…И вот сидит теперь частный предприниматель и скромный фермер, осваивает передовую технику уже в интернет-кафе. Рядом девушка-инструктор помогает ему, берёт в руки его гаджет:

– У вас красивый номер – 5432112345… Повезло… Вы хотите написать письмо?

– Хочу.

– Ваш пароль? – приветливо говорит она.

– Что?

– Ваш индивидуальный секретный пароль… Я отвернусь, чтобы не видеть…

– Секретный? – изумляется фермер.

– Мир криминален! – назидательно сообщает ему милая девушка… – И как же вы жили без телефона?

– Сынишка этой мурой занимается. Даже шахматы забыл. А мне некогда…

…Между тем за окнами интернет-кафе зажглись уличные московские огни, стемнело… В полный рост встала проблема ночлега!

Обладатель мобильного телефона, зять крупного московского начальника, успешный фермер Иванов вдруг почувствовал себя неуверенно в столице. В рюкзаке оказалась записная книжка для расходов, а там и несколько телефонов, среди которых лишь один всё же был московский.

Ещё служа в Баренцевом море на борту эскадренного миноносца (эсминца) «Молодецкий», мичман Константин Иванов и судовой фельдшер Степан Сырников оказались земляками – из соседних деревень под Тверью.

Волшебство современной телефонной связи:

– Степан!.. Койка на ночь найдётся?

– Железо!.. Давай!..

Многомиллионная столица, как уже было сказано и приходится это повторять, кроме коренного населения ежегодно поглощает в своих недрах армии новосёлов и гастарбайтеров из ближних и дальних пределов. Шоссе между двумя столицами – Москвой и Питером пролегает мимо пустых, полуразвалившихся деревень и весей, так похожих на Стойлово.

Где все? – задаёт вопрос проезжающий путник.

Все в Москве… Частично – в Петербурге…

А голову приезжему преклонить негде – или дорого, или уже занято… «Огни большого города»…

* * *

– Хорошо выглядишь! – приветствовал гостя и сослуживца хозяин квартиры, впуская Константина в дом. Сам Стёпа Сырников явно погрузнел после морской службы. Бывалая тельняшка плотно обтягивала его пузо.

Обнялись, сразу двинулись к столу на кухне.

– Хорошо выгляжу? Свято блюду и следую завету родного отца… – объясняет Константин, вынимая из рюкзака «плату за ночлег» – литровку «Рябиновой». – Сто грамм водки и хвост селёдки в обед каждый день.

– А я сижу на вискаре, – огорчённо развёл руками тучный хозяин дома.

– Кто-нибудь из нашего экипажа в Москве обретается? Встречал кого-нибудь?

– Встречал… – подумав, ответил медик. – Феликса…

– Какого Феликса?

– Да этого… Как его… Дай вспомнить… Моториста…

– Мутко?… Но он не Феликс…

…Тем временем улыбчивая хозяйка этой уютной квартиры Елена Петровна начала накрывать на кухне ужин. В центре стола появилась и «Рябиновая».

…– Нет, давай по порядку, – продолжаются воспоминания мужчин (говорить-то, оказывается, больше не о чём). – «А»… На «А» нету… «Б»… На «Б» был Балясников.

– Но он не Феликс, – возражает Константин.

– Да… Поехали дальше… «В»… Нету… «Г» – это был не Гаврилов…

Сели за стол.

– На «Д» не было – начал помогать фермер. – «И»… Кто у нас в экипаже был на «И»? Кроме меня…

– Никого… «К»… Много на «К»… Кудояров, Кугель, Кастриди… Не то… Я в Москве их не встречал… «Л»… Нет, не Либерман… И вообще он не служил… Я путаюсь.

В его руках неожиданно появилось широкая синяя с белыми полосками тряпка, которую он набросил на плечи гостя:

– Раз ты без тельника, вот тебе гюйс… Флаг поднят на якорной стоянке – морская душа поёт!

С этими словами Степан Осипович распечатал принесённую Костей бутылку, начал разливать…

– Давай, я быстрее вспомню… – Иванов наморщил лоб. – «Н» – не было… «О» – не было… «П» – Париджанян был когда-нибудь в Москве?

– Нет.

– «Р»…Только один Рашевский.

– Он!.. – радостно восклицает хозяин дома. – В Москве я встретил Рашевского!.. Давай выпьем!

Они выпивают, закусывают селёдочкой под шубой.

– Но он не Феликс! – прожевав, говорит Иванов.

– А как?.. Как его зовут?

– Забыл… Но точно не Феликс…

– Тогда давай сначала… – Степан Осипович берётся за бутылку.

– Стёпа, не увлекайся! – Елена Петровна вошла на кухню.

– Я – медик! Мне можно… Надолго в Москву?..

Но Константин не любит бросать начатые дела и продолжает:

– Ты будешь называть буквы, а я перечислять имена.

– Давай… – поднимает рюмку Степан Осипович и торжественно произносит:

– «А»!

– Андрей, Алексей, Александр… Не то…

– «Б»…

– Борис…

– «В»…

– Вениамин, Владимир, Василий… Не то!

– «Г»…

– Геннадий, Генрих, Гаврила… Совсем не то!

– «Д»… Дмитрий… Давид… Даниил… Не было таких в экипаже.

– «И»…

– Иван, Илья, Исаак… Нет.

– «К»…

– Это – я! Константин – это я! – радостно воскликнул Иванов.

– Нет… Это был не ты, – покачал головой хозяин дома. – Но давай выпьем за тебя!.. Спокойной ночи…

Мужчины выпили.

– Степа, не увлекайтесь! – ещё раз в эту трапезу попыталась вмешаться жена.

Но их гость не мог остановиться на полпути. Не тот характер. Поэтому он продолжил:

– Сергей – не то, Соломон – тем более, Степан…

– Это я! – радостно отреагировал медик.

– Не то! – отмахнулся от него фермер. – Никого на букву «Т»… А там уже – Устин, Фёдор, Феликса мы проверили, Харитон, Чарльз, Шамиль, на «Ща» имён русских не бывает, мягкий знак, твёрдый знак, «Ы», Эдуард, Юрий, Яков! – Всё не то!

Русский алфавит был закончен. Повисла пауза.

Выпили…

– Ярослав! – вдруг радостно воскликнул Степан Осипович. – Рашевского зовут Ярослав!..

– Тьфу!!! – с досадой реагирует Иванов. – С конца азбуки надо было начинать!!!

– А чего это вдруг, с какого переляху мы его вспомнили?.. На ночь глядя?..

– Вот потому и вспомнили, что мне бы где-нибудь бы… – смущенно заговорил иногородний гость.

– У нас!.. Только у нас! – хозяин дома уже дошел до кондиции. – Надолго в нашу распухшую столицу?

– Сколько выдержите… – пошутил Константин.

– Да нам-то что! – добрая душа фельдшера была уже нараспашку. – Было бы где у нас спать…

– У кого это «у нас»? – повернувшись от плиты, спросила жена.

– Мы, Леночка, ляжем с тобой на диване. Он легко раздвигается, прямо как книжка… А Костя на «выдвиженке».

– На «выдвиженке»? – не понял гость.

Нетвёрдой походкой Степан Осипович идёт из кухни в их единственную комнату, подходит к шкафу-купе, раздвигает центральные зеркальные створки и взмахом волшебника опускает на пол спрятанный там матрац на ножках.

– Прогресс человечества!.. Двадцать первый век… Широкие просторы для сна!

Он подходит к дивану и обнаруживает, что его разложить нельзя – мешает «выдвиженка».

– Тогда ты будешь спать на полу, – говорит жена.

– На полу я спать не буду! – возмутился фельдшер. – Я пойду к Кузьмичу…

– А я останусь с твоим собутыльником? – терпение и столичная вежливость Елены Петровны кончились…

* * *

…Уже при лунном свете пастух Пал Палыч загнал под лагерный навес десяток бурёнок. Их ждала хозяйка.

– Как же ты, милая душа, с ними управишься… – сокрушенно вздохнул старик, раскуривая «беломорину» (есть такой грех!). – Давай помогу… Костя-то где?

– Поехал в Москву.

– Разгонять тоску?

– Вроде того…

– Мы сюда, а вы куда? Мы туда, где выгода… – любимая прибаутка Палыча.

Вдвоём они стали расставлять коров по стойлам, не замечая, как в тени, избегая лунного холодного света, замерла тёмная фигура во фраке, чёрном плаще и маске – ни дать ни взять «Мистер Икс», «Фантомас» или «Человек-паук» – из американских комиксов или скорее даже из сочинений Влада Михайлика.

А это был именно он! Жертва «чушизма», книжных реминисценций, собственных фантазий и скуки – «Человек-нетопырь» (Бэтмен)… Пользуясь темнотой августовской ночи, весь в чёрном – надо полагать, для маскировки – он подслушивал беседу Палыча и Марии.

… – А что в Москве? – любопытствовал Палыч. – По строительным делам?

– Вроде того, – неохотно отвечала Мария. – К брату моему поехал.

– У тебя есть брат в Москве?

– Да… Старший… И там он вроде как тоже старший.

– Начальник, значит?

– Вроде того…

– По вашим делам поехал? С лёгкой руки Льва Толстого?

– Какого Толстого? – удивилась Мария.

В ответ Пал Палыч лишь хитро покачал седой головой:

– «Война и мир»… Земля слухом полнится…

В тёмных кустах за навесом лагерного содержания треснула сухая ветка. Пал Палыч прислушался.

– Нечистая сила, – снова усмехнулся он. – Береги скотину, Мария.

Заскорузлыми широкими пальцами старик гасит недокуренную папиросу:

– Вот такое дело… Ну что, доить будем?

– Давай, вечернее… Кроме тёлок…

* * *

Столяр-краснодеревщик Кузьмич живёт в том же доме, где и фельдшер Степан Сырников, в такой же типовой малогабаритной однокомнатной квартире-хрущёвке.

Гости застали его врасплох – он в трусах, на загорелом теле майка с надписью «КРЫМ», шаркает шлёпанцами по паркету.

Гостеприимная и хлебосольная наша столица, конечно, не могла оставить в беде робкого бездомного провинциала. Степан Осипович с охапкой постельного белья, бутылкой недопитой водки по-свойски усаживается на кухне Кузьмича. Робеющий Константин с синим гюйсом, украшающим его плечи, вынимает из своего рюкзака бумажный промасленный пакет, достаёт из него аппетитный румяный пирог.

– С капустой! – говорит он с гордостью. – Жена пекла…

Мужики рассаживаются. Степан Осипович разливает.

– Вот ты, Кузьмич, столяр-краснодеревщик… – говорит он. – А ты знаешь, что такое «выдвиженка» – символ нашей родной современности?.. Не знаешь!.. Дети!.. – кричит в коридор фельдшер.

Трое детей, мал мала меньше, как из-под земли появляются на кухне.

– Несите сюда книги, – командует гость. – Сейчас я тебе покажу, что такое «выдвиженка»…

– Карьеристка, что ли? – гадает Кузьмич.

– Хуже… Давай лучше выпьем за здоровье моего кореша с миноносца «Молодецкий»… Паря! – поднял стакан лекарь. – За тебя!..

– Давай! – говорит Кузьмич.

– Давай! – соглашается «тостуемый».

Они выпивают… Дети приносят кучу книг и начинают во все глаза смотреть, как Степан Осипович складывает из книг некое подобие шкафа-купе.

– Это мой шкаф-купе, – объясняет он детям и раздвигает обложки. – А вот это и есть «выдвиженка»!

Обложки раздвинуты, из-за них появляется ещё одна книга.

– Фокус-покус!

Дети в восторге!..

… – Пётр Кузьмич, пусти переночевать моего друга с «Молодецкого».

– Куда?! – вдруг изумляется Кузьмич. – Ты видишь эту армию?.. Это у французского «короля-солнца» было четыреста кроватей.

– Понимаю.

– И все ручной работы, из хороших пород… – добавляет столяр-краснодеревщик.

– Понимаю… Давай!

Они допивают остатки.

Константин Иванов с обречённым видом встаёт и идёт к двери.

– Слушай, сосед… – оживляется вдруг Кузьмич, – есть идея… Я тут на заказ срочно сделал одну работёнку… Уют и комфорт!..

* * *

…Изба писателя Михайлика была погружена во тьму. Лишь наверху, под крышей, светилось слуховое окно. Оттуда доносился решительный стук «Рейнметалла».

Одетый во всё чёрное писатель, вернувшись из разведывательного рейда и спугнув пару похожих на него самого летучих мышей, фиксировал на бумагу услышанное им этой ночью. Атмосфера начинала накаляться. Вся борьба была впереди…

«…Несмотря на решение областных организаций и епархии, нынешние захватчики, а точнее – рэкетиры, пытаются не мытьём, так катаньем втянуть в этот конфликт столичные власти…»

Мрачный кот Леопольд смотрит своими немигающими глазами на чёрную высокую фигуру «Человека-нетопыря» недоумённо, без одобрения.

– Ты, Лёдя, рыжий неграмотный дурак… – прекратив печатать, обратился к коту костюмированный писатель, почувствовав этот жёлтый неодобрительный взгляд. – Жизнь есть борьба!.. Свобода есть осознанная необходимость!.. Империализм как высшая стадия капитализма… Утро вечера мудренее!.. Иди гуляй…

* * *

…Тихий ночной полумрак дежурной комнаты полицейского участка в новой Москве нарушает резкий сигнал тревоги. Дремавший за столом молоденький лейтенант Грибов вскакивает как ужаленный с криком:

– Грабёж!!! Сидоренко!

– Где? – в дверях появляется сонный старшина.

Лейтенант автоматически надевает на голову форменную фуражку, подбегает к обширной карте района.

– Объект номер девять… Объект номер девять! Далеко отсюда… Есть такой!.. Магазин «Кухни»… Заводи «козла». Оружие с собой.

И вот они уже едут по ухабистой дороге ночной новой Москвы. Вдали маячат небоскрёбы новостроек.

– Фонарь взял?

– А как же…

– Запасной рожок к АК взял? – интересуется лейтенант Грибов.

– Зачем? – зевает Сидоренко.

– А если будет бой?

– Бой… – усмехается Сидоренко.

– А если вооружённый грабёж?.. Или провокация?.. Или терроризм?..

– Да спят все вокруг…

Однако входная дверь магазина «Кухни» при проверке оказалась открытой. Даже возле замка были видны следы какого-то металлического предмета.

В магазине темно. Включив фонарь, полицейские начинают изучать обстановку. То и дело натыкаясь на столы и стулья, они уходят вглубь магазина.

И вдруг луч фонаря выхватывает из темноты длинный лакированный благородного красного дерева предмет, украшенный шёл ковыми рюшами.

– Гроб… – шепчет Сидоренко.

– Гроб-то как тут оказался? – поражён молоденький лейтенант. – Терроризм?

В этот момент крышка гроба начинает шевелиться и тотчас же с грохотом падает на каменный пол.

Из гроба восстаёт уже вполне про трезвевший, в помятом виде, фермер Константин Сергеевич Иванов.

При виде его лейтенант полиции на тренированным жестом мигом выхватывает из кобуры пистолет Макарова и, падая в обморок, стреляет.

Фермер Иванов выпрыгивает из гроба и пытается убежать.

– Стоять!!! – страшным голосом вопит Сидоренко, поднимает автомат Калашникова и даёт очередь в потолок… Откуда-то сверху начинает рушиться сложенная до потолка мебель – шкафы, шифоньеры, диваны, кушетки, сундуки, комоды, этажерки, кресла, столы и стулья… И всё на несчастного приезжего провинциала.

Две «скорых помощи» с воем развозили в разные концы Москвы двух пострадавших в магазине «Кухни» – молоденького лейтенанта Грибова, так и не пришедшего пока ещё в сознание, доставили в военный госпиталь, а незадачливого фермера Константина Иванова – на Новую Басманную, в железнодорожную больницу у трёх вокзалов, куда обычно по ночам свозят «людей улиц» – алкашей, жертв всяких разборок, колотых и обкуренных, идейных лодырей без документов, склонных линять из приютов и «домов трудолюбия», и беглых как бы изнасилованных жёнами мужей… Все они попадают в руки опытных и решительных врачей – как правило, бывших армейских медиков с огромным опытом кардинального врачевания.

Параллельный мир… «Огни большого города»…

* * *

…Крыша из ондулина уже накрыла деревянный каркас будущего сруба фермеров Ивановых. Ребятам-плотникам там, на верхотуре, хорошо видны просторы на другом берегу Чугунихи, дальние заросли молодого сосняка, поднявшегося на месте давнего лесного пала, мелколесье просеки мёртвой узкоколейки, луга с пасущимся там при Палыче под перезвон колокольцев-болтунов небольшим стадом, и, наконец, извивающийся змеёй пыльный просёлок. А на просёлке джип «Сузуки» с принайтованным на крыше редким для наших краёв механизмом под названием «тандем»..

Это приехали в гости к писателю Владу Михайлику его жена Наина и дочь Люся-Люда-Люка (Людмила), питерские законодательницы современной моды из русско-французской фирмы «KAFTAN» – портниха и рисовальщица-модельерша. Обе дамы разительно отличались друг от друга прежде всего причёсками: мать – круглолицая, со стрижкой каре и крашенная в тёмную шатенку, дочь – узкий череп «в отца» и тяжёлая русая коса по пояс с вплетённой золотой ленточкой.

Если взглянуть на убелённое сединой долгое лицо Владислава Евгеньевича, то особой радости оно не выражало. В его творческую атмосферу деревенского одиночества, фантазий «делириума» и иллюзий «чушизма» ни села ни пала вторглась дешевая бабская суетливая современность.

Гостьи подъехали к отцовской обители, извлекли на свет несметное количество сумок, картонок, пакетов, рулоны тканей – бязи, полотна, сатина, кряхтя, достали из глубины багажника швейную машинку «Зингер», сняли с крыши джипа тяжеленный тандем и прокричали:

– Папочка… Жарко… Едем купаться!!!

Писатель, увидев тяжеленный «Зингер» и запасы белых тканей, помрачнел окончательно.

– Надолго? – спросил он.

– До осени, – ответила Люка. – Мама будет шить халаты для балета «Карантин».

– «Карантин» по-итальянски это «сорок дней»…

– Похоже на то… – рассмеялась дочь. – Папочка, ты, как принято говорить, не в духе…

– Да нет, наверное… – уклонился от ответа отец.

– «Да-нет-наверное» непереводимо ни на итальянский, ни на английский, ни на французский! – заметила Люка. – А по-польски?

* * *

…Мужская палата на тридцать коек в больнице близ трёх столичных вокзалов почти заполнена. Больные мужики в застиранных серых пижамах, с самыми разными диагнозами, снятые кто с поездов, кто с вокзальных скамеек, а кто и, как фермер Константин Иванов, из полицейских участков, коротают время кто чем: играют в шахматы или шашки, читают книги или газеты, изучают содержимое своих (у кого есть) гаджетов – где про политику, где похабщина, тайком курят под одеялом, спят, наконец.

– Я скоромное не ем, – говорит один.

– Отдашь мне, – отвечает сосед. – А чего не ешь-то?

– Отвык.

– Вот и правильно.

Дверь палаты открывается, и на пороге стоит медсестра – маленькая, пухлая и писклявая, с бумажками в руках. Почти девочка.

– Иванов!!! – пищит она. – На выписку!

– Я!!! – тотчас вскакивает с койки коротышка в очках с ярко-рыжей шевелюрой до плеч. – Я Иванов!..

– На выписку!.. За мной!

Вот они задерживаются возле сестринского поста на этаже, и счастливый Иванов получает какие-то бумажки…

Вот они входят в царство кастелянши, и рыжий кучерявый коротышка, снимая больничную пижаму, получает цивильную одежду – потрёпанные синие джинсы, видавшие виды свитер с оленями и серую куртку с накладными карманами.

А мужская палата даже не заметила потери пациента. Читают, спорят, курят под одеялом, играют и спят.

– Меня врачи снять успели, хоть поезд и стоял одну минуту.

– А багаж?

– А багаж не успели…

– Жаль.

– Да у меня его и не было.

– Это хорошо!

Дверь палаты с шумом открывается, и на пороге появляется ещё одна медсестра – высокая атлетического вида брюнетка.

– Иванов!!! – зычным голосом говорит она. – Иванов!!!

Нет ответа.