Читать книгу «Военно-морские, охотничьи и рыбацкие истории. Серьёзно и смешно, всегда с любовью. Книга 1» онлайн полностью📖 — Игоря Андреевича Филиппова — MyBook.

Как развлекался Витька У.

Мы сидим у себя в классе на самоподготовке. Кто-то занимается науками, кто-то читает, Юрка В. что-то паяет, от его стола постоянно исходит шипение канифоли, пахнет нагретым металлом и сосновым лесом, некоторые ребята тихо играют в шахматы или карты… в общем, курсантская идиллия!

Распахивается дверь, и влетает Витька У. из второго взвода. Глаза его сияют неземным огнём. Ещё с порога он кричит: «Ребята, давайте, я вам дверь пробью. Головой! В нашем классе я уже пробил!! И в третьем пробил!!!». Мы ошарашенно замираем… Юрка В. роняет паяльник. Паяльник падает на плату и разбрызгивает олово по всем радиодеталям. Юрка неловко хватает раскалённое медное жало и тут же орёт благим матом. Ему очень больно! Паяльник снова хлопается на плату. Плата загублена окончательно…

Немного информации о Витьке . Характер нордический. Делу Партии предан. А самое главное – он очень здоровый, прямо атлет. И мощь свою заработал, непрерывно тренируясь греблей. Причём грёб он где-то очень высоко – я имею в виду уровень соревнований. По-моему, даже общефлотского масштаба. Он почти не учился, а постоянно тренировался и соревновался. И появлялся у нас в учебном корпусе наездами. Я почему-то представлял его постоянно с веслом, на манер скульптуры «Женщина с веслом».

Была у него одна странная, но одновременно изумительная особенность: когда Витька видел вертикальную деревянную стенку, а лучше дверь, то ему немедленно хотелось её прошибить своим лбом. Вот такое свойство организма. Причём это его свойство значительно усиливалось, если его гребная команда выигрывала.

Вот и сейчас всем нам ясно, что Витька вернулся с Победой. Его глаза горят, как глаза филина ночью при виде копошащейся полёвки. Он непроизвольно почёсывает лоб, испытывая сильное «прошибательное» желание. «Ну что?» – снова орёт он. – «Пробить?!» Конечно, мы даём ему эту возможность. Всё равно его уже не остановить.

Дверь открывается наружу, в узкий коридор. Поэтому Витьке предстоит бить башкой почти без разбега. Это трудно, однако он радостно выбегает наружу и плотно притворяет за собой дверь. Мы замираем в пленительном ожидании. Молчим. Только слышно, как Баграт шёпотом предлагает кому-то поспорить на завтрашний компот: он уверен, что крепкие дверные доски устоят чудовищному удару.

Проходит несколько томительных мгновений… Это Витька настраивает себя психологически и физически. Ждём, цепенея… И всё равно вздрагиваем от совершенно невообразимого крика, подобного горному обвалу или взрыву небольшого ядерного заряда. Через секунду на дверь падает удар такой силы, что его громовой грохот прокатывается по всему зданию, и ещё долго-долго раскаты волнами, постепенно замирая, носятся в обморочной тишине учебного корпуса…

Несколько вертикальных дверных досок сломано, во все стороны торчат острые щепки. В образовавшемся проёме виднеется весёлая голова Витьки. Голова радостно кричит победные слова и военно-морские междометия. Мы тоже орём, вскакиваем и окружаем Витькину голову. Так мы восхваляем его великий подвиг!

Именно с тех пор к Витьке окончательно приклеивается заслуженное прозвище Железная голова.

Маленький эпилог с перспективой

Этой главе очень далеко до окончания. Ещё много историй вертится в моей бедовой голове про учёбу и службу-жизнь в родном ВВМУРЭ. А далее пойдут главы примерно с такими названиями: Как я был офицером ВМФ. Как мы путешествовали по Российским просторам на «Жигулях» первой модели 40 лет назад. Как мы с Татьяной ездили в город Одессу. Как я интересно охотился и рыбачил. Как я летал в командировки в Азербайджан. Как я жил в Вологодской деревне. Как я жил в деревне на реке Паше. Как я охранял природу на разных широтах. Как я был экспертом-кинологом. Как я отношусь к НЛО и прочей реальной и нереальной мистике… и так далее, до бесконечности…Так что будет, что Вам почитать. Ждите выхода очередной книги, ждите – и обрящете! Кстати, в настоящем, 2020-м году, стукнет ровно полтинник со дня выпуска нашего курса в виде молодых лейтенантов.

Ленинград – Санкт-Петербург. 2000-2020 годы.

Ну, а теперь поговорим об охоте и рыбалке!

Часть вторая. Анатомия страсти. Попытка исповеди старого охотника-легашатника

Прошедшей осенью обидел я Евдокию, соседку по даче. Дело было так. Пришли мы с англичанкой Норкой домой с охоты по вальдшнепам, слегка усталые, но довольные: трёх лесных куликов в ягдташе принесли, рыжеватых, с мягкими длинными носами, к середине октября уже хорошо отъевшихся.

Надо сказать, что после охоты или просто прогулки по лесу настроение у меня всегда делается распрекрасным: всем доволен, ничто растревожить не может. И что бы я ни делал, кого бы ни слушал, в голове всё время возникают и прокручиваются сцены охоты: как Норка искала, как причуяла и стала, как мне надо было её обойти, как подняла собака птицу, как пришлось стрелять навскидку в гущине ольшаника, как Норка нашла сбитого… Такое вот благостное состояние души. Уверен, что и сеттеришка наша об этом тоже думу имеет: как весело было бежать по мокрым лужайкам перелесков, как ошарашил внезапно заполнивший все её существо запах птицы, как, слегка подрагивая хвостом, подходила, как замерла на стойке, как услышала команду, как броском подняла вальдшнепа, не особенно хотевшего взлетать, как услышала выстрел и увидела падавшую птицу, а потом засунула нос в так прекрасно пахнущие перья и тянула в себя вожделенный запах, как села рядом с птицей и совершенно счастливыми умными глазами смотрела на подходящего друга и партнёра…

Сегодняшняя охота вообще была примечательной: сделал из-под Норки удачный дуплет! Это большая редкость на охоте по вальдшнепам, да еще когда вальдшнеп местный, а ожидаемой высыпки всё нет и нет. И хоть взял я этих лесных куликов из-под своих собак не одну сотню, но дуплет-то был всего третий. Поэтому и внутренний настрой был особенным.

Время к обеду, мы подошли так, как и договаривались с женой Татьяной. Стащил я с себя сапог и прыгал на одной ноге по крыльцу в поисках запропастившегося тапочка. Норка с важным видом – всегда после удачной охоты на себя напускает – мокрая, слегка грязноватая, сидела рядом с крыльцом и ждала, когда я её разотру полотенцем и накормлю. В поредевшей от частых охот шерсти штанов собаки запуталась сухая еловая ветка. На крыльце стояло разряженное ружьё, лежал патронташ и вынутые из ягдташа вальдшнепы. Легкий ветерок пошевеливал пёстрые пёрышки. Мы с Норкой предвкушали момент торжественного выхода Татьяны и её желанного, пусть даже слегка деланного удивления от привычно добытой дичи.

Но недолго музыка души играла… Раздались голоса, и на крыльце появились Татьяна и соседка Евдокия, наших лет полная женщина с красивым лицом, почти всегда говорящая либо о внуке, либо об огороде. Татьяна улыбнулась нам и нашей удаче, а вот Евдокия… Произнесла тихо, но со значением: «Какие махонькие!… И как же можно таких ловить?… Какие же вы все охотники душегубы!… Со своими собаками всех птичек переловили!…» Мои слабые поначалу попытки объяснить, что мы птичек не ловим, а умело отыскиваем с собакой и стреляем из-под стойки, ничего в принципе не изменили: Евдокия талантливо – всё-таки филолог – поменяла слово «ловить» на слово «стрелять» и продолжила дальше, по-прежнему тихо и спокойно: «Всех птичек перестреляли.... Голосов птиц не слышно… Леса опустели.... Всё повырублено.... Везде в лесу мусор....» В общем, тихо сказала, да громко прозвучало.

Слушал я, слушал, и такая меня вдруг злость взяла, что не сдержался, высказал всё, что в тот момент в голову пришло. А пришло многое. Да и военно-морской язычок у меня подвешен неплохо. Сказал и про мясо убиенных в ужасающей обстановке коров, свиней и баранов, которое она вместе с семьёй постоянно употребляет в виде еды; и про многих женщин, с громадным удовольствием красующихся в снятых с бедных зверюшек мехах; и что в октябре голосов птиц в осеннем лесу и не должно быть слышно, а это надо бы знать даже филологу – огороднику; и что мусор в лесу разбрасывают в основном автотуристы да грибники – дачники, а настоящий охотник в лесу спички не бросит; и что с браконьерскими порубками лесов вокруг нашей деревни боремся только мы опять же с охотником Сан Санычем, а некоторые мужики только и способны, что водку трескать да в огороде изображать из себя сильно занятых трудяг; что воспитать хорошую легавую собаку – это такой труд, который совершенно необъятен для рядовых огородников, пусть даже и с верхним образованием; и что, наконец, существует понятие – не у всех, конечно – об охотничьей страсти, которой многие хорошие и знаменитые мужики подвержены были, кстати, и некоторые женщины тоже…

С тем и разошлись. Каждый думал о своей правоте. И верил в это.

Настроение было испорчено вконец и надолго. К тому же и Татьяна совершенно справедливо изругала меня за некрасивое поведение со «слабой» женщиной…

Ночью мне приснилось ужасное. Соседка Евдокия в белой ночной рубахе, держа в правой руке лопату, а в левой – коробку магазинных пельменей «Государь», сделанных из мяса молодых бычков, гонялась за мной по окрестным лесам, громко крича: «Я тебе покажу страсть! Я тебя отучу птичек ловить! Будешь у меня только мясом коровьим питаться!» Явственный такой сон. Однако в поту проснулся. Лежал и долго размышлял о всемогуществе охотничьей страсти, сидящей во мне с детства и не дающей покоя в старости, и о том, что надо бы мне аккуратно объяснить всё это соседке Евдокии. А то ведь ладно наша Евдокия, не разбирающаяся в таинствах охоты и леса, но ведь по разным кабинетам сидят, руководят и строго запрещают эшелоны чиновников – «евдокий», большей частью неграмотных в общем комплексе проблем природоохраны, охоты, вообще природопользования. И вот поэтому, «анатомируя» свою охотничью страсть, мне надо отстаивать не только свои взгляды на охотничье действо, но и дошедшие через века взгляды моих предков и предков миллионов настоящих, страстных охотников.

Утром встал пораньше и написал

Ответ «евдокиям»

Всю жизнь благодарю Судьбу за то, что привелось мне родиться в охотничьей семье, где слова Природа, Охота, Собаки, Рыбалка произносились с большой буквы, со значением какого-то благоговения. С детства помню, как отец собирался на охоту. Вытаскивал в прихожую огромный, пахнущий кожей и перьями ягдташ, не спеша, бережно клал туда всякие охотничьи причиндалы, разговаривал с шоколадным курцхааром Рексом…

Отец мой был достаточно жёстким человеком, прошедшим войну от первого до последнего дня, геройски воевавшим на торпедных катерах на Чёрном море, однако во время этих самых сборов с его лица не сходила добрая улыбка, как будто предчувствовал он скорый приход огромной радости. Мать рассказывала, что, как только я себя осознал, всегда просился на охоту. Иногда мне удавалось тайком взять в руки отцовское ружьё, и… сразу стены и потолок исчезали, задувал ветер, шелестели камыши, крякали налетавшие утки, и я стрелял, стрелял… Отец начал брать меня с собой на охоту с пяти лет. Мне сворачивали металлический шомпол и, смеясь, вручали в очень торжественной обстановке. Из него я и «стрелял», влёт и сидячих, с потяжкой и навскидку, встречных и в угон, вместо выстрела восклицая «Бах!» и провожая восхищённым взглядом улепетывающих птиц…

Во время этих детских «шомпольных» охот отец учил меня выносливости, умению переносить трудности. Я полюбил все: грозы и солнце, затяжные дожди и белые снега, ночной мрак и яркий дневной свет… Сидя со взрослыми у охотничьих костров, я видел, как открыто охотники общаются между собой, слышал, с какой любовью они говорят об охоте, собаках, как по-доброму подшучивают над товарищами и над собой… Волшебное таинство природы и охоты завораживало только просыпающийся духовный мир маленького мальчика, впечатления широким потоком вливались в чистую, открытую душу и оставались там на всю жизнь. Мне, мальчишке, такая жизнь среди ружей, собак и природы казалась самым важным, что можно желать в жизни, а всё остальное – второстепенная чепуха.



Отец на охоте. 1950-е годы


А книги! Охотничью литературу и книги о природе отец собирал всю жизнь. На полках стояли – и сейчас стоят – разномастные тома Аксакова и Пришвина, Соколова-Микитова и Зворыкина, Сабанеева и Арамилёва, Формозова и Черкасова, Бианки и Паустовского, Майн-Рида и Сетона-Томпсона… У нас были толстенных книги «Жизнь животных» Альфреда Брэма издания 1903 года. В четыре года мать научила меня читать, и эти книги были для меня основным чтением. Штудируя их, срисовывая животных с гравюр, я очень рано начал различать многих птиц и зверей. Особенно меня интересовали птицы и звери, на которых охотились отец и брат, по которым работали наши собаки.

В нашей семье – семье моего детства – всегда были собаки, и обладали они у нас огромными привилегиями. Сейчас, через много лет, я прекрасно помню их всех. Курцхаар Рекс, пойнтер Пират, русский спаниель Топ. Одно время отец держал гончую, красавицу выжловку Зорьку, но потом, по причине своей постоянной занятости, отдал её знакомому гончатнику. Как же я горевал!…





Дрессировка старины Рекса. Отец, дядя Пётр Алексеевич и я в 4-летнем возрасте. Калининград, 1949 год


После войны отец служил в Калининграде – бывшем Кёнигсберге – в должности начальника Военно-Морского училища. Строго говоря, под его руководством оно и было создано, стало выпускать военно-морских офицеров. Служба отнимала у отца большую часть времени – охота случалась урывками. Забота о собаках лежала на мне. Прогулки, игры, дружеская возня. По рассказам матери, часто, находясь ещё в совсем малом возрасте, я засыпал на их подстилке… Через много лет уже наши с Татьяной дети, а потом и внучки выросли вместе с собаками.

В десять лет я получил в подарок от отца своё первое ружье – лёгкий трофейный “Зауэр” двадцатого калибра. Ружьё имело сильную коррозию стволов, но обладало чудным боем: резким и дальним. Охотился я с ним более пятнадцати лет. Михаил Михайлович Пришвин называл своё первое ружьё – берданку – источником счастья. Таким же источником счастья для меня стала подаренная отцом двадцатка.

Примерно в то же время отец рассказал мне о наших предках-охотниках. Я понял, что любовь к охоте пришла ко мне не только от отца и моего брата, который был старше меня на тринадцать лет и давно охотился. Страсть охотничья – дар, доставшийся мне от предков, живших в глухих тверских лесах на реке Мологе: прадеда – медвежатника, выходившего на зверя в одиночку, с рогатиной и топором; деда, уничтожившего более сотни волков и страстно любившего охоту на глухариных и тетеревиных токах. Отец увлекался охотой на уток и гусей, на зайцев зимой троплением и в узёрку по осени, стрелял кабанов и косуль, однако всю жизнь предпочитал охоту с легавой.

Почти сразу, убедившись в моём серьёзном отношении к ружью, отец стал отпускать меня на охоту одного. Отчётливо помню свою первую самостоятельную охоту на родине бабушки, в Вологодской области на реке Большой Юг, что впадает в Шексну. Скрадом подойдя к кормящемуся на каменистом перекате куличку-перевозчику, я поднял ружьё и прицелился. Сердце в груди бухало так, что стволы ходили ходуном. После выстрела всё заволокло дымом (дымный порох). Мне показалось, что я промазал, но убитый наповал куличок лежал на камнях. Огромная радость наполнила меня, я схватил птичку и бросился домой. Отец понимающе улыбался, слушая мой сбивчивый рассказ, а мать ощипала куличка, поджарила, и за обедом вся семья торжественно нахваливала молодого охотника, отведав по крошечному кусочку. До сих пор ощущаю на губах изумительный вкус своей первой дичины. В этот день семья славила рождение нового охотника. Через двадцать пять лет наш сын Антон взял свою первую крякву – и снова родился охотник!

У Юрия Олеши есть замечательные строки: «Блажен, кто, начиная мыслить, охранён наставником». Именно таким наставником в мои детские и юношеские годы был отец. Закаляя меня физически, отец учил меня исподволь и всяким охотничьим премудростям.

К примеру, его выучка всегда стараться стрелять только наверняка и обязательно добирать подранка вошла мне в плоть и кровь. Эту науку мне удалось запечатлеть и в сознании сына.





Сын Антон, 11 лет. Весенний селезень кряквы – первая добыча из новенькой одностволки


Наша семья все отпуска проводила или в тверских лесах – на родине отца, или на вологодчине – родине бабушки со стороны матери. Отец приучал меня к сельскому труду: я косил, пас телят, гонял лошадей в ночное, вместе с дядей – пчеловодом – ухаживал за пчёлами, наблюдая их интереснейшую жизнь. Отец учил меня, чтобы ни случилось, никогда не ожесточаться. Прожив короткую, но ёмкую и интересную жизнь, он оставил след, чёткий, как малик по печатной пороше. Этим следом всю жизнь шёл я, пройдет и мой сын, пройдут и другие…

Годам к четырнадцати я был уже достаточно опытным охотником: хорошо читал следы, не мазал по сидячим, попадал и влёт. Спокойно мог в-одиночку переночевать где-нибудь в лесу, на берегу речки: страха перед лесом у меня не было никогда. Незнакомые звуки, непонятные природные явления я старался запомнить, а потом обязательно добивался их разгадки, роясь в книгах или спрашивая у отца.

Таким образом, имея к охоте природное расположение, доставшееся мне от предков, с ранних лет общаясь с охотниками, собаками, испытывая влияние отца, прекрасных книг, находясь на природе и приобретая физическую выносливость, я не мог не стать страстным охотником. Конечно же, каждый охотник приходит к этой страсти своим путём, но думаю, что и мой путь характерен для многих.

Дальнейшая охотничья жизнь сложилась так, как чудесно отметил наш питерский охотничий писатель Алексей Алексеевич Ливеровский: «Славлю охоту! В детские годы она была любимой увлекательной игрой и отучила бояться: леса, темноты, мистики неведомого. В дни молодости уводила от дружеских попоек, картёжной игры, дешёвых знакомств, показной стороны жизни. Зрелого натолкнула на радость познания природы. Под уклон жизни – спасла от многих разочарований и психической усталости». Прожив долгую охотничью жизнь, я могу расписаться под удивительной правдивостью и прозорливостью этих строк!

Отец ушёл из жизни, когда я заканчивал выпускной класс средней школы в Питере. За несколько дней до смерти отца мы с братом пришли навестить его в госпиталь. Брат накануне был на тетеревином току, привёз показать отцу краснобрового петуха. Отец долго держал птицу в ослабевших руках, перебирал тугие перья и улыбался улыбкой из моего детства… Хорошо помню ту весну, чудесную солнечную погоду начала мая, и огромную пустоту, заполнившую душу.

























1
...
...
8