Таким образом, хасидеи представляли собой группу уважаемых и благочестивых граждан, исполнявших обязанности писцов, – описание, весьма близкое к портрету автора еврейской части книги Даниила. Возможно, что многие хасидеи принадлежали к числу храмовых писцов¹²³, что может объяснить особый интерес автора книги Даниила к судьбе Храма и доступ к греческим историческим документам. Хасидеи были достаточно заметной социальной группой, что позволило автору книги Даниила в соответствии с используемым в 11 главе метафорическим языком обозначить их как маскилим, «разумных» – указание достаточно метафорическое, чтобы выглядеть как пророчество, но достаточно ясное, чтобы быть понятным читателям.

Главное возражение противников идентификации маскилим с хасидеями состоит в том, что хасидеи присоединились к Иуде Маккавею (1 Макк 2, 42), в то время как автор книги Даниила был противником вооруженного сопротивления. Здесь мы находим весьма правдоподобным предположение Р. Альбертца, который полагает что в группе имела место острая полемика или даже раскол по вопросу об участии в военных акциях¹²⁴. Вероятно, часть хасидеев выступала в качестве принципиальных противников ведения военных действий; возможно, сторонников этой позиции можно идентифицировать с теми беглецами из Иерусалима, которые по субботам отказывались сражаться с посланными царем солдатами и стойко встречали смерть, отказываясь нарушить Закон (1 Макк 2, 29–38). Другая группа хасидеев, также бежавшая из контролируемого сирийским гарнизоном Иерусалима, напротив, присоединилась к Маккавеям, однако прекратила участие в движении сразу же после отмены указов Антиоха, не считая необходимой борьбу за политическую независимость. Пассажи книги Даниила, направленные против сторонников вооруженной борьбы, скорее всего являются памятником внутренней полемики между разными группами хасидеев.

В отличие от арамейского раздела книги Даниила, который можно приблизительно датировать III веком до н.э., точная датировка окончательной редакции книги Даниила почти не вызывает разногласий исследователей. По мнению подавляющего большинства комментаторов, она была создана непосредственно в период гонения Антиоха Епифана – после осквернения Храма и до его очищения Иудой Маккавеем и смерти Антиоха. Таким образом, мы можем датировать книгу Даниила едва ли не более точно, чем все остальные произведения библейской литературы – 167–164 годы до н.э. Единственным исключением из этой единодушной позиции (разумеется, не считая консервативных христианских и иудейских комментаторов) являются авторы, полагающие, что книга Даниила была завершена уже после очищения Храма¹²⁵. Эта версия продиктована стремлением истолковать довольно близкое к истине описание продолжительности гонений Антиоха и нахождения в Храме «мерзости запустения» (языческого алтаря) как еще одно vaticanum ex eventu. Однако в этом случае остается непонятным, почему автор не упомянул об очищении Храма и победоносной военной кампании Маккавеев в 11 главе своего сочинения.

Несмотря на то, что книга Даниила вышла из среды, критически относившейся к Маккавеям, а ее последние пророчества, предрекавшие воскресение мертвых и установление Царства святых Всевышнего, обладающего всемирной гегемонией, не исполнились, она, тем не менее, была признана богодухновенным произведением и в итоге получила канонический статус. Таким образом, книга Даниила стала единственным произведением межзаветного периода и единственным классическим псевдоэпиграфом, вошедшим в состав Ветхого Завета/Танаха. Причиной этого стало то, что часть предсказаний книги Даниила действительно исполнилась, по крайней мере в общих чертах (Храм был очищен приблизительно через три с половиной года после его осквернения, а Антиох неожиданно умер при неясных обстоятельствах именно в это время), а часть была истолкована аллегорически (воцарение Сына Человеческого и воскресение мертвых были истолкованы как указание на военную победу и восстановление независимого еврейского государства). По мнению Р. Беквиза книга Даниила была принята всеми евреями как Священное Писание сразу же после победы Маккавеев и, возможно, включена в состав восстановленной храмовой библиотеки¹²⁶.

Свидетельства авторитета книги Даниила мы обнаруживаем уже в литературе II века до н.э. В Первой книге Маккавейской автор вкладывает в уста Маттафии, перечисляющего примеры библейских героев, следующий пассаж: «Анания, Азария, Мисаил верою спаслись от пламени. Даниил за свою невинность избавлен от челюстей львов» (1 Макк 2, 59–60). Скорее всего, влиянием книги Даниила обусловлено и наименование языческого алтаря, воздвигнутого Антиохом в Храме, «мерзостью запустения» (1 Макк 1, 54), хотя, в принципе, оно может быть общей чертой языка той эпохи. Еще одним проявлением интереса к книге Даниила стал ее ранний греческий перевод, вероятно выполненный в Александрии в конце II – нач. I века до н.э¹²⁷. Греческий текст книги Даниила получил форму, весьма отличную от еврейской (протомасоретской) версии, – как уже было сказано выше, 4–6 главы были переданы в нем в соответствии с ранним переводом арамейского источника. Кроме того, текст книги Даниила был дополнен несколькими повествованиями, по-видимому восходящими к семитским протографам: двумя отдельным рассказами о пророке Данииле, («Сусанна», «Бэл и Дракон»), помещенными в конце книги Даниила, и «Молитвой Азарии и Песнью трех отроков», вошедшей в состав третьей главы.

Однако наибольший интерес книга Даниила вызывала у участников еврейских эсхатологических и мессианских групп. В этой связи показателен уже тот факт, что в Кумране были обнаружены фрагменты восьми рукописей книги Даниила – больше, чем какой-либо из пророческих книг¹²⁸. Влияние книги Даниила, ее теологии и лексики явственно ощущается во многих произведениях, созданных кумранской общиной¹²⁹. Этот факт не вызывает удивления, учитывая как весьма вероятную историческую связь между создателями книги Даниила и кумранитами, так и их интерес к различным произведениям, связанным с именем пророка Даниила¹³⁰. Гораздо более примечательно то, что в обнаруженном в Кумране сборнике мессианско-эсхатологических текстов (4QFlor 2:3) «Книга пророка Даниила» цитируется аналогично книгам Исаии и Иезекииля, что подразумевает ее канонический статус. Книга Даниила оказала серьезное влияние на целый ряд псевдоэпиграфических произведений межзаветного периода, преимущественно апокалиптического характера. К числу произведений, испытавших сильное влияние книги Даниила, следует отнести Книгу образов (наиболее позднюю часть книги Еноха), Вознесение Моисея и Третью книгу Эзры. Не вызывает сомнения и глубокое влияние книги Даниила на новозаветную литературу, в первую очередь на синоптические Евангелия¹³¹. Все вышесказанное позволяет заключить, что книга Даниила была сразу единодушно принята как аутентичное пророческое сочинение и в дальнейшем унаследована христианами вместе с другими ветхозаветными книгами.

Говорить о канонизации книги Даниила можно только в связи с общим процессом формирования канона Танаха/Ветхого Завета. Очевидно, что процесс канонизации Пятикнижия к началу Маккавейских войн уже был завершен. Более сложным представляется вопрос относительно канонического статуса Пророков и Писаний в данный исторический период. Наиболее важную информацию относительно закрытия пророческого канона мы можем извлечь из книги Премудрости Иисуса сына Сирахова (Премудрость Бен Сиры), обычно датируемой началом II века до н.э., до гонений Антиоха Епифана. Из нее очевидно, что автор знал трех «великих» и двенадцать «малых» пророков, что позволяет заключить о том, что пророческий канон еврейской Библии был закрыт еще до написания книги Даниила. Более сложно судить о завершении канонизации Писаний и, таким образом, дате окончательного закрытия канона Танаха – скорее всего, она произошла не позднее конца I века н э¹³². В иудейской традиции книга Даниила вошла именно в этот раздел Священного Писания. Среди Писаний книга Даниила указывается уже в Вавилонском Талмуде (Бава Батра 14b–15a); аналогичный порядок мы находим во всех древнейших рукописях иудейской Библии. Книга Даниила стала частью раздела Писаний, вероятно, по той причине, что канон пророков к моменту ее написания был уже закрыт. Тем не менее в Септуагинте книга Даниила была включена в раздел пророков; впоследствии подобный порядок книг был унаследован христианской Библией¹³³. Вероятно, что подобная позиция в древности была характерна и для многих палестинских евреев: так очевидно, что книгу Даниила причисляли к пророческим книгам также члены Кумранской общины и Иосиф Флавий¹³⁴. Таким образом, относительно положения книги Даниила в каноне Священного Писания долго существовали определенные колебания, которые по-разному разрешились в иудаизме и христианстве.

Судьба книги Даниила в христианской традиции, несмотря на ее общепризнанный пророческий авторитет, оказалась еще более сложной и запутанной. Как уже было сказано, книга Даниила первоначально была переведена на греческий язык в Египте, войдя в состав Септуагинты в форме, заметно отличающейся от масоретского текста. Это факт, наряду с другими отличиями Септуагинты от протомасоретского библейского текста, очевидно, вызывал беспокойство грекоязычных еврейских общин, что побудило их прибегнуть к ревизиям греческого перевода с целью его сближения с оригинальным текстом. Наиболее примечательным из подобных ревизий стал т.н. «перевод Феодотиона», традиционно приписываемый иудейскому прозелиту Феодотиону, жившему в Эфесе во II веке н.э. Столь поздняя датировка представляется неоправданной уже по той причине, что в Новом Завете книга Даниила цитируется не только в переводе Септуагинты, но и в переводе Феодотиона. По мнению А. Ди Леллы, перевод книги Даниила, далее получивший наименование «перевода Феодотиона», был выполнен в дохристианское время в Палестине или Малой Азии. Его автор заново перевел на греческий 4–6 главы, где перевод Септуагинты был основан на другом арамейском Vorlage, а в остальной части книги Даниила провел ревизию перевода Септуагинты, отредактировав его по масоретскому тексту¹³⁵. Примечательно, что перевод Феодотиона также сохранил отсутствующие в масоретском тексте добавления к книге Даниила, однако их текст (в первую очередь, «Сусанны») был также в значительной мере отредактирован, что, возможно, также объясняется обращением к их семитским оригиналам. Близость перевода Феодотиона к каноническому семитскому тексту книги Даниила обусловила тот факт, что в III веке н.э. он был принят в качестве канонического христианскими общинами, заменив в составе христианской Библии оригинальный перевод Септуагинты¹³⁶. В V веке н.э. бл. Иеронимом был осуществлен новый перевод книги Даниила с семитского оригинала, вошедший в состав Вульгаты; тем не менее, греческие дополнения в этом тексте также были сохранены. Указанная ситуация демонстрирует нам, что в Средние века для Церкви были характерны определенные колебания в вопросе об определении канонического текста книги Даниила – выбор не был однозначно сделан ни в пользу масоретского текста, ни в пользу греческого перевода Феодотиона. Решительный разрыв с подобным подходом произошел только во времена Реформации, когда протестанты приняли в качестве канонического текста Ветхого Завета масоретский текст, отказавшись от использования как более широкого канона, так и от неканонических добавлений к библейским книгам, в том числе и к книге Даниила. Тем не менее, католическая и православная традиции остались верны традиционному подходу, продолжая рассматривать второканонические библейские книги и неканонические добавления как часть Священного Писания. Характерные примеры подобного подхода мы обнаруживаем и в русской традиции. Так, несмотря на то, что при создании Синодального перевода за основу был взят масоретский текст, «Сусанна», «Бэл и Дракон» и «Песнь трех отроков» также вошли в состав книги Даниила. Комментарии к указанным разделам мы находим как у А.П. Лопухина (который, впрочем, рассматривает эти повествования как легендарные и неисторические), так и в современном комментарии Даниила Сысоева.

Сложность современной канонической проблемы, в том числе применительно к книге Даниила, заключается в том, что в настоящее время она должна решаться с учетом гораздо более глубоких познаний в истории библейской литературы чем те, которые были у средневековых авторов. Для христианских ученых докритического периода проблема заключалась в том, чтобы восстановить текст книги Даниила, написанный самим пророком, и получить его адекватный перевод. Именно по этой причине одни исследователи обращались к семитскому тексту книги Даниила, отбрасывая греческие дополнения как подозрительные, в то время как другие выступали в поддержку их сохранения в составе книги Даниила, предполагая, что они могли содержаться в оригинальном произведении пророка, но позднее были исключены из масоретского текста иудейскими книжниками. В настоящее время большинство исследователей видит канонический процесс как длительный период роста и трансформации текста, который происходит вплоть до определенного момента, когда текст получает свою каноническую форму. Исходя из разделяемой нами реконструкции, этот процесс шел уже начиная с персидского периода, продолжился созданием арамейской книги Даниила в эллинистическое время и завершился созданием двуязычной книги Даниила во времена гонений Антиоха Епифана. Рассмотрение в качестве канонических текстов книги Даниила перевода Септуагинты или перевода Феодотиона фактически добавило бы к каноническому процессу еще одну стадию, заставив нас констатировать, что окончательная каноническая форма книги Даниила сложилась в Египте II века до н.э. на греческом языке. Подобный подход предполагал бы жесткое разделение между иудейской и христианской канонической формой книги Даниила, что не представляется нам справедливым или продуктивным ни исходя из общетеоретических соображений¹³⁷, ни из целей и задач нашего исследования. Еще более принципиально, что рассмотрение версии Септуагинты как еще одного канонического текста книги Даниила представляется неоправданным с литературной и исторической точки зрения. «Сусанна» и «Бэл и Дракон» были не интегрированы в состав книги Даниила, став составной частью ее повествования, а механически добавлены к ней как «дополнительные биографические материалы», повествующие о пророке Данииле. Очевидно, что идейно-художественный уровень этих новелл также не отвечает уровню канонического семитского текста книги Даниила.

Еще одну интересную проблему представляет канонический контекст интерпретации книги Даниила, различный в иудейской и христианской традиции. Очевидно, что включение книги Даниила в собрание Писаний или Пророков помещает ее в различные контексты, что также может повлиять на ее интерпретацию¹³⁸. Поздняя датировка книги Даниила, новеллистический характер ее повествования, ее связь с традицией Премудрости, интерес к иноземным культурным традициям, использование арамейского языка – все это делает уместным ее включение в раздел Писаний. В то же время тот факт, что большую часть книги занимают пророческие видения и предсказания будущего, а центральной темой еврейского раздела является спасение Израиля от иноземного господства и восстановление храмового служения скорее ставит ее в один ряд с пророческими сочинениями. В более широком контексте вопрос об отнесении книги Даниила к Пророкам или Писаниям может быть соотнесен с вопросом о происхождении апокалиптики, истоки которой различные исследователи видят как в пророческой традиции, так и в традиции Премудрости¹³⁹. По нашему мнению, оба указанных подхода имеют право на существование и различное положение книги Даниила в иудейской и христианской Библии еще раз говорит о сложном и неоднозначном характере этого произведения.