– Какие магнитные бури зимой? – в тон ей произнес я. – Это просто Луна не в той фазе.

– Просто вы играть не умеете, – тасуя карты, назидательно высказал Олег.

– Сам ты не умеешь, – скривила губки Света. – Повезло пару раз – вот и все.

– Ничего не повезло, – улыбался Олег. – Это мастерство.

– Да уж, – фыркнула Света. – Великий магистр.

– Просто он знает маленький секрет, – с шутливой серьезностью вставила Даша.

– Какой еще секрет?

– Хм, – усмехнулся Олег. – У лабиринта выход там же, где и вход.

– Да-да, – кивнула Света. – А голова там, где ноги. И все вокруг это только сон.

– Ну, сон не сон, – полусерьезно-полушутя произнес Олег, – но окружающее нельзя воспринимать как то, что есть на самом деле.

– Ага, – так же полусерьезно отозвался я. – Жизнь – это только иллюзия.

– Не совсем так, – чуть пожал плечами Олег. – Ты, например, знаешь, что у собак черно-белое зрение?

– Слышал, – кивнул я.

– Вот. Если спросить у собаки, какого цвета трава, она ответит, что трава какого-нибудь темно или светло-серого цвета. Ты точно знаешь, что трава зеленая. И дело тут не в том, что ее зрение хуже, а просто по аналогии вполне может найтись кто-то, кто обладает другим, лучше чем у тебя, зрением, и он скажет, что трава какого-нибудь еще цвета. При этом каждый будет абсолютно прав, потому что полагается на свои ощущения. И собака, которая видит, что трава серая, абсолютно уверена в своей правоте, так же как ты уверен, что трава зеленая, а этот предполагаемый кто-то смеется над вами, он точно видит, что трава совсем другая. Но ведь трава одна, она не меняется в зависимости от того, кто смотрит на нее. Так какого же она цвета на самом деле? А этого не знает никто. Потому что каждый видит ее такой, какой видит он. То есть цвет травы определяется не самой травой, а свойствами зрения того, кто смотрит. То есть зрение лишь показывает окружающее, как оно может. Но нельзя быть уверенным, что ты видишь именно то, что есть – это только возможности твоего восприятия. И если нельзя полагаться на зрение, которое такое же чувство, как и остальные, то нельзя полагаться и на другие чувства. Хотя, в случае со слухом или, скажем, с осязанием привести пример сложнее. Но они тоже не дают полной уверенности, что ты слышишь или осязаешь именно то, что есть на самом деле.

– Понятно, – я положил руку на стол. – Будем считать, что этого стола нет.

– Может и так, – совершенно серьезно ответил Олег. – Это ведь только твои ощущения.

– Ну да. Которые можно смоделировать. А на самом деле я какая-нибудь коробка с проводами, – я улыбнулся. – Нет, не хочу быть коробкой. Я есть, и все окружающее тоже. Я могу видеть это, слышать, потрогать, понюхать и всё, что хочешь…

* * *

Первый:

– Ха-ха. Второй:

– Да-да.

* * *

Олег покачал головой.

– Твое мнение – это твое личное дело, – негромко проговорил он.

– Ну ладно, хватит вам философствовать, – капризно произнесла Света, которая все это время тихо сидела и внимательно слушала. – Давай, раздавай.

– А? – рассеянно отозвался Олег и удивленно посмотрел на колоду карт в своей руке. – Да, сейчас, – и начал раздавать.

Спать мы легли уже под утро. Нам со Светой постелили матрас на полу и дали теплое одеяло. Еще одна ночь вместе со Светой отдельно от нее.

Утром, когда мы уходили, Даша подошла ко мне с парой книг в руках.

– Вот, возьми, – сказала она, – это к вашему вчерашнему разговору.

Я посмотрел – что-то про философию, восточные религии.

– Да? – без особого интереса произнес я. – Ну, не знаю…

– Бери, бери, – улыбнулась Даша. – Почитаешь на досуге.

– Ага, может, поумнеешь, – накрашивая губы, глядя в зеркало, вставила Света.

– Ладно, – пожал я плечами, – спасибо, – и сунул книжки в сумку.

– Ну всё, – закрывая помаду, сказала Света, – мы пошли. Звоните, если что.

– Приезжайте на следующие выходные.

– Посмотрим, – похоже, мысленно находясь уже на улице, бросила ветреная Света. – Ну, пошли, – она открыла дверь и, взяв меня за руку, потянула за собой.

– Пока, – обернулся я на ходу.

– Пока, – улыбались Даша с Олегом.

В метро Света спала, сидя рядом и положив голову мне на плечо. Потом на нашей ветке мы стояли у двери вагона. Когда поезд подъезжал к моей станции, я стал прощаться со Светой:

– Ну все, тебе на следующей, а мне сейчас.

– Угу, – она смотрела на меня ясным невинным взором.

– Хорошие выходные получились.

– Угу, – с той же невинностью и наивностью в глазах.

Поезд остановился, и двери открылись.

– Ладно, пока, – сказал я.

– Пока, – кивнула Света.

Я вышел из поезда. Она вышла за мной.

Я остановился, удивленно глядя на нее.

– А вы, девушка, куда? – непонимающе спросил я.

– А мы с вами, – с детской наивностью и непосредственностью ответила она.

– Н-да? И кто же вас звал?

– А кто-то обещал рассказать, что ему снилось, – младенческая простота.

– Правда?

– Правда, – исполненный небесной чистоты взгляд.

Я озадаченно нахмурился.

– Ну что ж, если обещал… Тогда пошли, – и улыбнулся.

Она тоже улыбалась. Я обнял ее, и мы отправились ко мне домой.

Света провела у меня остаток воскресенья и утро понедельника. Ночь… ночью мы больше не были отдельно, как, впрочем, и вечером тоже.

Утром мы разъехались в разные стороны. Света сказала, что в этот понедельник у нее выходной, и поехала домой, а я – на работу.

Толпа в метро, работа – снова все то же. Пока ехал, был один – давно уже не был один, но на работе это опять изменилось.

Расставить бы все по местам – спокойно посмотреть, подумать и исправить то, что не так. Но когда, когда сделать это? Приходится жить, как есть. Но когда-нибудь, когда-нибудь… Ох, когда же?

На работе пришлось спешно доделывать бумаги для Анатолия Михайловича, Галина Николаевна требовала свое. Пару часов пробегал по разным кабинетам, собирая подписи на отчетах, списках и других документах. Строители за окном прибавили этаж к дому и принялись за следующий. Анджела без умолку болтала по телефону, я тоже хотел улучить момент, когда Галины Николаевны не будет в комнате, и позвонить Свете, но ничего не вышло. Саша сказал, что, может быть, в эту зарплату дадут премию. Я обнаружил, что у меня кончаются сигареты, и курил реже, чтобы дотянуть до вечера…

* * *

Несколько человек в белых халатах в комнате с компьютерами.

Один:

– Ну, когда он придет?

Другой:

– Скоро.

– Но он уже приехал?

– Да, сейчас у начальства сидит – скоро должны зайти.

– Надо же, сколько шума с этим приездом подняли!

– Ну как же – заказчик.

– Ну и что?

– Как, ну и что? Ты деньги откуда получаешь?

– Из конвертика на столе – а что?

Смеются.

Открывается дверь, входят двое солидных мужчин. Один седой в белом халате, другой – лысый в сером костюме.

Седой:

– Ну вот, здесь у нас, собственно, все и происходит, – подводит того, что в сером костюме к компьютерам, возле которых также собрались сотрудники.

Сотрудники:

– Здравствуйте. Здравствуйте.

Лысый:

– Добрый день.

Седой:

– Вот, можете посмотреть на экране, – сотрудники расступаются, седой показывает на экран компьютера. – Здесь есть несколько режимов просмотра, – кивает сотруднику, сидящему за компьютером: – Покажи.

Сотрудник, сидящий за компьютером:

– Это обычный режим, – на экране виден человек, идущий по коридору. – А можно посмотреть и его глазами, как видит он, – нажимает кнопку, человек пропадает, на экране – стены коридора, пол, люди, встречающиеся по пути. Изображение поворачивается.

Лысый:

– А почему изображение нестабильно?

Сотрудник:

– Голову поворачивает, по сторонам смотрит.

Лысый:

– Понятно.

На экране на мгновение происходит затемнение.

Лысый:

– А это что?

Сотрудник, улыбаясь:

– Это он моргнул.

Лысый, тоже улыбаясь:

– А-а.

Сотрудник:

– Именно из-за всего этого удобнее смотреть не его глазами, а использовать вид со стороны, – нажимает кнопку, изображение возвращается в первоначальное состояние.

Лысый понимающе кивает.

Седой:

– Можно посмотреть не только зрение, но и все другие чувства.

Сотрудник, показывая на экран с постоянно меняющимися синусоидами:

– Это слух. Сам звук мы сейчас сделали потише, чтоб не мешал, но в принципе… – добавляет громкости, становятся слышны шаги, голоса, другие звуки. Лысый кивает, сотрудник убирает звук. – На других картинках, – показывает на экране изображения постоянно меняющихся диаграмм с набором каких-то цифр, – осязание. А это обоняние и вкус.

Лысый:

– Понятно-понятно.

Сотрудник:

– Это, что касается его чувств. Теперь, можно увидеть его мысли, эмоции, – показывает на следующие экраны, на которых что-то совсем странное. – В принципе, можно перевести это в текстовую форму, но тогда будет не поспевать, – улыбается. – Думает он быстрее, чем текст. Да и разных ощущений, информации из вне тоже много.

Лысый:

– Ага.

Сотрудник:

– Можно посмотреть его настроения, желания, то, что он хочет в данный момент, – нажимает кнопку, но на экране ничего не появляется, нажимает еще и еще раз. Озадаченно: – Хм, странно.

Один из сотрудников, стоящих сбоку, робко:

– Я это временно отключил.

Седой из-за спины лысого возмущенно смотрит на этого сотрудника.

Тот, испуганно оправдываясь:

– Там нужно переделать кое-что…

Повисает неловкая пауза. Седой, нахмурившись, очень сердито смотрит на своего подчиненного.

Сотрудник, который сидит за компьютером:

– Но в любом случае, каждый момент можно посмотреть в записи, прокрутить несколько раз и разобрать подробно.

Лысый:

– В записи, то есть в памяти?

Сотрудник:

– Нет, не совсем. Запись – это прямая запись того, что происходит. А память это то, что запоминает именно он. Некоторые моменты он может помнить не очень подробно, а некоторые вообще забывает.

Лысый:

– А как вы выбираете такие моменты?

Сотрудник:

– Ну, понимаете, это уже относится к работе самой программы. В общем-то, это долго рассказывать. Мы тут подготовили… – смотрит на седого.

Один из сотрудников передает седому несколько дисков. Седой кивает и обращается к лысому:

– Да, вот, возьмите, – протягивает диски лысому. – Здесь вся документация по проекту и записи того, что уже происходило. Можно посмотреть в обычном режиме или выбирая какие-то отдельные моменты по конкретно заданному времени. Кстати, можно посмотреть, что было на самом деле, и как это запомнил он, – улыбается. – Можно также подробно увидеть все его мысли, ощущения, эмоции, желания, которые он испытывал в данный момент, и проследить, почему он принял то или иное решение, совершил то или иное действие.

Лысый, беря диски:

– Да, вот это очень хорошо. Это как раз то, что нужно. А как насчет фантазий, творческих способностей? Он вообще у вас совершает необдуманные действия? В задании специально оговаривалось, что он не должен быть как машина.

Седой, хмурясь:

– Ну, конечно, – кивает на диски. – Вы там сможете увидеть, как это сделано. Например, он отвлекается на внешние и внутренние факторы и не всегда способен сосредоточиться на чем-то, в отличии от компьютера, который, взяв задачу, решает ее до конца. Хотя, и не только это. В общем, при оценке ситуации он иногда не успевает правильно сопоставить все факторы или увидеть их все, или проследить все связи между ними и сделать необходимые выводы. Отсюда его решения и действия не всегда наиболее оптимальны и эффективны. А насчет фантазий… Вы сможете увидеть, что ему снятся сны, которые никто не делал, но они появляются сами. Ну и еще многое другое.

Лысый:

– Угу. А как, кстати, выбираются события, в которых он участвует?

Седой:

– Ну, мы, конечно, придерживаемся общего сценария, но не в виде сплошного сюжета, а в виде, так сказать, набора некоторых событий или поворотных моментов, заставляющих или, точнее, предлагающих ему перейти к какому-то эпизоду. Например, ему было предложено то, как провести выходные – он мог согласиться или не согласиться на это. Но в любом случае, выбор всегда за ним, и поведение в каждом конкретном эпизоде и, соответственно, развитие этого эпизода тоже зависит только от него самого.

Лысый.

– Да, вот это очень важно, чтобы он все делал именно сам. А интересно, как вы поступите, если он не согласится на то, что вы ему предлагаете?

– Тогда, в зависимости от ситуации, мы предложим ему что-то другое. Или пусть он сам делает, что хочет – программа позволяет ему пойти в совершенно любое место и встретиться с любыми людьми, если, конечно, – седой улыбается, – мы решим, что они хотят с ним встретиться – второстепенными персонажами мы все-таки управляем по собственному усмотрению, а также и внешней обстановкой. Погоду, например, приходится делать самим.

Лысый:

– Понятно. А как его собственное мнение – он ни о чем не догадывается?

Седой:

– А как он может догадаться? Он ведь всегда был такой, какой есть, и это его обычный мир – он и считает, что все вполне реально. Для него это самая обычная жизнь. Он имеет полный набор ощущений, причем полноту этого набора определили ему мы. Он даже не представляет, что может быть как-то по-другому.

– А прошлое, скажем, детские воспоминания?

– Это все, конечно, есть – память сформирована полностью. Он знает, что когда-то был ребенком, помнит это, и воспоминания о детстве так же реальны как и о вчерашнем дне, который он на самом деле прожил.

Лысый кивает:

– Угу, хорошо. Я вижу, что работа проделана большая, – смотрит на экран компьютера. – Хотя, проект еще не завершен, но, по-моему, на данном этапе все неплохо.

Седой, улыбаясь:

– Спасибо.

Лысый:

– Я, конечно, еще ознакомлюсь более подробно, – кивает на диски в своей руке, – но уже сейчас видно, что вы потрудились немало и не зря.

Сотрудники улыбаются. Один из них:

– Мы старались.

Лысый:

– Да, это видно.

Седой:

– Пойдемте, там еще нужно подписать кое-какие бумаги, – приглашает идти к двери.

Лысый сотрудникам:

– Всем спасибо. До свидания.

Сотрудники:

– До свидания.

Седой в белом халате и лысый в сером костюме выходят из комнаты.

Один из сотрудников:

– Ну, теперь жди премии.

Другой:

– Поплюй.

* * *

Перед самым обедом отдал Анатолию Михайловичу готовые бумаги. Строители за окном салютовали электросваркой этому торжественному моменту.

Я посмотрел на часы и решил, что пять минут это не время, можно пойти на обед немного раньше – заслужил. Проходя по коридору мимо лифта, увидел, что двери открываются, и кто-то выходит из него. Обычно лифт всегда занят или не работает, да и ехать до столовой всего два этажа – пешком дойти проще. Но если как сейчас двери открываются прямо перед тобой… «Повезло», – подумал я и зашел в лифт. Хотел нажать кнопку, но тут услышал быстрые шаги и возглас:

– Подождите, подождите!

Я подождал. И в лифт вошла она. «Вот черт», – подумал я, сказал:

– Привет, – и нажал кнопку.

– Привет, – чуть улыбнувшись, кивнула Надя.

Двери закрылись, лифт загудел и поехал. Я следил за своим лицом, за маской на своем лице. Хотя Надя и не смотрела на меня, но я знал, что все не так. Мы стояли совсем близко в тесной кабине лифта.

Чуть дрожа, лифт совершал движение. И вдруг гудение моторов резко оборвалось, лифт дернулся и остановился где-то между этажами. «Та-ак», – я посмотрел зачем-то на потолок, на пол, потом поднял руку и нажал кнопку этажа.

Никакой реакции.

Я нажал еще раз.

Все то же.

Лицо оставалось бесстрастным. Я попробовал нажать «стоп» и потом на этаж. Бесполезно.

«Так, – легкий вихрь пронесся в голове, поднимая пыль и опавшие листья. – Так. Так, так… Застряли?»

Я нажал кнопку вызова диспетчера. Какое-то гудение, треск. Я нажал еще раз. То же гудение на фоне молчания… или молчание на фоне гудения – в общем, никто не отвечал.

– Алло, – сказал я в дырочки над кнопочками, где, судя по всему, был микрофон, и чувствуя, что разговариваю со стенкой и при этом жду ответа. – Алло!

Но только молчание в ответ.

– Сейчас обед, – сказала Надя за спиной, – они, наверно, все ушли.

– Да? – несколько глупо произнес я и отпустил кнопку вызова. Посмотрел на часы – действительно был обед, который только начинался. – Что ж нам теперь… – проговорил я и замолчал.

– Придется подождать, – чуть улыбнувшись, закончила за меня Надя.

– Хм…

Глупейшее положение. Мало того, что застрял в лифте… Нет, ладно, что застрял… но с кем! Я чувствовал себя так глупо, как это только возможно. И еще, как будто именно я виноват во всем. Впрочем, конечно – это ведь я нажимал на кнопки. Хотя…

Мы молчали. Почти гробовая тишина. Глупо было молчать, стоя совсем рядом и глядя в разные стороны. Я бросил на нее быстрый взгляд. Она смотрела куда-то в стену. «И что, вот так целый час?» – с ужасом подумал я.

Посмотрел на потолок и вспомнил, как в разных холливудских фильмах герои легко выбираются из лифтов через люк в потолке. Можно, конечно, попробовать, но… как-то… Н-да…

Мы всё молчали, стоя, как будто продолжаем ехать и ждем, что двери вот-вот откроются. «Надо же так попасть! – в смятении подумал я. – Чтоб я еще когда-нибудь поехал на лифте!..»

Надя не смотрела на меня, я не смотрел на нее, впрочем, иногда поглядывал, надеясь, что она не замечает моих быстрых взглядов. Хотя, я ведь не замечал ее взглядов… ммм… если, конечно, они были. Какое дурацкое молчание! Я чувствовал, что должен что-то сказать и сказал:

– Выходит, без обеда остались, – и улыбнулся, чувствуя, что это самая идиотская улыбка в моей жизни.

– Да, выходит, – вежливо улыбнулась в ответ Надя.

«Так, что еще? – лихорадочно подумал я. – Хватит молчать!»

– Могли бы и оставлять кого-нибудь на таком важном посту, – я кивнул на дырочки над кнопочками. – А вдруг кто-то в лифте застрял.

Надя снова улыбнулась.

– Может, в дверь постучать, – предложила она. – Вдруг кто-нибудь услышит.

– Думаешь? – скептически произнес я, но на самом деле ухватившись за эту мысль – все же это лучше, чем стоять в гробовой тишине.

Я постучал кулаком в дверь, потом послушал – тишина. Снова постучал с криком:

– Эй! Кто-нибудь! – чувствуя, что опять разговариваю со стенкой.

Никто не отзывался.

– Ты никуда не торопишься? – с шутливой наивностью спросил я Надю.

– Да вот, хотела в столовую сходить, – вздохнула она.

– Угу, – понимающе кивнул я. – Я тоже.

– Правда?

Мы смеялись.

Потом опять молчали.

– А как вообще дела? – прерывая молчание, спросил я.

– Нормально, – буднично отозвалась она.

– Нет, – я покачал головой, – это неправильный ответ. Нам ведь здесь еще час сидеть – нужно рассказывать, как дела.

– Да? – она улыбалась. – Ну, не знаю. Дома вроде все нормально, на работе тоже.

– Понятно, – словно речь идет о чем-то серьезном и крайне важном, кивнул я.

– А у тебя? – поинтересовалась она в ответ.

– У меня? – я улыбнулся. – У меня тоже нормально.

– И всё? – она весело посмотрела на меня.

– Ммм… – я нахмурил брови, скрывая улыбку. – Нет, не всё, – приходилось поддерживать свои же собственные предложенные правила. – Позавчера в лес на лыжах ходили, белку видели, – сказал я первое, что пришло в голову.

– Правда? – с неожиданным интересом отозвалась Надя.

– Да, – кивнул я и стал рассказывать про недавний лыжный поход, исключив, конечно, из рассказа Свету. Но надолго меня не хватило, скоро описание лыжных приключений кончилось.

– Действительно, хорошо, – выслушав меня, сказала Надя. – А я в детстве в зимний дом отдыха ездила, – продолжая тему, проговорила она и стала рассказывать, как она ездила в зимний дом отдыха.

У нее получилось длиннее. Я слушал, вставлял разные веселые замечания. И потом как-то плавно мы из детства перешли на институтские времена и на настоящий момент, при этом разговор перестал быть ее монологом, а стал просто разговором. Я вспоминал какие-то случаи и рассказывал ей, она рассказывала мне свои. Мы смеялись, сидя друг перед другом на корточках. И в какой-то момент я вдруг почувствовал, что мне нравится быть здесь и говорить с ней, и я рад, что лифт застрял, и все получилось именно так.

Мы болтали уже просто о всякой всячине как давно знакомые люди, когда из дырочек над кнопочками вдруг раздался голос:

– В лифте! Эй, в лифте!

Надя замолчала на полуслове.

– Да, – встав на ноги, сказал я в дырочки.

– Вы что, застряли? – спросили дырочки.

– Да, – ответил я.

В дырочках что-то пошебуршало, щелкнуло и потом сказало:

– Ждите, сейчас придет механик, – и отключилось.

– Ну вот, – как-то грустно произнесла Надя. – Вот и всё.

Она продолжала сидеть на корточках, я тоже присел перед ней.

– Сейчас нас вытащат, – бодро проговорил я. – Выйдем отсюда.

– Опять на работу, – вздохнула она.