Вещий сон

(рассказ)

1.

Андрею Степановичу исполнилось семьдесят восемь лет. На следующее утро, после дня рождения, он сказал жене, что боли в груди прекратились, и он чувствует себя на тридцать лет моложе. Жена, Люба, услышав, что мужу стало легче дышать, и его не тревожат боли, прижалась к нему, и стала поглаживать его руку под одеялом.

– Это всё лекарства для сердца, – сказала Люба.

– Нет, это сон, – твердо заявил муж.

– Сон! – удивилась она.

– Да.

– Я рада, что тебе наконец-то начали сниться сны. Они успокаивают. А что тебе приснилось, помнишь?

– Также ясно, как это солнечное утро, – ответил он.

– Расскажи мне. Он был длинным?

– Не очень.

– Но приятным? Что ты делал во сне? – допытывалась жена, фантазируя в своих мыслях сон мужа.

– Я умер.

– Как это, умер? – она невольно затихла, с ужасом прислушиваясь к стонам за стенкой.

– Умер и все. Это просто, этого не надо бояться.

– Если ты умер во сне, значит наяву все будет хорошо, – сказала жена, ближе прижимаясь к мужу.

– Глупая, неужели ты не понимаешь? – он забрал свою руку из ее объятий. – Это был вещий сон.

После минутной тишины он почувствовал влагу на своем плече, – жена тихо плакала, не говоря ничего.

Несмотря на то, что слова Андрея Степановича были сказаны в комнате рано утром, к вечеру уже вся коммунальная квартира, где проживали шесть соседей, знала о вещем сне. Весть о том, что в коммуне скоро появится покойник, – ибо никто из соседей не сомневался, что сон был вещим, так как все уже полгода знали о тяжелой болезни Андрея Степановича, знали и чувствовали скорый приход смерти, – никого не удивила и не напугала.

Смутила и расстроила новость лишь Бориса Петровича, у которого вот уже полгода не было напарника для игры в шахматы. Он нашел лишь одного игрока, способного сыграть с ним в ничью и даже выиграть, но Андрей Степанович заболел, и Борис Петрович, этот скряга и ворчливый пенсионер, бывший заведующий кафедрой математики, стал невыносимым молчуном. Он заперся в своей девятиметровой комнате, где окна выходили во внутренний двор, и не желал никого видеть, лишь изредка выходил по необходимости, когда в общем коридоре никого не было.

В шесть часов вечера в комнату Андрея и Любы постучались. Это была подруга Любы, Надежда Абрамовна. После двадцатиминутного перешептывания в углу на диване, в процессе которого Андрей Степанович молча лежал на кровати, в другом углу комнаты, с закрытыми глазами, и спал или делал вид, что спит, подруга Любы вышла, озираясь на лежащего с загадочным выражением лица, словно она увидела святого.

Стоны за стенкой возобновились, и жене показалось, что это не ее муж готовится к смерти, а соседка, которой исполнилось семьдесят четыре, ее родственница. Арина, чьи стоны они слышали почти каждый день и ночь, болела ногами – проклятая подагра большого пальца левой ноги совсем замучила ее. Соседям было жаль одинокую соседку, и они навещали ее, из жалости к мучениям женщины они помогали ей, ходили за покупками. Но стоило им уйти, и в коридоре наставала тишина, стоны замолкали, и вновь возобновлялись, когда кто-нибудь ходил по коридору.

На следующий день, после того, как весть о вещем сне распространилась до самых темных и одиноких уголков коммунальной квартиры и пропитала все немногочисленные квадратные метры этого убого жилища, где ремонт уже сами жители забыли, когда делали, в комнату Андрея Степановича постучали дважды. По голосам Люба поняла, что это их друзья, супруги Гордиенко, Федор и Людмила.

Супруги сели за круглый стол, стоящий посередине комнаты, и, развернув стулья к кровати, где лежал умирающий, с не скрывающим любопытством паломников и чистотой веры уставились на Андрея Степановича.

– Тебе действительно приснился этот сон? – осторожно спросил Федор Александрович, хотя он не сомневался в новости, которую передала ему жена, узнавшая, в свою очередь, об этом от Надежды Абрамовны.

Андрей Степанович выпучил губы и нахмурил брови, его взгляд буравил серый потолок, где местами паутинкой нарисовались трещины.

Жена Федора облизывала губы, покусывая их, и с нарастающим интересом поглядывала то на мужа, то на Андрея Степановича.

Вместо Андрея Степановича заговорила его жена.

– Сон приснился в ночь после его дня рождения.

Андрей Степанович вынул руки из-под одеяла и опустил их на грудь.

– Даже болезнь отступила, – осторожно добавила Люба.

– Это правда?! – удивился Федор Александрович. – Такое случается раз на сто тысяч. Ты видел, как ты умер?

– Нет, но… я почувствовал… – начал Андрей Степанович неуверенно.

– Что, что ты почувствовал? – с нетерпением спросила Людмила.

– Не знаю, это было необычно, что-то легкое, – ответил, задумавшись. Андрей Степанович. – Какое-то сияние, – добавил он после минутной паузы.

– Это знак Господа, – сказала неуверенно Люда, вынимая из своей сумочки небольшую книжечку. И, разворачивая ее золотым крестом, изображенном на титульной стороне, к лежащему, произнесла твердым голосом: – Это библия. Здесь об этом сказано. Это Господь. Он знает о нас, о наших земных муках, он все видит.

– Мы с женой, – сказал Федор Александрович, пенсионер и бывший инженер-строитель, – думаем, что Он послал тебе этот сон.

– И это неслучайно, – добавила Людмила, наклонившись к Любе, словно ей одной она хотела поведать свое открытие, которое ей пришло прошлой ночью. – Ваш муж, Люба, наш проводник.

– Что за проводник? – с пренебрежительным удивлением спросил Андрей Степанович.

– Проводник между нами и Богом, – пояснила Людмила.

– Что за… – возмутился умирающий.

– Зря не веришь, – настаивала женщина.

За каких-нибудь три года, которые она с мужем начала верить в Бога, когда поняла, что выше него нет никого, и все земные и семейные жалобы лишь он один может понять и выслушать, она завербовала в веру сто шесть человек и этим гордилась. Из всех ее близких знакомых лишь Андрей Степанович и Борис Петрович сопротивлялись, а точнее говоря, они прости не обращали на нее и ее витиеватые фразы внимания. Возможно, это из-за того, что они были увлечены игрой в шахматы, когда Людмила пыталась им объяснить смысл их существования. А когда они не играли, то спасаясь от ее сладких и загадочных фраз, они сбегали с общей кухни или коридора в свои комнаты, захлопывая перед оратором дверь. Но с появлением одышки, которая нагло входила в грудь Андрея Степановича, и мучила его по ночам, не давая покоя и днем, и появление сердечных болей, он понемногу – одним ухом и одним глазом, – начал прислушиваться к этой странной женщине.

– Бог, говоришь, навестил меня? – переспросил Андрей Степанович, все еще прожевывая медленно ее слова.

– Я в этом уверенна, – твердо сказала Людмила, кладя библию на кровать, рядом с Андреем Степановичем.

– Я вчера тоже это почувствовал, – заметил Федор Александрович. – Мы с супругой ходили в церковь…

– Не в церковь, а в собор, – поправила его жена. – Я рассказала Господу о тебе, и попросила, чтобы он дал нам ответ.

– О чем? – спросила Люба, прижимая руки к груди от волнения.

– О том, что Андрей выбран им, он избранный.

– Наверное, это за все его мучения за последние полгода, – сказала Люба.

– И что? – спросил Андрей Степанович, все еще не веря в то, что он избранный. Единственное, во что он верил – это было облегчение боли в груди, которая его терзала шесть месяцев.

– Что, лекарства не помогли? – ехидно сказала Люба. – Ни один врач не поможет. Они все дураки.

– Но кто же может вылечить больного? – с какой-то внутренней надеждой сказала Люба.

– Только тот, кто его и создал. Наш создатель и господин, – заявила Людмила.

После ухода супругов Гордиенко, Андрей Степанович скрестил руки на груди и возвел задумчивый взгляд к потолку, изучая причудливые линии трещин.

– Черт его знает, может она и права, – сказал он после раздумий.

Люба ничего не ответила, она лишь с блаженным взглядом послушницы незаметно взяла с кровати у изголовья библию, которую оставила Людмила, и тихонько спрятала ее в карман халата, затем, пока муж таращился на потолок, задумавшись, словно полководец перед битвой, подошла тихонько к комоду и сунула книгу между сложенных в стопку простыней.

Не прошло и часа, как удалились к себе супруги Гордиенко, как в комнату кто-то осторожно постучал.

Это был Тимофей Савович, бывший школьный учитель химии, а ныне почетный пенсионер. Он единственный из всех жильцов коммуны, кто имел и умел обращаться с компьютером, знал, что такое андроид и как пользоваться смартфоном. Все эти современные познания, без которых трудно представить нынешнего человека, он приобрел в общении с многочисленными внуками, навещавшими его. Перспективы начала двадцать первого века ему нарисовал подробно его старший внук, которому исполнилось двенадцать лет, а младший из шести сорванцов довершил описание, научив деда собирать урожай пшеницы с экрана планшета, который был подарен дедом на семилетие любимого внука.

Тимофей Савович протянул Андрею Степановичу какой-то маленький овальный предмет. Умирающий с трудом нащупал его в своей руке.

– Что это, Тимоша? – спросил Андрей Степанович, глядя на вошедшего широко открытыми глазами.

Жены в комнате не было. Очевидно, пока муж дремал, пытаясь вновь увидеть продолжение вещего сна, чтобы лично услышать голос всевышнего, она вышла к соседям.

Мутный взгляд Тимофея не рассеял вопроса, тогда он спросил еще раз.

– Что ты мне принес, Тимофей? – уже немного с раздражением спросил хозяин комнаты, которому помешали заснуть.

Он поднес руку к самым глазам, все еще неясно, полусонным взглядом рассматривая мелкий овальный предмет.

– Это флешка, – сказал Тимофей.

– Флешка! – удивился Андрей Степанович. – Какую в компьютер вставляют? – догадался он.

– Да.

– Но зачем она мне?

– Это не тебе.

– А кому? – удивился Андрей Степанович, опуская утомленную дрожащую руку. Он уже хотел было вернуть ее обратно, как вдруг услышал:

– Это для Господа.

– Для кого?! – он не поверил своим ушам.

– Ну… для Бога, – неуверенно начал Тимофей Савович, разминая скрюченные, покрытые морщинами пальцы. – На ней мои… просьбы… советы, – невнятно произнес он.

– Что за советы? – все так же недоуменно спросил умирающий.

– Я подумал, что если дать это на бумаге, то будет ненадежно, ведь бумага может разорваться, сгореть, сгнить. Кроме того, он ведь там, – он показал пальцем в потолок, – и вряд ли поймет наш язык. А вот в электронном виде – другое дело. Это язык космоса. Весь мир наполнен электрическими волнами, – он на мгновение затих, – ну, в общем, я думаю, – нескладно продолжил он, – что это будет получше бумаги. В конце концов, информация не зависит от носителя.

– И что в ней? – спросил Андрей Степанович, догадываясь, о чем идет речь.