Главой школы был немецкий офицер, преподавателями и инструкторами – также немцы. С советской стороны в школе имелся помощник руководителя и 20 человек аэродромной обслуги. При этом, как было оговорено в соглашении, расходы по их содержанию брали на себя немцы [63; 23-24].

В соответствии с соглашением, мы предоставляли для школы аэродром в Липецке, находящийся там же бывший завод для использования в качестве помещения для хранения самолётов и авиационных принадлежностей. И то, и другое – бесплатно. Кроме того, мы должны были выполнить работы по постройке помещений для школы, складов, квартир для персонала. Эта работа оплачивалась германской стороной [63; 25].

Самолёты, авиационные принадлежности, а также и другой необходимый для устройства аэродрома и складов материал предоставляла германская сторона за свой счёт. Она же оплачивала и все транспортные расходы, в том числе и по советской территории [63; 25].

Основу парка учебных машин школы составляли новейшие на тот момент истребители «Фоккер D-XIII». К концу 1929 года их было 43 единицы. К той же дате в школе имелось 2 «Фоккера D-VII», 6 «Хенкелей НD-17» (двухместный самолёт-разведчик), 6 «Альбатросов L-76», 6 «Альбатросов L-78», 1 «Хенкель HD-21», 1 «Юнкерс А-20», 1 «Юнкерс F-13» [63; 26-28].

Вооружение и боеприпасы также привозили с собою немцы. Горючим школу обеспечивала советская сторона. Но немцы оплачивали его по себестоимости [63; 29].

В целом объект в Липецке обходился рейхсверу в 2-3 млн. марок ежегодно. Расходы советской стороны были гораздо меньше [63; 29-30].

Обучение лётчиков велось исключительно по германским программам [63; 24].

Но обучались в школе не только немецкие, но и наши пилоты. Причём, плату за их обучение немцы не брали. Кроме того, на практике приобретали ценные знания и опыт наши механики, уровень технической культуры которых, прямо скажем, был невысок. Советский лётный и технический состав получил возможность узнавать о новейших технических усовершенствованиях, применяемых в военной авиации [63; 30-32].

Каковы же были результаты деятельности Липецкой авиашколы применительно к немецкой стороне? За всё время её существования (1925-1933гг) в ней было обучено или переподготовлено 220 германских лётчиков, из них – 120 лётчиков-истребителей и 100 лётчиков-наблюдателей [63; 33]. Для сравнения: к 1932 году Германия сумела подготовить в тайных лётных школах на своей территории (в Брауншвейге и Рехлине) около 2 000 пилотов [63; 33]. Т.е. практически в десять раз больше, чем в Липецкой авиашколе. Отсюда можно, кажется, сделать вывод, что последняя для немцев носила всё-таки вспомогательный характер.

Попутно скажем о том, учился ли в Липецке Геринг? Увы, «демократическим правдоискателям» – это не более, чем маленький «демократический» миф. Он не только не обучался в Липецке, но, судя по всему, никогда и не бывал в Советской России. Специально изучавшие этот вопрос историки В. Петров и Ю. Тихонов однозначно заявили об этом, изучив множество архивных документов, в том числе и хранящихся в архивах ФСБ [63; 42]. Если знать биографию рейхсмаршала и немного вдуматься, то обучение военного лётчика Геринга в Липецкой авиашколе не было возможно, в принципе. Во-первых, Геринг не служил в армии Веймарской республики (не вступил в неё по идейным соображениям). Во-вторых, он был активным участником знаменитого «пивного путча» 1923 года, после подавления которого бежал за границу, был заочно осуждён германским судом и объявлен государственным преступником [63; 33].

Танковая школа в Казани (школа «Кама»). Интересный факт: подобное название школы вовсе не связано с рекой Камой, как может показаться на первый взгляд. Название образовано от названия города, в котором школа размещалась (т.е. Казани), и фамилии первого начальника этого учебного центра – подполковника рейхсвера В. Мальбрандта (КА+МА) [63; 39]. Очень показательно, между прочим.

Договор об организации танковой школы был подписан между СССР и Германией в декабре 1926 года [63; 34].

Принципиальные условия, на которых создавалась Казанская школа, были аналогичны липецким.

Немецкий персонал включал руководство школы, преподавательский состав, заведующего производством, мастера и врача [63; 34-35].

Советская сторона была представлена вспомогательным техническим (слесари, шофёры, маляры, паяльщики и т.п.), хозяйственным (курьер, экономка, кухарка) и охранным (семь человек охраны) персоналом [63; 35].

При немецком руководителе школы был также один советский помощник, который являлся, вместе с тем, представителем РККА [63;35].

Наш персонал, так же как и в Липецке, полностью оплачивался немцами [63; 35-36].

Размещалась танковая школа в бывших казармах 5-го Каргопольского драгунского полка, где ей были выделены три конюшни и жилые помещения. Кроме того, она получила право пользоваться (совместно с частями РККА) учебным полем и стрельбищем, а также полигоном, находившимся в 7 км юго-восточнее казарм [63; 36].

Согласно договору, все расходы по содержанию танковой школы несла немецкая сторона. А они были немалые – в среднем свыше миллиона марок в год [63; 40]. Работы по ремонту и перестройке объектов школы, выполняемые советской стороной, оплачивались немцами по себестоимости [63; 36].

Учебные танки предоставлялись немцами. Первоначально их должно было быть три штуки, но весной 1929 года (время начала практических занятий в школе) из Германии прибыли десять танков [63; 37-38].

Обучение велось по германским программам [63;35].

Открытие Казанской школы было назначено на июль 1927 года. Планировалось, что к этому времени будут закончены все строительные работы, и доставлено имущество для практических занятий. Однако этот срок оказался нереальным. Строительные работы были завершены лишь к лету 1928 года. Потратив около 2 млн. марок, немцы отстроили школьное помещение, мастерские, оборудовали учебное поле [63; 37-38].

Практические занятия в школе начались, как было отмечено, только весной 1929 года. Сначала в течение 4 месяцев был обучен преподавательский состав, после чего началась подготовка курсантов. Наряду с немецкими, в школе обучались и советские танкисты. За само обучение немцы денег не брали. Наша сторона оплачивала только содержание и расквартирование в школе своих курсантов, а также большие повреждения, нанесённые ими учебной технике [63; 37,38].

Деятельность школы была свёрнута в 1933 году. С 1929 по 1933 год было сделано три выпуска немецких слушателей: в 1929/30 гг. – 10 человек, в 1931/32гг. – 11 человек, в 1932/33гг. – 9 человек [63; 38]. Итого – 30 человек. Причём, надо учесть, что столь малое количество германских слушателей в каждом учебном году не случайно: договором о создании школы изначально оговаривалось, что единовременное количество слушателей со стороны рейхсвера не должно превышать 16 человек [16; 35].

За этот же период в школе прошли обучение 65 советских курсантов, т.е. более чем в 2 раза больше, нежели немецких. Большинство из них были строевыми командирами и преподавателями бронетанковых вузов, меньшая часть представляла инженерный состав [63; 39].

А теперь о Гудериане, который, якобы, проходил обучение в танковой школе «Кама». Мы вновь вынуждены разочаровать «демократических» любителей «жареных» фактов: Гудериан в Казани не учился. Но, в отличие от Геринга, в Советской России он всё-таки бывал. Однажды. И даже в Казани. И даже в таковой школе «Кама». Летом 1932 года он приезжал в этот учебный центр с инспекцией [63; 42].

Химический полигон «Томка». Договор о проведении совместных аэрохимических испытаний был подписан 21 августа 1926 года [63; 43].

Советская сторона предоставляла полигон и должна была обеспечить необходимые условия работы. Немцы брали на себя обучение в течение опытов советских специалистов. Однако если в авиационном и танковом проектах упор делался на подготовку кадров, то в области военной химии советско-германское сотрудничество преследовало в основном исследовательские задачи, а подготовка кадров была целью второстепенной [63; 43].

Обе стороны могли получать образцы всех применявшихся и разработанных при проведении совместных испытаний приборов и чертежей. Кроме того, договором предусматривалось, что все протоколы испытаний, чертежи, фотоснимки будут выполняться в двойном количестве и равномерно распределяться между сторонами [63; 44].

Техническое руководство опытами осуществляли немцы, административное – советская сторона [63; 44].

Предусматривалось, что все расходы по подготовке полигона и проведению испытаний будут оплачиваться на паритетных началах. В реальности советские затраты были значительно меньше германских. Так, за три с небольшим месяца 1926 года наша сторона, по сообщению И.С. Уншлихта, заместителя председателя РВС СССР, курировавшего совместные советско-германские проекты в военной сфере, затратила на проведение совместных испытаний на химическом полигоне всего около 20 тысяч рублей, в то время как немецкие расходы составили несколько сот тысяч рублей (более точной цифры И.С. Уншлихт не приводит) [63; 45]. А в 1929 году нами было потрачено 257 тысяч рублей, а немцами – 780 тысяч марок [63; 46].

Практическая деятельность по проведению испытаний началась в конце сентября 1926 года. Первоначально испытания проводились под Москвой на полигоне «Подосинки» [63; 44]. В 1927 году были проведены необходимые строительные работы на химическом полигоне «Томка» около станции Причернявская неподалёку от города Вольска Саратовской области, после чего совместные испытания были перенесены туда [63; 45]. Отрабатывались различные способы химической атаки, испытывались новые прицельные приспособления, созданные немецкой стороной, проверялась надёжность средств химической защиты, определялись наиболее эффективные способы дегазации местности [63; 45].

После прихода нацистов к власти в 1933 году совместные работы на химическом полигоне были свёрнуты.

Было ли сотрудничество в области боевой химии выгодно и полезно для Красной Армии? Безусловно. Ведь нам пришлось начинать практически с нуля, поскольку имевшиеся в СССР заводы по выпуску боевых химических средств безнадёжно устарели, а оставшиеся после Первой мировой войны 400 тысяч химических снарядов пришли в негодность [63; 46]. Благодаря сотрудничеству с немцами, наша страна сумела в кратчайшие сроки встать в области химических вооружений вровень с армиями ведущих мировых держав. Менее чем за десять лет были созданы химические войска, налажено производство средств химического нападения и защиты, появилась целая плеяда талантливых военных химиков [63; 46-47].

Что же касается повышения квалификации немецких офицеров, то она, в значительной степени, проходила не в СССР, а в других странах. И, как это не покажется странным, это были страны-создательницы Версальско-Вашингтонской системы послевоенного устройства мира. Так, скажем, доподлинно известно, что немецкие офицеры-химики изучали постановку химического дела в армии Соединённых Штатов [63; 48]. Есть сведения о техническом сотрудничестве рейхсвера с армиями Великобритании и Чехословакии (и не только в вопросах военной химии, но и в танковой, и авиационной сфере тоже) [63; 48].

Таким образом, ознакомившись с фактами деятельности тайных учебных центров германской армии на территории СССР, мы можем ещё раз повторить вывод: не Советский Союз «ковал фашистский меч», а Германия сделала многое для «отковки советского меча». Все «охи-вздохи» «правдоискателей» вокруг деятельности Липецкой авиашколы, Казанской танковой школы и совместного химполигона – не более, чем «демократическая истерика». Ничего общего с реальностью эти «охи-вздохи» не имеют.

ГЛАВА II

ПОЛЬСКИЙ КРИЗИС И

ПОДПИСАНИЕ ПАКТА МОЛОТОВА – РИББЕНТРОПА

События, связанные с польским кризисом, события, в ходе которых и началась Вторая мировая война, дают максимально обильную пищу обвинителям СССР: дело в том, что в ходе этого кризиса был подписан 23 августа 1939 года советско-германский договор о ненападении, получивший название пакта Молотова–Риббентропа. Обвинители СССР полагают, что этот пакт способствовал началу Второй мировой войны. Подобная точка зрения, отстаиваемая западной историографией и подхваченная доморощенными искателями «исторической правды», основывается на позиции английского руководства, сформулированной ещё 30 августа 1939 года:

«Судьба войны и мира находится сейчас в руках СССР» [51;50].

В советской исторической науке существовала другая точка зрения: пакт не оказал никакого влияния на начало германо-польской войны, переросшей во вторую Вторую мировую, поскольку она была запланирована Гитлером ещё в апреле 1939 года. На такой же позиции стоят и многие современные российские историки [51; 50].

Точки зрения, как видим, взаимоисключающие. Какая из них верна? Посмотрим.

После захвата немцами Чехии Польша оказалась с трёх сторон окружённой Германией. Поляки очень скоро почувствовали себя неуютно.

Франция была обеспокоена не на шутку (своей судьбой, а не судьбой Польши, конечно).

А Англия… Что же Англия? Как ни крути, английская позиция была ключевой в тот критический момент. На Британию смотрела Франция, а вслед за Францией и Польша.

Ещё 18 марта 1939 года М.М. Литвинов выдвинул предложение о созыве в Бухаресте конференции шести держав (СССР, Великобритании, Франции, Польши, Румынии и Турции) по вопросу противодействия агрессии. Это предложение отверг, прежде всего, Чемберлен, заявив о его преждевременности [88; 37-38], [70; 131-139].

Но уже 21 марта 1939 года через своего посла в СССР Сидса английское правительство предложило Советскому Союзу подписать некую декларацию с Англией, Францией и Польшей, выразив уверенность, что Гитлер стремится на Восток. При этом заявлялось, что декларация будет свободна для присоединения к ней других стран [70; 141]. На словах Сидс передал М.М. Литвинову, что если Польша не захочет подписывать, то, мол, можно подписать и без неё [70; 141]. Англия так и манила Советский Союз созданием системы коллективной безопасности.

Что за игры вёл Лондон?

Дело в том, что 21 марта Гитлер выдвигает Польше свои требования: Данциг (Гданьск) должен быть передан Германии (Данциг не принадлежал Польше, а был вольным городом под эгидой Лиги Наций; но, фактически, поляки его контролировали и считали своим), между Германией и Восточной Пруссией строятся экстерриториальные железная дорога и шоссе, а Польша должна вступить в Антикоминтерновский пакт [70; 146]. События очень напоминали «чехословацкий сценарий». И даже Чемберлен (этот антисоветчик и пацифист за чужой счёт) понял, что просто пятиться перед Германией Англия больше не может, ещё шажок-другой, и она, условно говоря, «вылетит за линию Европы». Вот тем-то и объясняется «порыв» Чемберлена в сторону СССР. Но был ли этот «порыв» искренним? Да нет, конечно. Уже 23 марта в палате общин английский премьер-министр выступил против создания в Европе «противостоящих друг другу блоков» [88; 38]. А в одном частном письме 26 марта он написал:

«Я должен признаться в самом глубоком недоверии к России. Я не верю, что она способна к эффективному выступлению, даже если бы она хотела этого. Я не верю и её мотивам» [88; 38].

Потому и не могут вызывать удивления дальнейшие британские шаги.

Польша наотрез отказалась вступать с СССР в какие бы то ни было коалиции. Её позиция не изменилась и позже, несмотря на то, что 28 апреля 1939 г. Гитлер разорвал подписанный с Польшей в январе 1934г. пакт о ненападении и денонсировал британо-германский договор о военно-морском флоте. 30 марта британский посол в Польше Кеннард официально предложил польскому правительству заключить тройственный союз – Англия, Франция, Польша – без участия СССР. 31 марта Чемберлен гарантировал границы Польши.

14 апреля 1939 г. считается датой начала англо-франко-советских переговоров. В этот день англичане предложили, чтоб СССР в одностороннем порядке дал гарантии Польше и Румынии, а в перспективе – и другим лимитрофам. Т.е. если Германия нападёт на Польшу и Румынию, то Советский Союз обязан оказывать им помощь. В случае же нападения Германии на СССР, ни лимитрофы, ни Англия, ни Франция ничего не должны. Сами французы оказались порядочней: они в своём предложении хотя бы гарантировали СССР свою помощь [70, 149-150].

Советский Союз