К середине июня 1933го года было набрано четыре полные группы—три просто летного состава и одна, в которую и попал Николай Стрельников, с уклоном штурманского дела и авиационной механики. Их про себя в училище называли летающими технарями. Штонга В. В. Был до боли порядочным человеком и любил свое дело. Николая он как-то сразу приблизил к себе, видно сразу было родственную душу. Николай бывало в захлеб спорил с учителем о какой-то там нужной или не совсем детали в самолете и в основном вы спаривал свое и этим еще больше нравился учителю. Как только приняли присягу на верность Большевистской партии и Советскому народу, Николаю и еще тем троим парням с летными документами, было присвоено первое воинское звание младших сержантов авиации и выданы первые в жизни голубые петлицы с крылышками и двумя золочеными треугольниками на каждой. Их поставили на должности заместителей командиров взводов с полным довольствием и денежным содержанием военнослужащего, а не курсанта. Началась полноценная учеба. Коля с головой ушел в науку. На аэродроме училища красовалось больше десятка новеньких самолетов Поликарпова И15 и У2, а также больше десятка старых, еще трофейных с германской бипланов, на которых когда-то учился подниматься в небо и сам Коля, на которых учили этому же мастерству вновь принятых курсантов. Первые полеты даже Коля провел с опытным инструктором, а когда убедились, что биплан подчиняется рукам парня более чем надежно, разрешили и самостоятельные полеты. На новых машинах пока до какой-то команды не летали только досконально изучали материальную базу так называемую в авиации мат часть. Когда тихо ходик поднимался в небо, Коля представлял себя парящей над горизонтом огромной птицей и закрывал на мгновение глаза. Ветер обдувал лицо, руки привычно чувствовали рули и казалось ничего не может помешать этому вечному блаженству, но проходило установленное время и с башни на аэродроме подавали флажками сигнал на посадку и все заканчивалось до следующего раза. Здесь в Харьковском училище летчиков Коля узнал о том, что в Москве еще в 1930м году был основан и уже три года успешно работает Институт авиации, который выпускает научных сотрудников для КБ, строящих наши самолеты. Да…… туда попасть не с Колиной головой и мозгами. И парень оставался довольствоваться малым и огромным одновременно. Во второй пятилетке 1933й—1937й года в стране, по планам Советского правительства, должны были создать большую производственную базу для собственного строительства самолетов и это все радовало молодого летчика. К самолетам истребительной авиации И15ть или просто ИШАЧКИ, так их окрестили в армии, Коля относился вполне равнодушно, так как не видел себя в роли истребителя, а вот У2 так называемый в народе КУКУРУЗНИК, для парня подходил больше так как с него можно было бомбить, а значит и прокладывать какие-то курсы в полете.

В Колином учебном взводе люди были со всего Советского Союза собранные. В основном учились дети бывших или служащих по сей день Красных командиров. С Одессы был еврей Моня Зацепфляр – симпатичный, высокий, черный как цыган парень с немыслимо ужасным говором одесского разлива. Он всю жизнь прожил на своей любимой Молдаванке и дальше бы жил не тужил, но прочитав в вечерней Одесской газете про летные курсы в Харькове поспорил на довольно крупную сумму, что с первого раза туда поступит. Его вторым спорщиком был сынок местного прокурора Изя Рабинович и одноклассник Моисея. Об этом скоро узнала вся Одесса мама. С переулков старых дворов ему кричали в след старые бабки торговки рыбой на привозе: «Моня, и зачем это тебе надо то небо? хотя и в Харькове много евреев проживает, сиди лучше тут дома и не смеши нормальную публику своим смехом, ни одного порядочного еврея не было пока в этом небе!!! Уйми свою характеру по-тихому и не будь похожим на недоученного в церкви хохла!!!» А другая вторила противоположному спорщику: «Да не посадит тебя за такой гешефт его умный пока папочка, вы же друзья с маленького детства и писали в один горшок, отдашь ему твой спор или отработаешь его папе на привозе стукачом» и дружно вдвоем зареготали, рассыпав на тротуаре барабульку. «Вот сучье вымя гвоздь ты тупой, из-за тебя, Моня, я рыбу по пыли раскинула, кто теперя ча ее у меня закупит?» – бабка приняла позу «заезжай в мою будку» и стала собирать меленькую, но еще живую рыбешку. Изя проиграл, он это сразу понял, когда на первое июля его день рождения не пришел его самый лучший и единственный друг Мойша. Теперь необходимо было клянчить у всемогущего пращура немного денег на расчет. А Моня тем временем уже напялил на себя мундир курсанта и стал мечтать о том, как пролетит на своем новеньком ястребке над Молдаванкой и помашет серебряными с красными звездами, крыльями.

Вторым экземпляром, заслуживающим внимания, был парень, приехавший с Урала. Его отец командовал там кавалеристской частью и в свое время служил и хорошо был знаком с В. И. Чапаевым, Фурмановым и его женой. Парень был Колиным теской, не многословный, не большого роста крепыш, но с ногами кавалериста, его так и прозвали между собой – Конник. Но на турнике и брусьях этому парню равных не было, когда он начинал крутить солнышко или делал выход силой, то глазки опускали даже самые нагловатые курсанты, которые болтались на брусьях как г…о в проруби. И еще раз всех удивил своей искренней простотой этот парень, проводились учебные стрельбы с трех линейки Мосина, все стреляли по пять патронов и после этого в мишенях искали свои дырочки зарабатывая балы, в мишени Николая нашли только одну дырочку только немного великоватую. Пришел посмотреть сам начальник курса и поняв, что все вошли в одно место, дал команду наградить юношу значком «Ворошиловский стрелок 3й степени», каково же было удивление всех, когда парень достал золотой значок первой степени и документы к нему, а не носил он его по причине необходимости подтвердить его стрельбой. И эти две совершенные противоположности сошлись вместе, еврей балагур и тихоня силач стали не разлей вода. И кровати у них стояли рядом и одна тумбочка в проходе между кроватями. Их дружбе даже завидовали. Фамилия Николая была Кожемяка.

Во взводе Стрельникова быстро пошли вверх показатели по всем дисциплинам, а изучать будущим младшим лейтенантам приходилось ой как много. Собрав первоначально весь взвод для ознакомления, парень озвучил свои не хитрые требования по порядку во взводе, организации учебного процесса, нарядов по службе, бытовому и хозяйственному участию каждого. Опыт, полученный во время учебы в ФЗО очень пригодился, но еще больше пригодился опыт комсомольской агитационной и пропагандистской работы. Курсанты прислушивались к мнению младшего сержанта и старались все его приказы и указания выполнять. После принятия воинской присяги здесь и сложился единый, сплоченный армейский коллектив будущих ассов Советской авиации. Конечно до этого было еще ох как далеко.

Учеба не всем давалась так легко, как Николаю Кожемяке. Были и настоящие мамочкины сынки. Вано Шенгелия, хоть и был чистокровным грузином, но от мамы своей не мог оторваться даже в военном училище. Сюда его направил его дядя Реза Шенгелия брат умершего от ран отца. Детство его проходило в горном поселении, где жили старики и родители его отца и дяди Реза. Сам Реза Иванович работал секретарем партии в этом же районе и на его плечи пришлись самые не совсем хорошие времена становления Грузии, как республики в составе Советского Союза. Он жестко был завязан на легкой промышленности СССР поставками шерсти на комбинаты переработки и планы только увеличивались. Своих детей Господь ему с женой Мананой не давал, и они зациклились на единственном родном племяннике, который остался после смерти единственного младшего брата Серго Ивановича, который после тяжелого ранения в перестрелке с бандой абреков, долго лежал в госпитале и умер после перенесенной очередной операции. Племянника назвали в честь деда Вано, старого и опытного пастуха овцевода, всю свою жизнь проводившего стада овец в своих родных горах. Вано сразу понял, что, что бы не случилось с ним, все родичи на перебой старались оказать помощь. Учился мальчик в школе для одаренных детей советских первых руководителей, питался только лучшим, всегда был хорошо одет и обут, при этом не испытывая особого стыда за своих сверстников с поселения, которые бегали босоногими и в одних рубахах практически до 16ти лет. Тетка Манана привозила лучший шоколад фабрики «Рот фронт», фрукты и свежие овощи были чуть ли не круглый год. Так бы и жил себе припеваючи до старости, но НЕП резко закончился и на таких детей переростков стали сразу обращать внимание правоохранительные органы и что бы не испортить свою репутацию, Резо Иванович послушал совет своего зама отправить племяша в армию, но солдатские обмотки были не совсем к лицу такому отпрыску и решено было направить его в столицу Украины учиться летать. Это и модно и профессия на всю жизнь. Так Вано Иванович Шенгелия оказался курсантом училища в непонятном, пыльном и грязном городе малой России – Харькове. Надо отдать ему должное все экзамены включая физкультуру, он сдал сам и с первого раза. Его, как ни странно, зачислили в единственную группу штурманов по его настоятельной просьбе. Учился он без неудов, но и без старания. Науки ему давались легко, он имел математическую память, но развивать ее не стремился. После занятий он валялся на кровати, не обращая никакого внимания на строгие запреты, или писал письма на грузинском языке своей тетке. Дружбу он ни с кем не заводил и держался особнячком. Ему приходили посылки и бандероли по два раза на неделю, никто не знал куда он их девал, но и сам в поедании не был замечен ни разу. Однажды группа курсантов решила проследить куда он носит свои посылки с дома. И каково же было их удивление, когда, следуя не заметно от Вано на расстоянии, они вышли к Салтовскому районному детскому приюту для детей сирот. Никто и никогда больше разговоров о Вано не начинали, ведь для любого грузина, даже пусть немного и мажорного, честь прежде всего на свете, честь своя, честь матери, честь родичей и честь Грузии, а самое главное – честь зваться грузином.

Полной противоположностью Вано, был курсант с редкой русской фамилией Иванов родом с Полтавы. Его отца, как и его самого звали просто Семен Семенович. В их семье железнодорожников был свой не гласный устав – первого рожденного мальца называть Сеней. Отец водил паровозы по всему СССР, а Сеня учился летать, чтобы участвовать в большой жизни страны и охранять ее покой. В их большой семье было десятеро детей ровно по полам девочек и мальчишек, но только ему, своему любимцу и первенцу, отец позволил закончить семилетку и вот теперь учиться дальше на военного летчика. Старый Семен Семенович очень гордился сыном и в депо было только и разговоров о молодом Сеньке. Однако к учебе будущий летчик, относился халатно, ему бы поесть в столовке да какую ни будь интересную книжку вроде Жюля Верна, почитать лежа на кровати в обуви. За это он частенько получал наряды на кухню или по роте дневалил. Но какие бы все разные не были, в общем коллектив складывался не плохой. Одним их любимцев всего взвода был бульбаш Василий Пуляк с Лунинецкого района Белоруссии с деревни Яживки. Со своим белорусским говором, Василий затмевал даже самого Вано. Но у грузина хоть показатели какие-то хорошие были, а тут полный ноль, но огромнейшее желание все узнать и выучить. Деревенька, в которой провел всю свою жизнь этот парень, была не большой, но главной ее достопримечательностью была семилетка, в которую ходили дети с ближайших деревень и хуторов. Деревня Яживки стояла с краю огромного леса и болота, по этому главной выращиваемой культурой была клубника. Соберут весной ягоду, продадут ее перекупщикам и опять до весны. Так же в деревне стоял и цех по ремонту техники. Со всего района сюда сгоняли на зиму трактора, которые стали появляться в колхозах и совхозах нового общества, и до весны их перебирали ладили. Большим праздником в деревне был приезд раз в месяц кинопередвижки, но так как электричества не было, председатель запускал один из тракторов и крутил динаму пока идет фильм. Воды в селе питьевой то же никогда не было пили все, даже дети бражку, животине настаивали болотную верховодку. Так вот Василий и учился в школе и работал в МТС у тракторов, а когда узнал у председателя о наборе в пилоты, не спал, пока председатель не съездил в уезд и не привез Бог один знает, как добытую, путевку на учебу. Собирали Василия всем поселением, дело в том, что он всю жизнь проходил в лаптях и ноги выросли так, что обувку стандартную было не подобрать и ему шил сапоги местный сапожник, пьяница и дебошир Силантий. Размер сапог был близкий к 50тому. И вот когда Василий Пуляк первый раз стал в общий строй, его сапоги выступали на 25ть см вперед строя. Смотрелось комически и Василия решили в первую шеренгу никогда больше не ставить.

Время неумолимо бежало вперед. За жарким и еще немного голодным летом пришла осень. В городе, где от шума трамваев, топота копыт упряжек, первых отечественных грузовиков не куда было спрятаться, добавилась еще и грязь. После дождей все улицы города превращались в не проходимые озера и болотца. Армии дворников не справлялись со своими работами, ливневки практически не работали. И вот по такому городу, каждую субботу курсанты ходили строем мыться в баню. Ходьба строем превращалась в муку. По воскресеньям, лицам, успешно проучившимся всю неделю, давали увольнительную, но по такой погоде к старшине даже никто из гуляк и кутил не подходил, все старались отлежаться в выходной на любимой койке и привести форму в порядок. В такую распутицу все учебные полеты были отменены, и курсанты занимались в основном огневой подготовкой и мат частью самолетов. После Нового года стали поговаривать, что столицей Украины скоро опять станет Киев и снабжение по первой категории уберут, но тракторный гигант, который выполнял задачи правительства, не могли снабжать хуже. Появился новый урок в училище, курсантов стали обучать новинкам мирового авиастроения. Вернее, не обучать, а доводить и сравнивать с нашими аналогами. Обещали по возможности приобрести английский и немецкий учебные самолеты.

Николай любил свой У2. Это была самая послушная из всех машин такого класса. Уже появились опытные самолеты тяжелых бомбардировщиков, полностью из алюминия, с большой, застекленной кабиной, с экипажем от четырех до одиннадцати человек. Это была тихая мечта Коли, летать штурманом на таком гиганте. Ночами Коля представлял себя сидящем в кресле штурмана во время боевого полета, прокладывающего дорогу своему самолету и как следствие затем происходит бомбометание на головы злющего врага. Но до этого был еще целый год учебы и муштры.