Адам хотел ответить, но осекся из-за громыхнувшего выстрела. Пуля угодила в коробку недалеко от Адама. Борис пригнулся, попятился, лицо исказилось от страха. За спиной Бориса возник Марк, и Адам понял, что успеет выстрелить, если пожелает. Он промедлил, и Марк исчез, ругаясь, стукнул ногой в стену, завывая как раненый обезумевший зверь. Быстро отступил Борис.

Адам ждал. В прошлом Марк поражал его своей хитростью и вероломством. Это могла быть хорошо обставленная, выверенная и подготовленная уловка. Даже страх Бориса на лице мог быть частью плана. Адам решил, что выждет не менее получаса.

За спиной послышался шорох, Адам уловил запах Дианы. Несмотря на неуместность и опасность, которая не ушла, Адам почувствовал возбуждение.

– Они ушли? – прошептала Диана.

– Вроде бы.

Они молчали, прислушиваясь к тишине.

– Что нам делать с твоим братцем? Как думаешь?

Диана ответила не сразу, и ее голос переполняла грусть.

– Лучше с ним ничего не делать. И сделать, как планируешь ты. Покинуть Башню.

– Как? Он нас не пропустит. Он выстрелит в любого из нас. Как его обойти?

– Не знаю, Адам.

Адам медленно взбирался в верхнюю часть Башни. Ветер трепал его волосы, солнце слепило, и Адам щурился. Вокруг расстилалась водная гладь с серыми островами торчащих из воды высоток. Они казались игрушками, чем-то ненастоящим. Реальной выглядела только Башня.

Он проверил аппаратную и другие технические этажи, один из которых давным-давно превратили в место для тренировок. Все их прежние названия, которые Адам читал на схемах, ему ни о чем не говорили, он просто запомнил их со слов отца. Он взбирался по лестнице, снаружи антенной части Башни, заглядывая внутрь, в узкую штольню на каждой площадке, которые располагались друг над другом на высоте примерно метров двадцати пяти.

Несмотря на тщательный, дотошный осмотр, Адам подозревал, что пропустил Стефана. Брат мог услышать его шаги, решить, что это Марк, и затаиться. Проверить все было нереально. Стефан мог спрятаться даже в антенной части, которую на первый взгляд можно проверить с легкостью.

– Где же ты? – пробормотал Адам, не ожидая ответа.

Мысленно он отвлекался на то, что произошло внизу, на смотровой площадке. Несколько фраз Нины вынудили посмотреть на проблему шифрованной надписи под иным углом.

Когда Адам и Диана вернулись наверх, Нина уже не спала. Как и просила Диана, Тамара разбудила самую младшую, и они на всякий случай укрылись чуть выше смотровой площадки в трансформаторной, превращенной еще до рождения самых младших из Семи в склад различных вещей. Нина часто строила там себе детские домики из покрывал, накинутых на низкий и узкий столик, и, забравшись внутрь, проводила там немало времени. Ей нравилось, что помещение заставлено вещами и свободного пространства практически нет.

Однажды Иван сказал непонятное слово «агорафобия». Адам нашел в одной из книг пояснение, но так и не понял до конца, как такое может быть с человеком, понял только, что с Ниной вне Башни нужно быть особенно внимательным. Она была единственным из детей, кто ни разу не покидал Башни. Когда отец попытался вынести ее ради прогулки на катамаране, она устроила жуткую истерику, и мать ее забрала. Позже, когда отец предложил ей выйти наружу, Нина попросту сбежала, ее пришлось искать. Больше к ней с подобными предложениями не обращались. Нельзя сказать, что, например, Тамара или Борис любили бывать вне Башни, но со страхом Нины это не шло ни в какое сравнение. До сего момента Адам не задумывался, что будет с самой младшей из Семи, если они все же покинут Башню, но подумать стоило.

Нина была необычным ребенком. В какой-то степени по странностям она немногим уступала Стефану, но Стефан родился больным, Нина же по многим параметрам была нормальным ребенком. Адам любил ее по-особому – она же самая маленькая. Но иногда эта малышка замечала вещи, которые оставались вне поля зрения старших. Перед смертью отца Адам однажды застал его что-то шепчущим Нине. Та, насупившись, смотрела в одну точку. Затем она расплакалась и убежала. На вопрос Адама, что с ней, отец не ответил, и Адам не настаивал.

Собираясь на поиски Стефана, Адам перекинулся парой фраз с Дианой – она в одиночку будет контролировать вход в «Русский бриллиант» – и непроизвольно еще раз всмотрелся в шифр, развернув бумажки отца. Нина жевала бутерброд рядом с ним. В широком бесформенном сарафане, напоминавшем балахон, который она носила постоянно, невысокая и белокожая, Нина казалась болезненной, но таковой не являлась. Она заглянула в бумажку.

– Это тебе дал Стефан?

– Папа оставил.

Ответив, Адам осознал смысл вопроса. Он медленно поднял голову, заглянул Нине в глаза. Она перестала жевать, глядя на бумажку, на Адама. В глазах было странное выражение. Адам заметил, что Диана тоже следит за самой младшей.

– С чего ты взяла, что бумажку дал мне Стефан?

Адам старался говорить мягко, без нажима, так, словно ответ не имел значения. Нередко Нина терялась, даже пугалась, если кто-то из старших требовал от нее ответа, даже если ее не ругали, а проблема была пустяковой. Лабиринты ее психики были неподвластны даже родителям, и ответы, которые могли нести интересную информацию, появлялись невообразимым образом.

Наученный опытом, Адам решил потратить минуту-другую, но покопаться в том, что могла знать Нина, нежели упустить что-то нужное. Он отвернулся, чтобы не смущать Нину, снова уткнулся в бумажку с шифром.

– Стефан писал цифры. Я видела.

– Цифры? – Адам по-прежнему смотрел в бумажку. – Разве Стефан умел писать цифры?

– Он писал цифры. Я видела два раза.

Рядом с Ниной присела Диана, приобняла ее и улыбнулась.

– Заинька, ты уверена? Потому, что Адаму эту бумажку передал ваш папа.

– Не знаю. – Нину передернуло, как от дрожи.

Диана погладила ее по спине.

– Все хорошо, не волнуйся. Цифры могут писать все. Одни писал Стефан, другие – твой папа. Цифры так похожи.

Пауза. Адам решил, что разговор окончен и из Нины уже ничего не вытянешь, но она его поразила:

– Нет, он писал их по-другому.

– Кто? Стефан?

Нина кивнула и, казалось, захотела сжаться. Адам коснулся плеча Дианы, знаком попросил ее остановиться. Лучше на Нину не давить. Спустя минуту Нина принялась за остатки бутерброда. Адам отвел Диану в сторону, и они решили, что пока его не будет, Диана выдержит паузу, осторожно продолжит расспросы.

Адам взобрался на предпоследнюю площадку. Почти четыреста восемьдесят метров высоты, если считать за нулевую отметку землю под водой. Ширина площадки чуть больше метра. Адам прислонился спиной к стене, свесил ноги, перевел дыхание. Если глянуть вниз, несмотря на захватывающую дух пропасть, голова у Адама не кружилась. Он попросту не был этому подвержен, в отличие от других детей. Высота ему нравилась, но даже Марк со своим стремлением доминировать крайне редко составлял Адаму компанию на верхних площадках.

Адам оглянулся на дверь. Дыхание не восстановилось, и он решил выждать еще минуту-две. Мысли вновь обратились к Стефану. Он писал цифры по-другому? Что бы это значило?

Адам попытался заново проанализировать, что ему известно о брате. Стефан не говорил, но почти все понимал, правда, он часто бывал в своих прострациях, именно эти трансы дали толчок к насмешкам маленького Марка. Кажется, только мать понимала Стефана без жестикуляций и гугуканья. Остальные прилагали усилия, чтобы понять его самые простые ответы. Иногда жестов было достаточно, иногда – нет, но это воспринималось спокойно. Адам догадывался, что такой человек, как Стефан, вызывал бы гораздо больше негативного внимания и отторжения, живи он в большой группе людей, «социум», как называлось это в книгах. Но в маленьком коллективе из одиннадцати человек он воспринимался почти естественно. В Башне все было под рукой, взрослые заботились о детях, у Стефана не могло возникнуть ситуаций, когда необходимо объяснять что-то серьезное человеку, которого ты не знаешь.

Адаму послышался какой-то смутный звук. Он глянул вниз, посмотрел на дверь. Померещилось? Адам встал, распахнул дверь в антенную часть. Узкая шахта уходила вниз. Никого. Адам собирался закрыть дверь и взобраться на последнюю площадку, которая располагалась на высоте свыше пятисот метров, но его остановили две вещи.

Знак, вырезанный чем-то острым на внутренней стороне стены.

И веревка, завязанная на поручне, тянувшаяся вниз, во тьму антенной части Башни.

Стефан поморщился – в руках усилилась боль. Она нарастала, но все еще казалась приглушенной. Боль сосредоточилась где-то в ладонях, медленно распространяясь к локтям, плечам и к сердцу.

Когда Стефан спустился с предпоследней площадки по веревке, руки кровоточили, и он оказался перед распахнутой дверью на балкон метеослужбы. Высота – триста восемьдесят пять метров, по веревке Стефан спустился едва ли не на сотню метров. Точных цифр Стефан не знал, но каким-то одному ему известным способом он «чувствовал» расстояние. За считаные минуты он преодолел почти пятую часть всей Башни.

Он стоял, по-прежнему сжимая веревку израненными руками, хотя логичней было убрать их, но Стефан этого не сделал. Он «видел» человека, который спускался по веревке рядом с ним, как если бы на расстоянии вытянутой руки была еще одна такая же штольня, узкая и темная. В полумраке рассмотреть человека было нелегко, но Стефан и не стремился к этому. Он пытался «нащупать» все пласты происходящего. В отличие от большинства предыдущих похожих случаев его отвлекала боль в ладонях.

Как и раньше, Стефан не знал, видит ли он то, что происходит сейчас, еще произойдет или уже происходило. Как обычно время для него было перемешано. Эта его странная, жуткая, но изредка приятная ноша, сопровождавшая его с самого рождения, сегодня приоткрыла для него свою неизвестную доселе сторону. Обычно Стефан всего лишь наблюдал – любовался увиденным, страшился его, восхищался или оставался спокоен, но сегодня он действовал.

Он лишь сейчас осознал, что совершил. Он игнорировал лестницы во время спуска, лишь контактировал с перекладинами ногами, чтобы не удариться. Зачем он это сделал, если дело не в скорости?

Чтобы использовать веревку.

Стефан посмотрел на прочный пеньковый трос и вспомнил, что поднимался вместе с веревкой, намотанной на одну руку. Он нашел ее над ресторанами, на этаже, где был склад разных вещей, Нина любила устраивать там домики. Стефан нашел трос и под действием странного импульса полез на самый верх Башни.

Использовать веревку.

Стефан всмотрелся в лицо человека, который спускался по такой же веревке рядом. Несмотря на полумрак и на то, что лица его Стефан не видел, напряжение и страх человека он уловил, как если бы заглянул ему в глаза при ярком свете. То, что Стефан стоял и смотрел, а человек спускался, при этом находясь на том же уровне, Стефана не смущало. Как и время, Стефан по особому «чувствовал» расстояние. И никогда не смог бы объяснить, как он что-то видит.

Еще в детстве это было стопором в играх с сестрами и братом, тем более с детьми Грэга и Анны, как и в общении с родителями. Они просто не понимали, если даже Стефану удавалось объяснить знаками, что он хочет сказать. Если он сам не понимал, что происходит сейчас, что произойдет позже, как он мог объяснить это постороннему человеку? Эта жуткая путаница времен лишь внесла бы смуту в души детей, и посему Стефан отмалчивался. Как жонглер шарами, Стефан забавлялся мысленной игрой-перестановкой событий. Он не пытался вникнуть, к какому временному промежутку относится увиденное событие.

Спускавшийся по веревке человек исчез, и Стефан, помедлив, убрал руки от веревки. Боль резко усилилась, Стефан застонал. По рукам сочилась кровь. Он выполнил то, что от него требовалось, во всяком случае, веревку нашел, поднялся на предпоследнюю площадку, сумел ее прочно завязать, чтобы не сорваться, спустился. Что-то смутное мелькнуло на периферии сознания, и Стефан замер, прикрыл глаза. Точно, он сделал что-то еще – иногда во времени бывали небольшие «провалы», и Стефан был не в силах вспомнить, что происходило в такие моменты. Чаще всего ничего не случалось, Стефан просто сидел или стоял и смотрел в одну точку, не мигая. Сегодня же он что-то сделал.

Любой другой на его месте испытал бы вполне объяснимое любопытство и, наверное, вновь забрался бы наверх и все выяснил, но для Стефана любопытства не существовало. Возможно, это была нормальная защитная реакция, иначе его способности смешивать времена и видеть невидимые для других картины вкупе с любопытством свели бы его с ума и убили бы еще в детстве.

Стефан осмотрел руки, решил, что их нужно перевязать, и пошел к лестнице. Оставлять следов ему нельзя. Где-то в Башне по-прежнему находится Марк.