скандал, такой шум, чтобы не слышали, как мы подойдём. Желательно бить ножами, чтобы без звука, но если не получится, тогда стреляем в головы, чтобы на верняка с первого выстрела. За тем забираем всё что там есть и быстро уходим, не забыв при этом выпустить их языки, как мы делали с нашими коммунистами. Всем всё понятно?» Время тянулось медленно. Вот пришёл с хрона Григонис, принёс наганы, которые все сели в большом сарае чистить и мазать. Стемнело. Около 19ти часов команда во главе с отцом вышла в дорогу. Шли молча, а потом Януке тихо сказал: «Дети, надо как-то придумать название нашей организации. Чтобы шумело и отдавало в уши всем не довольным новым строем, чтобы они искали с нами связь, только тогда организация будет расти.» «Я предлагаю название Партизаны свободной Литвы» предложил Стасис. «Нет» жёстко сказал Григонис: «Мы тут братья. Я предлагаю назваться просто «Зелёные братья» и всё на этом». Идея всем понравилась. «Решено» сказал своё заключительное слово Януке: «С сего дня мы зовёмся Лешке бролес. Лесными братьями.» К 21му часу отряд лесных братьев подошёл к тому месту, где просматривалась сторожевая будка, возле неё горел костёр и шёл запах готовящейся на огне похлёбки. «Ужин готовят гады» прошептал Миндаус отдавая свой наган отцу. «Я пошёл» «С Богом, сынок». Парень не скрываясь шёл по дороге прямо на пост. «Стой, кто идёт?» послышался громкий окрик от шлагбаума. «Я, иду в гости к невесте, а что нельзя разве ходить стало по вечерам?» начал скандал Миндаус. «Ты что, сам идёшь?» «Нет, с Господом Богом» «Поговори мне, сейчас как пальну» послышалось с поста. Тем временем парень уже подошёл к закрытому шлагбауму. Трое вооружённых мужчин наперевес с винтовками остановили его и стали обыскивать. Лесные братья выскочили из темноты, не дав никому опомниться. Бой был мгновенным, три удара ножами и разрезы горла с выпуском языка, завершил дело. Осмотрев и рассадив убитых и забрав оружие, боеприпасы и всё, что было у них с собой отряд так же тихо ретировался в ночь. Возле шлагбаума горел костёр, вокруг которого сидели три трупа с запрокинутыми головами и торчащими с горла ужас как длинными языками, в руках были пустые миски и ложки, по—прежнему кипела юшка с пшена так и не посоленная варившими. Со стороны могло показаться всё это каким—то шабашем, но это было очередное предупреждение власти о том, что она не одна в старой, воинственной Литве. На листке папиросной бумаги крупным шрифтом было написано «Привет от лесных братьев». Записку Миндаугас всунул в шапку одному из сидящих.

Рано утром только—только забрезжил рассвет, Януке отправил Григониса и Костаса в охотничий домик на болота: «Сидите пока там, сегодня начнутся обыски, скажем, что Вы уехали в Вильно искать работу. Возьмите с собой всё оружие, кроме дробовика. Из винтовок сделаете три обреза, наганы спрячете там. Всё, сынки мои, в добрый путь» и вывел их через заднюю калитку в сторону болот.

Отряд немецких диверсантов—разведчиков не сидел сложа руки. По рации связались со своим командованием и доложили, что нашли то, что искали, находятся в безопасном месте, дали координаты и запросили доставить самолётом весь, необходимый для дальнейшей работы, груз. В следующем сеансе связи им сообщили, когда встречать самолёт и где зажечь костры. Самолёт прилетел ночью и сбросил точно в заданный квадрат несколько мешков на парашютах. Солдаты доставили мешки в охотничий домик Звайнисов. Здесь было оружие и боеприпасы к нему, взрывчатка в коричневых бумажных пакетах, продукты питания в основном галеты и консервы, шоколад, кофе, сигареты. Но самое главное была доставлена форменная одежда будущего сопротивления. Тёмно—зелёная, похожая по покрою на немецкую полевую, полушерстяная с алюминиевыми пуговицами. В неё входила тёплая куртка с воротником, куртка обычная, брюки бриджи, нательное бельё и головной убор похожий на польскую треколку, только с откидными клапанами для закрытия зимой ушей, короткие немецкие сапоги. Знаки отличая отсутствовали. Но настоящим счастьем для женщин семьи Януке были шесть чисто белых, шелковых, огромных куполов немецких парашютов. Офицер приказал сыновьям Януке закопать их или утопить в болоте, даже не подозревая, что оба сына могли бы и перебить всю немецкую группу ради такого не слыханного счастья для их женщин. Они несли мешки с парашютами к себе домой через болота предчувствуя радость на лице мамы. Сколько рубашек и праздничных платьев можно было пошить с этого бесценного материала немецкой лёгкой промышленности. Вошли через заднюю калитку, предварительно заметив знак, что дома чужих нет. «Мама, мама, мы тебе с Костасом подарок принесли, вот глянь на это» и парень достал из одного мешка парашют. «Ты что в дом принёс?» всполошился Януке: «А ну ка быстро убрать с дома и сжечь». Но было уже поздно. Герда с Ядвигой уже обрезали стропы и резали парашюты на лоскуты: «Придумал тоже, сжечь. А завтра сам поедешь искать мануфактуру на рынок, чтобы на весну тебе и сынам справить по новой рубашке, а исподнее где брать нам женщинам? а ночные рубашки? А новые платья Радочке? Раскомандовался тут, гляди-ка сжечь. Иди вон в конюшне командуй, а тут мы сами как-нибудь. Молодцы, мои мальчики, думаете о всей семье, не то, что некоторые» не замолкала взволнованная женщина, которую уже невозможно было остановить, а забрать и того подавно. Януке молча вышел из дома, достал трубку, не спеша набил её душистым самосадом и раскурил. Пахучий дым разлетался по всему большому двору приятно ласкоча ноздри. «Ладно, чёрт не выдаст, свинья не съест» процитировал он старую русскую поговорку: «Откуда парашюты?» Сыновья рассказали отцу про самолёт, сбросивший отряду всё необходимое для жизни. «Утром пойду, надо с офицером поговорить. Пока всё тихо, никого на хуторе не было, а я никого в посёлок не пускал, вроде и не знаю о том, что случилось. Но приедут точно. Поэтому Вы снова сейчас же уходите и стропы с мешками утопите в болоте. Всё понятно? А, что не узнали, как зовут того лейтенанта? Нет, отец, они к нему обращаются только по званию и вообще мы не слыхали ни одного имени от всех их» «Ладно, уходите». Сыны сложили в один из мешков все остальные, обрезанные стропы с трудом всунули в этот же мешок и снова через калитку ушли в болота. В другое бы время Януке с этих шелковых строп знал, что сделать, но в то время он не нашёл бы ответа на вопрос—где взял? Поэтому лучше выбросить чем отвечать. И он оказался как всегда прав. Женщины успели разложить лоскуты по сундукам, теперь трудно было доказать, что тут было раньше. В ворота с силой постучали. Стасис открыл. Два грузовика с солдатами НКВД, которые спрыгивали с кузова и сразу же вбегали в большой двор хуторян. Тот же офицер НКВД, что и прошлый раз степенно вылез с легкового автомобиля и вошёл во двор. Януке со всей своей оставшейся семьёй встречали не прошенных гостей у открытого настежь дома. Януке поклонился в пояс и как всегда сказал: «Здравствуйте, господин офицер, может я могу Вам чем—то помочь?» «Да, можешь, но сначала мы проведём у тебя обыск.» «Скажите, что Вы станете искать и я сам отдам, чтобы Вы не мучились» Офицер подошёл в плотную к хозяину хутора и глядя ему прямо в глаза тихо сказал: «Ты случаем не прячешь у себя немецких диверсантов? Они вчера перебили пост у Швекшны. Слыхал уже об этом?» «Что Вы, я два дня не выходил с хутора, а три дня тому сын мой с женой возили туда на рынок мёд, а назад скупил мануфактуры и скобяных товаров. Он говорил, что стоит тепереча на въезде пост, но пропускают сразу, не трогают. Может мне походить по узнавать по хуторам? И потом Вам доложить, господин офицер. Это я могу. Или может что ещё для Вас сделать?» угодливо улыбаясь оперу предложил Януке. Тем временем два десятка солдат обыскивали всё, хорошо, со знанием своего дела, выполняли эту работу. Чекист подумал и позвал к себе сержанта с чёрными усами. Что-то ему сказал на ухо и повернулся к Януке: «Может ты и прав, мужик. Ты мне давно нравишься, живёшь тихо, на тебя нет ни одного доноса. Скажу правду тебе, что даже просили людей написать на тебя жалобу, практически все отказались, все тебя хвалят.» Сержант дал команду и солдаты, построившись, вышли со двора. Чекист продолжал: «Хорошо, походи, по говори с людьми, может кто-то что-то и видел, а потом мне расскажешь» «Хорошо, господин офицер, а как мне Вас найти?» щурясь спросил Януке. «Я тебе потом передам, где и когда мы увидимся.» закончил офицер. «Я Вам сейчас на дорожку соберу как обычно, можно?» Чекист мотнул головой в знак согласия и Януке побежал собирать презент.

«Отец, Вы меня простите, но мне кажется, что мы были на волосок от провала» сказал Стасис показывая глазами на моток строп, которые Герда не вложила в мешок, а повесила как бельевую верёвку около коровника. У Янука перехватило дыхание, но дело было сделано и не прошенные гости уже уехали: «Хоть убей, всё равно своё сделает. Вот у Вас и мамаша мне в жены досталась» уже отходчиво проговорил он, снимая стропы и бросая их в топку печи. Однако уйти утром Януке не смог. Всю ночь волновались во дворе умные собаки, показывая всем своим видом, что за забором кто—то прячется. Януке влез на высокой горище своего дома и в щель стал наблюдать за происходящим за территорией хутора. Ждать пришлось долго, но что, что, а ждать он умел. Бывало на охоте, зимой по несколько часов сидел не шевелясь, чтобы завалить осторожного лося или хитрую косулю, а тут сразу видно, что умный чекист оставил-таки проверку в виде наблюдателя. Но кого он хотел перехитрить? Его, старого Януке да у себя в лесу? Где каждая травинка знакома, каждая пичуга подаст голос о чужом. Долго всматривался в тишину хозяин хутора и нашёл-таки наблюдавшего. Из-под куста ещё не опавшего орешника блестели стёкла бинокля. Януке спустился, убрал лестницу и стал на виду у наблюдателя устраивать представление. То на сына накричит, то жену куда—то пошлёт, то собак по двору гоняет, то выпустил пару свиней и час чухал их по спинам, от чего те получали массу удовольствия. Тем временем Герда сняла сухое бельё и повесила новое, только штаны вывесила уже по-другому, давая понять, что заходить во двор нельзя, что за ними следят. Ближе к вечеру Януке громким голосом, чтобы было слышно наблюдателю, приказал сыну вечером вывести собак на прогулку за двор. Этого хватило, чтобы окончательно замёрзший наблюдатель ретировался на доклад к своему руководству. Януке ушёл в ночь.

Разговор с офицером вермахта был не простым. «Кто Вам позволил самостоятельно принимать такие решения и нападать на пост?» спросил он у рассказавшего ему всё Януке. «А у кого мне надо было спрашивать? Вы что предлагает мне по каждому вопросу бежать на болота, за советом?» «Да, по каждому, в противном случае не будет порядка в наших с Вами отношениях, господин Януке» отвечал офицер. «Вы даже имена свои от нас скрываете, а хотите, чтобы я Вам всё говорил» высказал претензию хозяин заимки. «Ладно, давайте на первый раз всё забудем. Молодцы, что показали свою силу к сопротивлению. Нам необходимо главное, не убивать их по одному, а уничтожать сотнями и сразу. Для этого нам надо наладить связь с Шауляем. У Вас есть там знакомства?» «Да, там живут два моих родных младших брата близнеца. У нас там небольшое дело и два магазина» «Это хорошо» заметил офицер: «Будем организовывать массовую диверсию в городе. У нас есть взрывчатка, которую мы сможем заложить на хлебозаводе или в большом магазине, в кинотеатре или каком-то клубе во время их постоянных выступлений. Коммунисты любят разглагольствовать на все темы и по долгу, так что время у нас будет.» «Да, господин офицер, это и в правду серьёзные дела, но и нашими надо заниматься, чтобы не забывали лесных братьях» подытожил Януке. Отец с сыновьями получили полные комплекты одежды, только одевать её следовало на операции по уничтожению режима, а на ходить в ней постоянно выдавая себя. Одежду сыновья отнесли вместе с оружием в их схрон. Януке послал Миндаугаса в Шауляй за младшими братьями: «Сынок, скажи, что разговор пойдёт о Раде, ей в школу надо поступить в 1941м году, у нас рядом хороших школ нет, вместе со всей шантрапой я ни её, ни внука отдавать не намерен, так, что дети переедут к ним в город, так и скажешь и пусть не тянут едут сразу и тару на мёд возьмут».