Все это безобразие, творившееся в летнем парке в самом центре города, на главной его площади, растиражированной на открытках, на его пасторальной визитке – катилось само собой, вскипало фонтанами смеха, звенело азартными девичьими голосами и не напрягало никого. Никого, кроме двух милиционеров, несших в этом районе нелегкое бремя патрульно-постовой службы: молоденького с редкими бровями и пожилого, животастого и рыжеусого, похожего на громадную серую грушу. Они уже пережили некогда момент шока, задерживая под памятником фотографировавшегося голым иностранца, и теперь нутром чуяли: чудачества этой странной молодежи добром не кончатся.
Первым делом они наткнулись на Су Ян. Кореянка доверчиво протянула милиционерам плошку с рисом и новые комплекты палочек доброго букового цвета. Она кратко объяснила, зачем нужен рис, и как она будет РИСовать: без спроса тянуть руки ко лбам представителей власти она не решилась – и правильно.
– А че, ничего видно не будет? – спросил молоденький, с готовностью снял кепи, обнажив потный лоб, и руками полез в плошку с рисом.
– А разрешение на торговлю-то есть? – насупился рыжеусый, забирая оба комплекта палочек.
Су Ян, робея, вывела на милицейский коже иероглиф счастья, объяснила, что угощение не продает, а так… бесплатно…
– Уматный рис, Иваныч! – воскликнул молоденький, облизывая пальцы. – С медком!
Старший хмыкнул, еще раз обозрел хрупкую фигуру девушки, особенно оранжевый лак на пальчиках ее ног, и пробурчал:
– Вы эта… с медком! Все равно, не очень тут! Рисуйте! Вон, мел купите и дома идите себе рисуйте… Пойдем, Коля!
Следующим испытанием для милицейских нервов стала Лис. Девушка благоразумно хотела было уже избавить сотрудников правоохранительных органов от своего аттракциона, но не получилось. Молоденький первый обратил внимание на нее:
– Гражданочка… а что вы там прячете, а?
Лис отважно распахнула пиджачок. Ужик зашипел. Рыжеусый попятился назад, а молодой побледнел, но остался на месте, хлопая глазами.
– Н-ниххх-ху… – выдавил он. – Эт че, настоящий? Кусается?!
Лис пояснила, что послужило основой для блестящей резиновой кожи гада. Молоденький молчал, почему-то облизываясь и глядя не столько на ужика, сколько на роскошные груди Лис, едва прикрытые бикини. Подошел, бочком, старший. Его изумили и грудь, и ужик, и радуга лака на голых ногах девушки. Он ткнул толстым пальцем в Лис:
– И скока берете, гражданка? За показ?
– Ничего не беру, – дерзко ответила Лис. – Благотворительная акция. Гады – народу! ЗаГАДывайте желание…
Рыжеусый уже хотел было принять меры, но молодой потянул его за рукав:
– Пойдем, Иваныч… Девка хорошая, смотри, как прикалывается! Идите, гра… девушка!
Они пошли дальше, давя высокими ботинками свежий, лилового цвета асфальт.
– Черт-те что! – выпалил старший. – Вся молодежь – уроды как уроды, нормальные то есть. Но эти же… Нет чтоб им посидеть, пивка побухать, так они с гадами разными таскаются! Тьфу!
– Не говори, Иваныч! – поддержал напарник. – Но девка-то ниче.
Они проходили как раз мимо Ивана. Сначала мельком взглянули на происходящее, потом раскрыли рты, потом остановились и грозно засопели. Иван улыбался, наблюдая за процессом, а у тисочков сгрудились двое: худая девица с каштановыми волосами, чуть завивавшимися у кончиков, и толстый парень-увалень в очках. Девушка одной рукой вцепилась в громадный резиновый фаллос, торчащий из тисков, другой накручивала рычажок и худым плечом отталкивала парня, со смехом пытавшегося ей помешать.
– Андрюха… ну, пусти! Ну, перестань! Дай мне хоть подержаться-то за него! Дай, я тебя сейчас приворотю… или приворожу… Как правильно, молодой человек?
– Эт-то что у вас тут происходит, молодые люди?! – загрохотал старший, у которого при виде темно-коричневого бесстыдства лопнуло всякое терпение. – А ну, прекратите немедленно! Документы есть у вас?!
Девушка в разлохмаченных джинсах и топике ойкнула и обернулась. Иван быстро скручивал рычажок, ослабляя зажим. Парень в очках потупился и зачем-то спрятал за спину туфли девушки, которые держал в руках.
– Привораживаем, – бодро ответил Иван, вставая каланчой. – Приворот делаем. По всем правилам технического соответствия…
– А меня не е…т, чего вы тут приворачиваете! – рыкнул старший. – Документы ваши!
Иван полез за паспортом. А девчонка вдруг быстро выхватила резиновый фаллос из тисков и бестрепетно спрятала его себе… за топик. Прямо на грудь, как птенца. Рука молодого милиционера, протянувшаяся за вещдоком, застыла в воздухе.
Между тем старший, сопя, проверил паспорт Ивана и принял в руки документ от тюфяка в очках. Он бормотал:
– Вот сейчас в отделении разберемся… кто приворачивает, кому приворачивает… и на каком основании…Так! Так… – Последнее он протянул уже растерянно: – Т-т-аак…
Он выпустил из рук документ очкастого (кажется, это был студенческий билет с лиловой корочкой), и рука его машинально потянулась к седому виску. Под взглядом холодных голубых глаз этого странного парня, который как раз снял очки и меланхолично протирал их, рука как-то сама собой согнулась и стала яростно скрести щеку.
– Кхе! – густо крякнул старший. – Кхе… пойдем, Коля.
Теперь уже он потянул за рукав напарника, вертящего головой и спрашивающего:
– А че, Иваныч? А как же эти, Иваныч?!
Милиционеры удалялись. Старший достал платок и вытер вспотевшее лицо.
– Колян, давай-ка по водичке холодной, – буркнул он. – Ну и денек!
– А че он тебе показал, Иваныч?
– Да так… Эта… Не балаболь ты! – вдруг с раздражением прикрикнул он на напарника. – Балаболка… Ива-аныч, Иваныч… Тоже мне! Как сдурели все, черти голоногие. И как не стыдно…
Ворча, он быстрым шагом шел к белеющему в глубине сквера киоску с холодильниками «Кока-Колы». Вряд ли он мог признаться напарнику, что с ним, отдавшим органам уже десять лет жизни, случился обиднейший казус: документ, который предъявил ему толстый, был до того пугающе значителен, что продирал аж до задницы, как он бы сам выразился. Документ какого-то ведомства… Тьфу! Какого?! Вот сейчас, всего через три минуты после происшествия, милиционер не мог даже припомнить, ЧТО это был за документ! От этого неприятно сосало под ложечкой.
А молодые люди у скамейки Ивана рассмеялись. Юлька (а это была она), стыдливо усмехнувшись, достала из топика уютно поместившийся там пенис, отдала Ивану:
– Возьмите… отнять хотели! Андрюха, а ты чего ему показал?
– Студенческий, – тот растерянно блеснул очками. – У меня фамилия, как у мэра. Наверно, подумал, что я – сын.
– Вот и здорово! – Иван тоже улыбнулся. – Ребята, а давайте еще молочка хватанем? За вредность этих двух представителей закона, ага? У нас тут и корова недалеко. Как рояль в кустах.
– Это дело!
– Я только сейчас наше хозяйство соберу. На сегодня, кажется, достаточно!
Он ловко сложил свои инструменты в сумку.
Для милиционеров это был явно очень трудный день. Выпив по жестянобокой баночке ломящей зубы американской шипучки, оба утерли лбы, как после тяжелой работы, и снова пошли по скверу. На этот раз уже в сторону памятника, где суетились странные люди в оранжевых жилетах. Приближение милиции не осталось незамеченным: Шкипер, находившийся внизу, тихо свистнул Медному.
Медный как раз фотографировал визжащую девчонку – веселую толстушку, счастливо болтающую сытыми ножками. Еще бы – она вознеслась над площадью, как птица. Внизу серел мрамор монумента и лаковые крыши машин.
– Секундочку… Улыбочка! – скомандовал Медный.
Подруга девушки, молоденькая, но своим обличьем, нахмуренными бровями и глухим платьем без выреза походившая на помолодевшую Шапокляк, не пожелав расстаться с босоножками, переминалась внизу с ноги на ногу и скептически слушала визг сверху:
– Ой, Танька! Ой, как здорово! Давай, после меня…
– Ваши документы! – настиг Шкипера суровый голос власти. – Что мы тут делаем? Кто разрешил?!
– Мы себя под Лениным чистим! – не растерялся Шкипер. – И Ленина тоже… Молодежный субботник. Коммунистический авангард молодежи, вот. Товарищ Медный, воду подавать?
– Давай! – откликнулся тот.
Красное пластиковое ведро, роняя капли, поползло по веревкам вверх. А там Медный шепнул толстушке:
– Для того, чтобы было счастье… надо помыть лысинку дедушке. Древняя китайская традиция. Как, есть желание?
– Канешна!
Внизу милиционеры еще соображали, как классифицировать очередное происшествие, на вид – совершенное хулиганство. А ведро уже было вверху, у головы вождя мирового пролетариата, и подруга полненькой, Танюха, задрала голову, наблюдая за тем, что делает там ее подопечная. А та взялась одной рукой за тряпку, другой за ведро…
– Ой!
Двенадцать литров чистой воды низверглось сверху – водопадом. Прямо на не успевшую отскочить Таньку. И чуть было не попало на представителей правопорядка.
– Вот видите… – укоризненно заметил Шкипер, едва сдерживая смех, – сколько воды пропало! А мы ее, между прочим, экологически чистую, из колодца в Шушенском сюда привезли.
Танька стояла мокрая, как мышь. Серое платье тотчас облепило ее невысокую, но очень ладную и выпуклую фигуру. Отфыркиваясь, Татьяна заголосила:
– Натаха, дура ты, блин! Ты что сделала?! Как я теперь пойду?.. Тьфу, босоножки скользят!!!
Милиционеры топтались на месте. Вроде бы и хулиганство, а вроде и…
– Заявление подавать будете, гражданка? – с надеждой спросил мокрую молоденький.
– Тьфу! Какое заявление?! Ай, отстаньте, честное слово! Натаха! Спускайся!..
Слуги закона, потоптавшись и хмыкнув, отошли. На их поясах сороками трещали рации.
Натаха, дрыгая ногами, опускалась с небес на землю. Ее подруга, чертыхаясь, расстегнула ремешки босоножек, в которых подошвы стоп действительно скользили, как по льду, и стала босыми ногами в огромную лужу. С ее черных прямых волос стекали капли.
Легко спустился и Медный. Бросил Шкиперу:
– Ну все, пора кончать… Похоже, мы отлично посиморонили. Девчонки, а молочка? Чтоб не простудиться?
– Теперь только молочка… от бешеной коровки! – с досадой пробурчала Татьяна, выжимая край платья. – Ну, Натаха, я тебя убъю! Когда-нибудь…
– Вот поэтому и молочко нужно, – заметил Медный, – для куража… Шкипер, давай собирать железо.
Ребята собрались быстро – пока подруги мирились. Помирились они своеобразно: Натаха, разбитная и зеленоглазая, заметив второе, неиспользованное ведро воды (которое так и постояло на солнце все эти часы – наготове), подскочила к нему:
– Танька, ну не гунди… А хочешь, вот так?
И одним махом вылила на себя это ведро. Кто-то из прохожих одобрительно присвистнул. На Натахе был желтый сарафан с рюшками, и сейчас она тоже превратилась в скульптуру богини плодородия. Более того, мокрая ткань стала почти прозрачной, и под платьем, под легким лифчиком затемнели крупные соски мощных, выпуклых грудей. Мокрая Танька, посмотрев на это, прыснула:
– Ну, блин! Теперь мы с тобой, как две дуры, пойдем… с мытыми шеями… А где ваша коровка, ребята? Там хоть обсохнуть можно?
– Можно, можно…
Медный видел – акция удалась. С боковой аллеи вышла Лис, пряча в пакет искусственное животное. Доложила: она познакомилась с двумя прикольными цыганками, молодой и старой, отлично говорящими по-русски, но странными какими-то, азартными, как студентки. Сейчас они подойдут к месту расположения «коровы».
– А вообще, – добавила Лис, – все здорово! Как у Стругацких: никто не ушел обиженным!
Медный кивнул. Он смотрел вперед: видел, как пританцовывает на асфальте центральной аллеи их «корова», как вопят около нее счастливые ребятишки, а на траве белеет трехлитровая банка молока, около которой стояли незнакомые девчонка и парень. Девчонка – задорная, худая, с длинными каштановыми волосами, в продранных, закатанных на тонкие щиколотки джинсах, а парень – толстяк в очках. Медный видел, как спешит к ним по боковой аллее Олеся в ярком своем, с подсолнухами, платье, а с другой аллеи подходит Иван, и напротив, между скамейками, идут две настоящие цыганки – в роскошных необъятных юбках, со сверкающими в волосах монетами: молодая – в платке на осиной талии, а старшая – в красной косынке на седоватых волосах.
Аллеи сходились тут Андреевским крестом, и сейчас со всех четырех сторон к центру приближались силы, взаимоисключающие друг друга, сходились Материя и Антиматерия, и это грозило страшными последствиями. Но Медный этого не знал.
И не смог бы узнать, потому что на арене внезапно появился новый игрок.
Со стороны ступеней Оперного театра, сердито сигналя, распугивая карапузов (мамы едва успевали выхватывать тех из-под колес, ругаясь), приближался черный «мерседес». Посторонний бы признал в нем овеянный анекдотами и легендами «шестисотый». Но на самом деле это было барахло модели S380 – с тем же одутловатым корпусом, но без шильдика на правой стойке кузова и без надписи V12, дающей его владельцу право считать себя обладателем настоящего S600. Двое молодых вахлаков, сидевших внутри, денег не собрали ни на что большее, но пафоса у них было столько же, сколько и наглости. И вот, ленясь выезжать от подъезда театра на забитую машинами боковую улицу Орджоникидзе, где образовалась пробка, они нагло катили по пешеходной аллее, намереваясь вывернуть из парка у самого провала станции метро.
Они гуднули Юле и Андрею. Те опасливо убрались на газон. И тут взгляд Юльки, радостный, светящийся наслаждением, – она напилась холодного молока, а сейчас баловалась ванильным мороженым – внезапно напоролся на чей-то другой взгляд. Кинжально-ненавидящий, разящий Злом. Резкая боль пронзила весь организм девушки, как если бы торчащий из старой доски гвоздь разорвал кожу ступни и, раздвигая сухожилия, вошел в упругую плоть мышечной ткани, выпуская теплую кровь… Юлька пискнула, выпустила мороженое из слабеющих рук и рухнула на траву.
– Юлька-а!
О проекте
О подписке