Тексты
Майя и Алексей

После того случая Майя заболела. Это была не обычная простуда, просто какой-то холод в одночасье объял ее, окружил ребристым, давящим коконом. Она впервые попросила Алексея свозить ее в обувной магазин и выбрала себе закрытые черные туфли на низком каблуке. Алексей поразился, зная, как она обожает шлепать босой по летним улицам и ненавидит малейшую несвободу своих аккуратных ступней, но ничего не сказал. Майя часами сидела на кровати, закутавшись в плед и задраив форточки, хотя на улице плавился асфальт, и часто забывалась, смотря в одну точку. Алексею приходилось тормошить ее, делать массаж каждый час.

Он уже не обижался на нее за пощечину. Глупо было обижаться. Рыдая, она дома рассказала ему все. Рассказ был страшен и дик.

– …понимаешь, Алеша, – говорила она всхлипывая, – я не знаю, как это было! Не знаю! Только не обижайся… и не перебивай меня, пожалуйста, я тебя прошу! Я вот помню, как подлезла к этому окну. С зелеными шторами.

– Ну.

– Не перебивай, милый мой, родненький, ну, пожалуйста! Так вот, я подлезла… а потом мне вроде как стало жарко… пить захотелось. Ты меня поднял наверх. И там… и там… – ее плечи, накрытые пледом, затряслись, и она еще плотнее закуталась, – снял с меня купальник и на глазах у… у всех ребят… меня изнасиловал! Понимаешь, изнасиловал! И туда, и… туда!!! Как мог, везде. А я ничего не могла сделать. Мне больно было, Леша! Но вроде и нравилось, я сама все к тебе… себя подставляла… Кошмар! А они смотрели и смеялись. Как в порнотеатре…

Она зарыдала. Наплакавшись, выпила принесенный им стакан отвара шиповника, стуча зубками о край чашки, немного успокоилась.

– Я понимаю, все это совершено не так… то есть вообще не было этого. Я себя осмотрела, конечно, я все понимаю. Да и не могло быть сейчас у нас этого, ты знаешь! Но… но я же помню! Лешка, откуда все ЭТО?! Ты же мне рассказал, как на самом деле было! А я помню только эту сцену и то, как ты меня по лестнице несешь. Вот я и… я и… не выдержала!

– Успокойся, Маюша. Не было ничего. Точно.

– Тогда откуда это?!

– Ты… ты только не волнуйся. Могу тебе сказать, что я предполагаю. Не испугаешься?

– Нет! После этого… мне уже все поровну, честно.

– Помнишь, – задумчиво протянул он, перебирая ворсистый край пледа тонкими, как у музыканта, пальцами, – мы смотрели фильм «Ребенок Розмари»?

– Да… и что? Ты хочешь сказать, меня… О, Господи!

– Да, Маюшка… Тебя изнасиловали. Только не я. И не… физически. Это астральное изнасилование. Это сделало то… вернее, сделал тот, кого обычно называют чертом. Сатаной.

– Как…

– А вот так. Энергетически. На астральном уровне. Для него это пара пустяков. Поэтому ты все помнишь, как наяву. Как будто это было. Поэтому тебе и… нравилось, и ты ничего не могла сделать. Такие вот дела.

Она помолчала. Допила отвар, уже не лязгая зубами. Чуть распахнула плед, положила рукой его горячую ладонь на свои голые ступни, попросила:

– Погрей… мне теперь почему-то все время холодно. Ладно. Я понимаю… наверно, все пройдет когда-нибудь… Значит, там сатанисты жили? Помнишь, мы смотрели в окно большой комнаты? Я ведь этого еще не забыла. Этот пятиугольник, нарисованный мелом на полу. Они его вызывали.

Алексей покачал головой. Снял очки. Он не был близорук – легкая коррекция. Серые добрые глаза, оставшиеся без линз, смотрели всегда чуть грустно и совсем не блестели.

– Видишь ли… Майка, Сатана обычно не приходит к тем, кто его зовет. Неинтересны они ему. А ищет он тех, кто никогда не будет его звать. Такой вот парадокс! Вообще, это все мифы, традиционная картинка: пентаграмма, свечи. Нет. Я думаю, тут занимались передачей энергии. Направленным ударом.

– А свечи зачем?

– Канал связи. Принято считать, что только с Богом, так как свечки ставят в церквях… Но на самом деле это канал связи с иным, потусторонним миром. Плюс огонь… Помнишь, я говорил о том, что огонь живет смертью Земли? Это отсекает от Земли энергетику сильного источника, которая потом может передаваться на расстоянии, усиливаться. Если свечи расставлены в углах пентаграммы, то они становятся сильными передатчиками.

– А почему именно пентаграмма? Почему пятиугольник?!

– Да ерунда это все. На самом деле передавать энергетику можно и в гексаграмме – шестиугольнике, и в эннеаграмме – девятиугольнике. Все зависит от силы источника, то есть от человека, использующего этот магический контур для передачи энергии. У кого-то элементарно пороху не хватит на эннеаграмму! Она его сожжет, сама.

– А этот… был сильный?

– Эта! – поправил Алексей. – Как ни странно, пентаграмму используют чаще всего женщины, причем женщины с сильным андрогинным началом дьяволицы. Это еще Леви в «Ритуалах трансцендентальной магии» описал. Пятерка – число секса, обладающее насильственно-подавляющими свойствами. Женщине проще исторгнуть из себя энергетику именно с этим катализатором. Благовония, которые мы видели, палочки – это все «к слову», так сказать. Треножник… Там наверняка жгли ритуальное вещество. Может быть, серу – тогда речь идет просто об энергетическом ударе; может, экскременты – тогда это удар, направленный на отравление организма; может, фигурка человека, изготовленная по ритуалу. В общем, вариантов куча.

– А зачем… – Мая отвернулась и слегка покраснела, – этот… фаллоимитатор.

Стараясь взбодрить ее, Алексей рассмеялся.

– Ну… как тебе сказать?

– Как есть, так и скажи. Не надо только меня оберегать!

– Ну, если источник – женщина, она, конечно, обнажена и прислуживает ей вторая… обнаженная. Поэтому они использовали этот фалломитатор для совокупления источника с Сатаной. Помогали, так сказать. Сила женского оргазма на самом деле чудовищна, и она образует тот сгусток энергии, который вылетает из пентаграммы и передается по определенному «адресу». А направление формирует нечто, сожженное в треножнике. Вот и все.

– Да-а… абзац полный! – прошептала Майя. – И что же нам теперь делать?

Алексей помолчал. Еще раз ласково погладил оливковую кожу ее ног.

– Парить ножки твои милые… лечиться от простуды, натурально! И витамины пить. И все. Парить с боярышником, в тазу… Да, кстати, вот таз меня смутил.

– Чем?

– Не могу понять, ЗАЧЕМ он. Вещица антикварная, сейчас таких нет, все давно на цветмет снесли. Для передачи энергетики ни в одном мистическом ритуале таз не фигурирует. Тем более – медный. Медь – это Венера, в соответствии с представлениями алхимиков. Но Венера слабо связана с оккультным миром. Источник использовал Луну – это «фирменный» знак Тьмы. У меня единственное объяснение.

– Какое?

Алексей надел очки. Улыбнулся. Видимо, ничего страшного он не готовился сообщить.

– Знаешь, как писал свои знаменитые катрены Мишель де Нотр-Дам? Нострадамус? Он опускал ноги в медный таз с холодной родниковой водой, в которой растворял щепотку серебра. Вода на самом деле – уникальный проводник энергии. Она ведь присутствует везде – и в теле человека, и в самом сухом воздухе. Влага есть во всем, пусть это и доли процента. Представь, что на одном конце земного шара некто нагружает эти капельки, эти молекулы воды информацией, и они тут же взаимодействуют с воздухом, а потом с мировым океаном, а потом – с рекой, а потом – с адресатом. Представляешь? Уникальный способ беспроводной, безволновой передачи информации на огромнейшие расстояния. Венера, то есть медь, усиливает этот эффект, серебро – тоже. Мертвая вода охраняет информацию от тех, кому ее знать не положено. Ты в курсе, что немецкая оккультная организации «Аннэнербе» еще в сорок втором проводила опыты по шифрованию сообщений для подводных лодок адмирала Деница в Балтийском море? У немцев было довольно много экстрасенсов, в том числе и некая японка по имени Накиро Кухаро. Для нее изготовили нечто вроде «валенок», из чистой меди. Она надевала их на ноги, садилась на берегу фиорда, опускала ноги в воду. Ей давали бумажку с текстом, а она передавала его воде. В Атлантике лодки должны были принять ее сигнал. Так вот, из семи лодок, участвовавших в эксперименте, – там тоже были экстрасенсы из штата «Аннэнербе» – три получили почти полностью расшифрованный текст!

– А потом что?

– Не знаю. Архивы этой организации загребли американцы и до сих пор не рассекретили. Но эта, Кухаро, вскоре умерла. Банально – простудилась и каюк. В общем, передача информации через воду – очень древний способ. Но это также и средство перехвата сообщений. Если двое в разных концах земного шара сидят с ногами в медных тазах, то третьему, опустившему ноги в такой же таз на середине цепочки, можно, в принципе, при желании перехватить передаваемую информацию…

– Ой. А можно мне будет попробовать? Купим в антикварном старый таз…

– Не раньше, чем твои ножки станут снова горячими! – подытожил Алексей, поднимаясь. – А то заболеешь, как Накиро Кухаро. Что тебе на обед приготовить, Маюша?

Когда он уже вышел в коридор, там, на полочке под священным кактусом, требовательно задребезжал телефон. Майя замерла. Она услышала, как Алексей удивленно проговорил, обращаясь к невидимому собеседнику:

– Ага, любопытно… Чем же это мы заинтересовали прокуратуру?!

Новости

«…из Американского госпиталя в Париже выписана философ, доктор теологии, известная Марика Мерди, ставшая не так давно жертвой покушения, совершенного неизвестной организацией ультралевого или ультраправого толка… Женщина перенесла около десятка операций и до сих пор лишена возможности двигаться самостоятельно. Доктор Оноре Ребеф, лечащий врач г-жи Мерди, заявил: единственное, что удалось сделать хирургам, – это вернуть надежду г-же Мерди на то, что она когда-нибудь снова заговорит. Журналисты, комментирующие эту новость, уже гадают: какое зловещее предсказание сделает этот скандальный лектор, прозванный „кассандрой из Отей“, когда получит возможность снова взойти или въехать в инвалидном кресле на кафедру?»

Денис Штоклофф. «Мир без нас»

Der Standart, Вена, Австрия

Точка сборки-4
Новосибирск. Улица Лескова, 44
Майя, Алексей, Пилатик и другие

Пилатик уже чисто физически ощущал, как собралась и уплотнилась вокруг него атмосфера. Все краски и звуки стали гуще. Изменился даже цвет плеч Марины, оттененных белизной ночной рубашки, когда она, встав утром, заваривала ему кофе. С недавних пор жена начала провожать Пилатика на работу, странно и грустно рассматривая его своими большими, влажными черными маслинами глаз. Она что-то предчувствовала, но не говорила. Видно, и сама понять не могла.

Стал более густым шум автомобилей в окне, выходящем на Красный проспект, стали душными запахи дыма из курилки на втором этаже, у балкончика-эркера… И информация вокруг него стала вязкой – цепляла, заставляла прислушиваться к каждому звуку, оброненному слову.

Он ощущал – что-то надвигается. Как тогда, перед Башней.

…Пилатик не курил, но, проходя мимо площадки на узкой лестнице, всегда останавливался – покалякать с дежурными следователями, у которых обычно можно узнать все перипетии прошедших суток. Областная прокуратура по пустякам не работала. В этот раз у окна, расшитого еще прежней столетней рамой на восемь стеклянных квадратиков, стоял долговязый Свирко – дежурный следователь с вислыми запорожскими усами.

– Ну, чего, отпустил ты этого типа? – поинтересовался он, кивнув на окно.

Там садился в бежевую «Волгу» молодой человек с лисьими глазами, одетый в дорогой полотняный костюм, – адвокат академика Шимерзаева.

– Да, – нехотя отозвался Пилатик, стараясь не дышать носом: Свирко отличался застарелой любовью к «Беломорканалу» с его кисловатым, словно пороховым, запахом дыма. – Академик из больницы выписывается. Грозит нас тут всех передавить… как мышей. В Генпрокуратуру жалобу написал.

– По поводу того психа? Который в СИЗО помер?

– Ну да…

Пилатик зацепился за слово «помер» и подумал про себя, что это не совсем точное определение.

– Да-а-а, – рассеянно протянул Свирко, гася толстый окурок, – одним психом меньше. А он правда, что ли, рубленую рану головы получил?

– Кто?!

– АкадЭмик. В газетах писали.

– Да ну его! Тот даже топором не успел замахнуться. Убежал Шимерзаев через окно.

– А-а… Тут вон, на Лескова, водителю «Скорой» полноса отрубили. И знаешь, чем? Детской лопаткой, для песочницы. Бригада на вызов к девушке поехала, а там псих какой-то оказался… с лопаткой…

«На Лескова», – увязло в мозгу следователя; он уже занес ногу в дырчатом штиблете на ступеньку лестницы, но внезапно замер:

– На Лескова?

– Ну. Сорок четвертый дом… Это недалеко от Шевченковского жилмассива.

Где же он мог слышать название этой улицы? Пилатик думал недолго: ответ тут же всплыл в памяти. После роковых событий лета прошлого года, когда полковник Заратустров проводил реабилитацию всех участников ТОЙ САМОЙ операции, он и ему с Мариной предложил уютную «трешку» из фондов Спецуправления на улице Лескова, в новом литом доме. Чтобы сменить место жительства, развеяться… Но Марина напрочь отказалась уезжать из района «Золотой Рощи». Заратустров тогда сказал, что поселил там, в Шевченковском, ту девчонку, у которой была ассасинская татуировка, и которая столько пережила – не меньше, чем сам Пилатик. Точно!

– А ну-ка, родной, – Пилатик взял следователя за острый локоть, – пойдем-ка ко мне в кабинет. Покурим!

– Ты же не куришь! – поразился тот.

– Пойдем, пойдем. Попробую… Вдруг понравится!

…Все остальное было уже делом техники. Об инциденте на улице Лескова Пилатику было рассказано во всех подробностях – сначала бедолагой-водителем машины «Скорой помощи», которому в больнице кончик носа пришили, но веру в его мужскую неотразимость поколебали; потом усталой женщиной-врачом, которой тогда очень повезло: она отделалась лишь легкой травмой живота; а затем и бабушками из двора, наблюдавшими весь спектакль с начала альпинистского шоу до самой развязки. Оставалось снять трубку и позвонить молодому человеку по имени Алексей, которого Пилатик знал как жениха веселой девушки Майи-Волшебницы, очаровавшей их всех тогда, на семинаре.

И вот он в квартире номер девяносто семь, в доме сорок четыре по улице Лескова, на грязном линолеуме, усеянном окурками сигарет, битым стеклом и обрывками газет. А под их туфлями и ботинками распластались на полу очертания двоих человек – нарисованные мелом фигуры.

Пилатик был в этой квартире сутками раньше. Почти сразу после разговора со Свирко. Само собой получилось: поднял сводку, а там – труп на Лескова. Вовремя успел Пилатик – застал момент увоза тел, помещенных в черные мешки. В квартире остались только двое криминалистов: опер и два следователя – из городской прокуратуры и из райотдела; второй заполнял бумаги, присев у края большого, загаженного остатками еды и рыбьими костями стола. Следователь из облпрокуратуры, румяный здоровяк Ревзин, уже отписался и теперь просто расхаживал по квартире, грохоча крепкими ботинками.

Пилатику он не мешал, а даже охотно описал всю картину происшествия.

– Хата эта некоего Саватеева Клавдия Палыча… Да вот, такое имечко смешное у него. Пенсионер. Живет на том берегу. Там уже опер из райотдела побывал. По слухам, сначала сдавал ее каким-то девкам верующим, потом, недавно, – молодым студентам. Но, видно, замордовал. Съехали они. А эти сюда вселились дня два назад, если не три… Чуешь, вонь какая?!

– Чую, – согласился Пилатик. – А как попали-то?

– Да они наверняка с ним бухали. Тут как раз два дня назад этот старик в горячку впал, на врачей «Скорой» с лопаткой кидался. В общем, старика в дурку забрали, на Владимировской лежит, а эти сначала смылись, потом вернулись… допивать. Принесли с собой стеклоочиститель, начали с него. Потом нашли какую-то дрянь у деда в кладовке. Ну и того… как обычно – ссора. Она, – следователь кивнул на меловой силуэт, изображавший женщину, судя по небрежно начертанной, похожей на раздавленного таракана, букве «Ж» рядом, – бутылку в «розочку» разбила, и ему по горлу. А он, видать, мужик здоровый был, успел нож схватить и – бац! – прямо ей в сердце. А сам попытался до двери добраться, но уже все. Кровью истек. Вот они и лежали, пока соседка на запах не пожаловалась. Так что все элементарно, Ватсон.

Пилатик не разделил радостного возбуждения следователя. Походил по квартире, косясь на опера. Посмотрел на половичок, лежавший сбоку. Половичок этот, как он успел заметить, находился аккурат под головой неопрятного седого бомжа: момент водворения его трупа в черный пластик Пилатик еще застал. Эраст Георгиевич натянул приготовленные хозяйственные перчатки дурацкого розового цвета, перебрал на столе пузырьки, воняющие стеклоочистителем, заглянул на кухню, в умывальник…

* * *

…Сейчас они стояли уже в более-менее прибранной квартире: распахнутые окна выпустили вонь начавших разлагаться трупов, остатки пищи дворник свалил в огромный мешок и унес. Остались только силуэты на полу, окурки и мусор. Задумчиво шевеля носком своего штиблета прилипший кусок газеты, Пилатик негромко говорил:

– …Все это, конечно, ерунда. Мужчина-бомж лежал на половичке. Если бы он лежал на нем двое суток, тряпка пропиталась бы кровью и пропустила большое пятно на пол. А там только слегка напачкано. На емкостях из-под стеклоочистителя торговые марки фирменного магазина хозтоваров «Блеск» – это супермаркет на площади Калинина. Ни один бомж не сунется туда покупать это дерьмо, его просто охрана не пустит. Окурки совершенно разнокалиберные: по крайней мере, четыре наименования не совпадают с марками пустых пачек на столе и в мусорном ведре. Я был в морге. Женщина убита ударом ножа под правую грудь, а порез на ее платье – слева. Остатки стекла бутылки из-под портвейна сконцентрированы в правом углу комнаты, у батареи, в том время как ссора началась, скорее всего, у стола.

– То есть? – так же тихо пробормотал стоящий рядом Алексей. Майя, крепко державшая его за руку, молчала.

– То есть, – вздохнул Пилатик, – примерно через три-четыре часа после того, как вы отсюда ушли, а психбригада увезла Саватеева, сюда принесли тела двоих бомжей, убитых где-нибудь на пустыре. Мужчине горло перерезали, женщину – ножом в сердце… Чтобы не пачкаться в крови, их предварительно напоили до беспамятства, раздели, одежду принесли тоже отдельно, в мешках, тут наскоро натянули, разбросали окурки, бутылки, пузырьки. Маленько побили-покрушили все вокруг, портвейном на стены поплескали. Бутылку разбили о батарею – это удобнее, чем об стол. Вот и все. Поэтому столько нестыковок.

– Господи! – в первый раз за всю их встречу прошептала Майя. – Да что же здесь такое произошло… до этого? Что, старик с ума сошел?

Она стояла, упакованная наглухо: в темных демисезонных ботиночках, джинсах и серебристо-черной ветровке.