Заведения моднее «Салюта» в 1974-ом году в Алма-Ате не было. Заказ песни стоил червонец, бывало – и больше. Завсегдатаи «Салюта» не бедствовали. А, значит, не бедствовали и музыканты «Салюта».

В 23.00 кафешка закрывалась.

Довольные пьяненькие и довольные полупьяненькие посетители недовольно покидали его: кто же это установил, что веселиться можно только до одиннадцати? Какая каналья это сделала? Почему не до утра? Почему, вообще, нельзя наслаждаться и наслаждаться без границ, как наслаждается все (кроме СССР)? Почему весь мiр так сладко погрузился в сексуальную революцию, и хипповские парадигмы («Занимайтесь любовью, а не войной!», «Человек должен быть свободным», «Все, думающие иначе, заблуждаются» и пр.) стали нормой – поскольку были желаемыми и востребованными! – а советскому человеку эти нормы были не позволены? Почему?

Ближе к полуночи разъезжался по домам и персонал «Салюта», на скорую руку наведя относительный порядок в помещении. В это же время покидали кафе и музыканты, успев пропустить по рюмочке и честно разделив честно заработанное. Они вываливали всей гурьбой на пр. Абая и ловили попутки. Проезд в любой конец города стоил 1 рубль.

В ту – сенсационно-памятную для всех! – полночь «салютовцы» как-то удачно и быстро укатили восвояси на разных такси, а Витольду попутка всё не подвёртывалась и не подвёртывалась. Так он остался стоять один на обочине дороги, продолжая голосовать. Кругом – никого. В правой руке у него был кофр с «Гибсоном»²¹, с которым лучше было бы не отправляться домой в столь поздний час.

Здесь самое время рассказать о «тёщином языке», который вытянулся практически на всю длину пр. Абая, разделив его на две части: движение транспорта в одну сторону и движение в противоположную. Таким образом, «тёщин язык» находился ровно в середине самого длинного в городе проспекта. Где-то он был подстриженным газоном с клумбами, где-то – засаженным декоративным кустарником, а где-то – узким сквериком, где стояли скамеечки для отдыха под деревьями. В районе пр. Абая и ул. Гагарина был как раз такой скверик: уютно-зелёный и тихий. Здесь был и кустарник по обочинам дороги, и буйно разросшиеся деревья.

Витольд один простоял недолго. Высматривая такси, он не заметил, как сзади подошли двое и взяли его, в районе почек, на ножи.

– Давай-ка, касатик, поспеши. – Сказал один из них и указал, куда надо поспешить: на тихую и закрытую от посторонних глаз территорию «тёщиного языка».

Куда деваться? Деваться было некуда. Витольд послушно выполнил приказ: пересёк проезжую часть, нашёл прогал среди кустарника и скоро очутился в тени деревьев, которые образовывали туннель в середине «тёщиного языка».

Витольду не угрожали. Его не били. Он сам, молча, отдал «Гибсон», купленный накануне, почти за две тысячи рублей: всё ясно было без лишних слов – либо его почикают ножичками и заберут гитару, либо не почикают. С инструментом в любом случае можно попрощаться.

– А теперь – лопатник. – Сказал тот, что выглядел, как старший. – И прикид.

Витольд отдал портмоне, снял джинсовую куртку (300 рублей), джинсы (250 рублей), фирменную майку, гэдээровские туфли, оставшись в одних белых фирменных трусах и белых носках, но с часами на руке. Часы орёликам не приглянулись: зачем человека лишать такой дешёвки за десять рублей – они люди добрые, лишнего не берут.

– Пошёл вон. – Сказал тот, что помоложе.

Витольд, не произнеся ни слова, проследовал по обратному маршруту, на то место, где минутами раньше ловил попутку. И опять стал голосовать.

Машины пролетали мимо. Некоторые чуть притормаживали, вероятно, чтобы внимательнее рассмотреть редкого и оригинального клиента, после чего поддавали газку: или алкаш, или больной! и где он держит деньги – в трусах, по-видимому.

Витольду повезло, когда одно из зеленоглазых такси остановилось рядом с ним. Он, как можно спокойнее, сказал, что денег нет и что он расплатится – с обязательными чаевыми! – по прибытию домой, в 8 микрорайон – ехать всего ничего.

– Трёха! – Сказал таксист. – От любовницы свинтил? Или раскулачили?

– Пожертвовал голодающим Поволжья. – Сказал Витольд.

Торговаться не имело смысла. Прокатиться за три рубля на расстояние, равное пяти автобусным остановкам – это было даже весело.

– А сколько денег было с собой до того, как? – Поинтересовался сухо таксист.

– На пару-тройку дней тебе хватило бы, чтобы возить меня с утра до ночи. – Сказал Витольд, чтобы не затягивать разговор. Ему тошно было и без того.

– Хорошо живём. – Сказал таксист.

– Хорошо. – Сказал Витольд.

Домчавшись до пятиэтажки, где жила гражданская жена Витольда с экзотическим для СССР именем Ханна, таксист, поразмышляв секунду, отправился вместе с пассажиром, чтобы гарантированно забрать свою трёху. Может, и обещанные чаевые ещё перепадут.

На часах был второй час ночи.

Ханна – в чём мать родила, если не считать прозрачный пеньюар! – открыла дверь сразу, будто стояла и ждала, когда нажмут кнопку звонка. И тут же захлопнула её.

Таксист озадаченно посмотрел на Витольда, стоявшего рядом с ним при всём параде: в трусах и носках. И опять надавил на звонок.

Дверь мгновенно открылась и Ханна лениво сказала:

– Откуда попёрли – туда и катись.

Таксист, улыбаясь, закурил сигарету и сел на ступеньку лестницы.

Через час, в течение которого Витольд через дверь безуспешно пытался объясниться с женой относительно своего вида и позднего появления, таксист сказал:

– С тебя уже пятёра!

– Я отдам тебе чирик, – сказал Витольд, – если домой попаду.

Так как таксист уже в мельчайших подробностях знал, что произошло у « Салюта», он взял инициативу на себя: очень ему хотелось получить свои десять рублей – клиентов в это время всё одно – ноль.

Ещё через полчаса весь подъезд знал о злосчастье Витольда. Все, кроме Ханны. Поскольку дверь она больше не открыла и за дверью – судя по всему! – её не было, а, значит, ничего услышать она не могла. Зато поочерёдно открывались соседские двери и поочерёдно бодрствующие соседи грозились вызвать милицию, если ор не прекратится.

– Видно, брат, на плохом счету ты у жены. – Сказал таксист. – Видно, это не первый твой залёт.

– Первый, последний – какая разница?

Витольду зябковато было стоять в носках на бетонном полу, поэтому он подтанцовывал с ноги на ногу: музычки, разве что, сейчас не хватало, всё было бы теплее.

Неожиданно дверь распахнулась.

По лицу Ханны нельзя было сказать: или она прониклась правдивостью алиби Витольда? или она попросту сменила гнев на милость?

– Заходи. – Сказала она сквозь зубы…

* * *

Допив второй стакан молочного коктейля в закуску с рогаликами и красочным повествованием НЕКТО о Витольде, троица мальчишек выпорхнула на главный проспект Алма-Аты и, лавируя между автомобилями, перебежками вернулась на троллейбусную остановку, где они вышли десятью минутами раньше.

– Куда? – Сказал ВСЁ.

– В никуда. – Сказал НИКТО.

Скоро подкатил №6 и они вновь устроились на задней площадке троллейбуса, чтобы доехать до ТЮЗа, потом спуститься по ул. Коммунистической до ул. Кирова, повернуть направо и через 200 метров слева от них должно было образоваться кафе «Акку», на перекрестке с ул. Панфилова.

Почему они двинулись в «Акку»? Никто из них раньше не бывал там, но все были наслышаны, что там, на летней террасе, отдыхает алма-атинский бомонд. Там запросто можно было вживую увидеть Ермека Серкебаева и Олжаса Сулейменова. Ходили слухи, что туда стекаются лучшие девчонки города. Самые джинсово-модные. И самые доступные.

Увидев впервые собственными глазами «Аккушку», они ахнули: всё соответствовало слухам. Вероятно, там точно были и Сулейменов с Серкебаевым. Только вот: не знали они их, великого казахского поэта и великого певца, в лицо. Согласившись между собой, что это беда небольшая, они изучили меню элитного заведения на открытом воздухе и поняли – их карманные капиталы никак не тянут на шампанское. А шампанского очень хотелось. Бутылки с игристым красовались почти на каждом столике.

– Может, нам что-нибудь прикупить в магазине и с прикупленным вернуться сюда? – Сказал НЕКТО. В части «прикупить» он был дока. А НИКТО и ВСЁ – полные лопухи

Так и решили: прикупить. Проследовав по обратному маршруту до ТЮЗа, они по подземному переходу прошли под ул. Коммунистической и очутились в ЦГ²².

– «Талас»? – Сказал НЕКТО.

«Талас» был знаменитым портвейном у пьяниц, у возможных кандидатов в пьяницы, а также у студентов и других вполне добропорядочных комсомольцев. НИКТО, НЕКТО и ВСЁ были комсомольцами. На портвейн денег у низ хватало. Но в обрез. Однако тогда не на что было бы купить даже мороженое в «Аккушке». Выход из безвыходного положения нашёл НЕКТО:

– «Иссыкское»?

– Говорят – кисляк редкий. – Сказал ВСЁ.

– Зато меткий!

Они купили бутылку белого сухого стоимостью 98 копеек. А по пути в «Акку» взяли напрокат – только попользоваться! – гранёный стакан из автомата газированной воды.

– Воровство – не наш стиль. – Сказал ВСЁ.

– Согласен. – Сказал НИКТО.

Оставшихся денег им как раз хватало и на кофе, и на мороженое.

– Надо было хоть сырок прикупить в ЦГ. – Хлопнул себя по лбу НЕКТО.

– Тот, что за 19 копеек? – Сказал ВСЁ.

– Тот самый.

– «Дружба»? – Сказал НИКТО.

– А без издёвок – никак? – Сказал НЕКТО.

– Без «Дружбы» нам никак! – Сказал ВСЁ. И тут же добавил, – да, расслабься ты. Шутка.

– В моём обществе я попрошу больше так не выражаться! – По-шутейному парировал НЕКТО.

В «Акку» бурлила своя, особая жизнь: жизнь вечного праздника. Это за пределами кафешки – серые будни и серые лица несчастных людей. Здесь всё было ярко, всё было пропитано счастьем.

– А, правда, что в этом водоёме жили два лебедя? – Сказал НИКТО.

Около «Акку», почти вплотную со столиками, в тени плакучих ив был водоём с застоявшейся, мутной водой, где дрейфовали пробки от шампанского, огрызки яблок и другой плавучий мусор.

– Правда. – Сказал ВСЁ. – Здесь жили два лебедя. Раньше. Они были совсем ручными. Мамаши с детьми специально приходили сюда, чтобы покормить их. И, вообще, эти лебеди были достопримечательностью Алма-Аты. Потом одного из них убили. Понятно: время у нас голодное, есть нечего. Приготовили жаркое – насытились… Вторая лебедь, оставшись в одиночестве, через какой-то срок тоже погибла. Нет, её (его) не поджарили. Она (он) покинула сей мiр по причине как раз того самого одиночества: в лебединой паре, если погибает один – вскоре погибает и другой. «Вечерняя Алма-Ата» писала об этом. Я сам читал.

– Судя по всему, – сказал НИКТО, – это не сильно подмочило репутацию «Аккушки».

НЕКТО занимали более прагматичные вопросы:

– А где бы нам присесть? – Сказал он. – Вот в чём вопрос, как любил говаривать Вильям, незабвенный наш Шекспир.

Они устроились в самом дальнем углу кафе, чтобы можно было втихаря разливать под столом «Иссыкское»: застукают – докажи потом, что ты не верблюд, а самый верный партии Ленина (и Леннона!) комсомолец. А здесь, в углу, не должны были застукать.

Сделав глоток турецкого кофе и томно, рассеянно и лениво оглядев почтенную публику, НЕКТО продолжил повествование о злоключениях своего братца…

В результате двух весёлых часов, потраченных на весёлого клиента, таксист получил обещанный червонец, а Витольд, после попадания домой, получил взбучку, не обещанную, но очень-очень предполагаемую.

– За что? – Сказал он.

– Было бы за что, – сказала Ханна, – вообще, убила бы.

Что она могла подумать, увидев супружника в столь привлекательном виде? Понятно что: так заканчиваются классические походы понятно к кому, когда входят через дверь, а уходят – по понятным причинам! – через окно или балкон. Причём, уходят спешно, дабы не навредить безупречной репутации понятно кого, а у «понятно кого» – как часто выясняется в самый последний момент! – ревнивец-муж, возвратившийся домой не вовремя.

Однако оставалась ещё одна проблема. Не менее актуальная.

Шут с ними – с заграничными тряпками, которые достались бандюганам. Хотя и это обстоятельство не оставляло сладкого послевкусия: пятьсот-шестьсот рубликов на дороге не валяются. Но главное – «Гибсон», купленный накануне на деньги, которые у них были и ещё на те, которые пришлось перехватить у друзей и которые – в любом случаё! – придётся отдавать.

Витольд, по-прежнему в одних трусах и носках, и Ханна, по-прежнему в одном пеньюаре, сидели на кухне. На столе стояла початая бутылка «Плиски». Коньяк не пьянил и не бодрил. Он пился, как вода.

Ситуация получалась потешной до невозможности. Наутро можно было пойти в милицию и написать заявление, изложив всё, как было. И у славной милиции возникло бы два логичных вопроса: 1. откуда деньги Зин на такой скромный инструмент? 2. в каком-таком магазине «Культтоваров» он был куплен?

Витольд и Ханна выпили ещё по одной рюмочке и отправились спать: правильные ответы на правильные вопросы никак не находились сами собой.

Утро ночи мудренее. Это было очевидно.

Очевидным было и то, что следующий вечер в «Салюте» никто не отменял.

Слух о занятном происшествии с Витольдом молниеносно распространился среди персонала кафе. И не только среди персонала. Завсегдатаи тоже – не без удовольствия! – мусолили его.

Не обошла стороной новость и столик, где заседали местные уголовники.

Через пару дней в «Салют» пришёл вежливый паренёк с «Гибсоном» в руке. Кроме гитары, он принёс аккуратно сложенный джинсовый костюм Витольда, гэдээровские туфли и портмоне, из которого не пропало ни копейки…

Когда прогремел последний сокрушительный аккорд в симфо-рассказе о Витольде, НЕКТО сиял, как медный таз.

– То, что невозможно было сделать с помощью ментуры, которая нас, типа, бережёт, – сказал ВСЁ, – на раз-два было сделано воровскими авторитетами. Так, что ли?

– Получается, что так. – Сказал НЕКТО.

– Хороша справедливость. – Сказал НИКТО.

– Ты совсем ку-ку? – Сказал НЕКТО. – Да, причём здесь справедливость? Дело в музыке. Музыка – это сила!

Было видно, что НЕКТО горд своей причастностью к истории с возвращением «Гибсона». Он был горд своей причастностью к брату Витольду. Он был горд своей причастностью к известности Витольда и к музыке, которую брат играл в кафе «Салют» и которая очаровывала посетителей (и не меньше – посетительниц!) франтового заведения.

Короче, НЕКТО выглядел не просто гордым. Он выглядел очень гордым. И очень по душе ему было находиться сейчас в «Аккушке» среди не по возрасту чопорных завсегдатаев, ведущих умные беседы о зловещих брежневских временах и о сладких свободах, которые бьют ключом там, за железным занавесом. Он ощущал себя неотъемлемой частью антуража «Акку»: запаха дымящегося кофе, негромкой музыки, льющейся из акустических колонок, ароматов французских духов, исходящих от недоступных и доступных дам за соседними столиками.

– Мы говорим «НЕКТО» – подразумеваем «Акку»! – Продекламировал ВСЁ. – Мы говорим «Акку» – подразумеваем «НЕКТО»!

– На Маяковского похоже.

– И что в этом плохого? – Пожал плечами в недоумении НЕКТО.

– Ничего плохого. А что – хорошего? – Спросил НИКТО.

Меньше, чем НЕКТО, нравилось находиться здесь ВСЁ:

– Ненастоящее всё здесь какое-то. – Сказал он.

И совсем не нравилось быть здесь НИКТО:

– Уровень интеллигентности здесь сильно зашкаливает. – Сказал он.

– И что в этом плохого? – Сказал НЕКТО.

– А что хорошего?..

Тема «интеллигентности» развития не получила. Пока.

Несколько конфузливо НЕКТО было лишь от того, что все кругом вальяжно пили шампанское, а они припёрлись сюда с «Иссыкским», которое стояло под столом. С одной стороны, ему не хотелось и прикасаться к нему, с другой – хотелось пить, как пили все. И делать вид, что в его бокале – настоящее шампанское! А не какая-то дешёвка за 98 копеек.

Менее хотелось пить ВСЁ.

Совсем не хотелось пить НИКТО.

Тем не менее, НЕКТО взял инициативу на себя и быстро наполнил до краёв гранёный стакан вином.

– Ты просто профи по части разлива под столом. – Сказал НИКТО.

– А то?! – НЕКТО продолжал сиять, как медный таз.

НИКТО выпил треть стакана:

– Точно – это кисляк. – Сказал он.

– Сам ты – кисляк. – Сказал НЕКТО. – Пить не умеешь. Я тебя научу.

НЕКТО оказался дока не только по части прикупить и разлить под столом, но и по части пития за столом.

– Чтобы вкусно попользоваться сухим белым, – сказал он, – надо…

– Сырок «Дружба»? – Спросил ВСЁ.

НЕКТО перестал сиять.

– Баран. – Сказал он. – Закуска – важная составляющая любой выпивки. К сухому белому не помешало бы подать белое мясо или копченую рыбку. Можно – омары, креветки. Ветчина и сыр – тоже хорошо… А ещё после второго бокала вина надо немного подождать.