Аркаша гордился своими стройными ножками, которые свешивались из гамака, который был натянут меж дубов, которые росли на берегу, который омывал Альбис41, к которому приближалось войско, которое возглавлял Тиберий Клавдий Нерон42.
Шёл 746-й год от основания Рима43, год встречи на Альбисе.
– Тпру-у, стой, служивые! – весело крикнул Аркаша из своего гамака.
– Аркаша, ты уже здесь? Ты что, крылат? – от удивления немногословный Тиберий разразился целой тирадой.
«Нелёгкое это дело – быть вундеркиндом земли римской, – подумал Аркаша. – Тут нужно быть не столько крылатым, сколько очень и очень зубастым».
– Наоборот! – крикнул Аркаша. – Вовсе бескрыл, аки гад ползучий.
Подумав одно и крикнув другое, Аркаша соскочил на землю и пополз к Тиберию, по-черепашьи втянув голову в воротник и потешно загребая конечностями, как гад ползучий. Переползая через недопотухшее кострище, он не смог отказать себе в удовольствии посыпать голову ещё дымящимся пеплом.
По-звериному остро почуяв исполинский масштаб ползущего к ней Аркаши, белая кобыла Тиберия взбрыкнула и попятилась, ломая походный строй римского войска.
– Клавдий, куда ты? Нерон, подожди говнюка, не заставляй меня ползти на брюхе до Рима! – воззвал Аркаша, в отчаянии всплеснув пепельно-серыми ручонками.
– Аркадий, брат, поднимись, не вынуждай меня ползти рядом с тобой! – крикнул Тиберий, предпенсионного вида крупный папик с толстыми хомячьими щеками и остреньким подбородком.
– О, дозволь, дозволь, дозволь облобызать твою сиятельную ногу! – завывал Аркаша, которому всё-таки удалось подползти почти под копыта гарцующей лошади.
– Да обе мои ноги не стоят одной твоей стройной ножки! – возразил Тиберий, осведомлённый, конечно же, о маленькой Аркашиной слабости.
Огромный сгусток интеллекта и маскулинности (а именно таким сгустком представлялся Аркаша кобыле) одновременно пугал и манил её. Кобыла снова попятилась, но вернулась, не в силах противостоять Аркашиному обаянию, и осторожно поставила копыто на склонённую Аркашину выю.
– Слезай, Тиберий, – крикнул Аркаша. – Видишь, она признала меня. Слезай быстрее, пока тебя не сбросили наземь, как Друза44. Имей в виду: я не пойду в Рим пешком перед твоим гробом – ты не Друз.
– Хорошо, брат, я слезу, – с видимой охотой согласился Тиберий. – Хочешь покататься – катайся, лошадь твоя.
– Я хочу не только покататься, но и покомандовать, – признался Аркаша. – Тебе не жалко дать мне покомандовать минут пять?
– Ты вправе командовать любым войском, – смиренно отвечал Тиберий. – Ты – везде гений, за что ни возьмёшься, мы же – лишь таланты, и то – местами.
Но Аркаша уже не слушал его. Оседлав охмурённую кобылу, которая даже присела на всякий случай, почувствовав сверху столь могучего самца, он радостно крикнул:
– Римляне, смирно! Равняйсь! Смирно! Правое плечо вперёд, ать-два! Левое плечо вперёд, ать-два!
Аркаше нравились слаженные действия четырёх с лишним тысяч молодцов первого из подошедших легионов45, хотя пару раз его глаз и отметил семерых замешкавшихся велитов46: троих Аркашин глаз заметил в первый раз и четверых – во второй. Между тем первые ряды легиона, снеся Аркашин гамак и чуть было не снеся дубы, вошли в Альбис.
«Однако, по ширине эта хвалёная Эльба едва ли превосходит Москву-реку под Лужниками», – с сожалением подумал Аркаша, не переставая подавать чёткие команды:
– Ать-два, ать-два! Левой!
Шеренга за шеренгой всплывали и под чёткие Аркашины «Ать-два» вплавь пересекали Альбис. Немалая река Альбис, но всякий римлянин с Аркашиной помощью доплывал до её середины.
– Стой, ать-два, – скомандовал Аркаша, когда весь почти легион оказался в воде.
Разочарованно глядя, как барахтаются воины, – они не могли совладать с течением, чтоб по-уставному выполнить команду «Стой», – Аркаша поморщился, но продолжил руководить переправой.
– Равняйсь, смирно! Левой, левой, ать-два!
– Видишь, что значит полководческий гений, – сказал он Тиберию, когда первые шеренги, равняясь на правый фланг, выбирались на противоположный берег. – Ты бы начал строить мост, и ты бы строил его неделю минимум, а ведь достаточно было просто скомандовать: «Легион, ать-два».
– Да, я бы так не сумел, – сумел признаться Тиберий.
– Римляне! – крикнул Аркаша, когда второй легион только подходил к реке, а первый, дрожа и отфыркиваясь, маршировал на месте. – Рады ли вы меня видеть?
– Ра-ды-ра-дыра-дыра-ды! – разнеслось по обоим берегам германской реки.
– А я вот не рад вас видеть, – признался Аркаша, поочерёдно отворачиваясь от обоих легионов.
– Почему же, о, великий Аркаша? – крикнул старейший центурион47 из первого легиона. – Чем мы прогневали тебя?
– Опять война, опять резня – это негуманно! – грустно крикнул Аркаша.
– А молиться Вотану48 – это гуманно? – возразил центурион. – Когда есть Юпитер, есть Марс, есть, наконец, Квирин49!
– Это – ещё более негуманно, – согласился Аркаша. – Так негуманностию негуманность поправ – вперёд, на германцев!
Аркаша летал перед войском. Казалось, у него в самом деле выросли крылья.
– Ура! – гаркнули оба легиона.
– Рано уракать! Не все сумели достойно выполнить манёвр «переправа»! – крикнул Аркаша. – Были такие, что мешкали, не держали равнение в строю, гребли не в руку. Они будут наказаны. Все, кто такими безобразиями опозорил звание римского воина – шаг вперёд!
Весь первый легион вышел вперёд.
– Как наказать вас? – крикнул Аркаша.
– Смертью, вестимо! – ответил старейший центурион – при молчаливом одобрении остальных провинившихся.
– Да будет так! – провозгласил Аркаша.
– Смертью от руки Аркаши! – добавил центурион.
– Пожалели б мою руку, – пробурчал Аркаша. – Ладно, соорудите нам с Тиберием плот! – приказал он воинам второго легиона.
Плот был сделан в кратчайшие сроки. Похвалив умельцев, на маленьком плоту Аркаша с Тиберием вдвоём пересекли реку.
– Ну что, готовы? – спросил Аркаша, обнажая меч.
– Всегда готовы! – хором отвечал первый легион.
– А накажем-ка мы не всех – через одного. Вот как бы вас лучше рассчитать на первый-второй? – вслух подумал Аркаша.
– А кто будет наказан: вторые или первые? – поинтересовался Тиберий.
– А не скажу, – лукаво усмехаясь, ответил Аркаша. – Кто хочет быть первым – вперёд! – тут же скомандовал он.
Весь легион шагнул вперёд.
– Ну что ж, – сказал Аркаша, – первых не наказывают, наказывают последних. Проехали.
Он с удовлетворением отметил выдержку бойцов легиона: ни тени радости или неудовольствия не пробежало по римским лицам при этих его словах.
– Вы знаете, – продолжал Аркаша, – что в лесах живут херуски, амвроны и прочие семноны50. Они поклоняются своему Вотану и отвергают дружескую руку Рима, протянутую им для защиты и покровительства. Вы понимаете, конечно, я и сам могу напасть на них вот хоть сейчас и разгромить в одиночку, и захватить все их земли. Но что я буду делать один с такой богатой добычей?
В это время в лоб ему ударил жёлудь, запущенный, очевидно, чьей-то недружеской рукой.
– Интересно было бы узнать, кто это сделал, – проворчал Аркаша, потирая лоб. – А тебе это было бы интересно? – обернулся он к Тиберию.
– Ещё как интересно, – отвечал Тиберий, потирая свой лоб из чувства солидарности с Аркашей.
– Тогда пошли кого-нибудь, пусть отыщут горе-стрелка, – предложил Аркаша.
Минут через пять к Аркаше подтащили рыжего германца лет двенадцати, обеими руками сжимавшего рогатку.
– Ты кто? Вильгельм Телль51? – спросил Аркаша, не без труда конфисковав орудие преступления.
– Нет, я – Арминий52, королевич херусков, – отвечал мальчик. – А ты кто?
– Я трепещу, – хмыкнул Аркаша, поёживаясь, – сам королевич херусков! Но конфетку-то ты, малшык, хотчещь?
– Почему бы и нет, – доверчиво отвечал Арминий.
– Я пошутил, – признался Аркаша, – у меня нет конфетки – только гнусные шутки из времён моего пионерского детства.
– И не надо конфетки, не больно-то и хотелось, – с достоинством сказал мальчик. – Ни конфеток ваших не надо, ни пирожков.
– Ладно, будут тебе и пирожок, и конфетка, и дудка, и свисток, – пообещал Аркаша, – если познакомишь нас с папкой да с мамкой. Далеко они живут?
– От твоего лба – десять полётов жёлудя, – доверчиво поведал мальчик, который с раннего детства мечтал о собственной дудке и собственном свистке, а ещё больше – о собственной полосатой палочке, чего Аркаша, увы, не учёл.
– Вот и хорошо. Считай, что дудка в кармане. Они, наверное, тебя обыскались? – на всякий случай спросил Аркаша.
– Да нет, не до того им, мамка помирать собралась – Вотан зовёт, – спокойно сообщил мальчик.
Напряжённая работа мысли нарисовалась на вдохновенном Аркашином челе.
– Центурион! – приказал Аркаша. – Да не ты, вот ты, помоложе который! Возьмёшь мальца, команду попредставительнее и поедешь к папке за выкупом. Не каждый день и не каждого Вотан к себе призывает, поэтому сегодня мы будем гуманистами и ещё раз протянем херускам руку дружбы – но пусть попробуют положить в неё что-нибудь не то! И амвроны с семнонами тоже пускай пока поживут.
Центурион вернулся, когда Аркаша уже начал поклёвывать носом.
– Не давали выкупа, – доложил вояка, – говорили: сами выкуп давайте, пока мальчишка вас желудями по уши не засыпал.
Аркаша недовольно хрюкнул, приоткрыв один глаз.
– Но моя манипула53 посекла все окрестные жёлуди – так мальчишка был обезврежен.
– И вы смогли получить за него выкуп, – догадался Аркаша.
– Так точно! – отрапортовал центурион.
Аркаша довольно крякнул, приоткрыв и второй глаз.
– Но мальчишка увязался за нами, – добавил центурион. – Он всё кричал, что без желудей ему делать там нечего, а ты, о великий, вроде бы как обещал ему дудку.
– Выкуп – это хорошо, это значит – наша рука встретила там руку друга. И мальчишка – это хорошо, пока он у нас – рука друга будет плодоносить. Но ты нарушил приказ, центурион, – не без сожаления констатировал Аркаша, покачивая головой. – Давай-ка рассчитывайся на первый-второй.
– Первый! – крикнул центурион.
– Тебе повезло, – обрадовался за него Аркаша, – в кольчуге родился.
После этого он закрыл оба глаза и погрузился в сон, охраняемый доброй сотней мечей.
Тихо стало в лагере. Только не спал Тиберий. Но и он заснул, наконец. В кошмарном сне ему привиделись Аркаша, лошадь, жёлуди и юный херуск. Аркаша отнимал у Тиберия лошадь, лошадь отнимала у Тиберия Аркашу. А одним из желудей был он сам, Тиберий, он висел недозрелым и никчёмным плодом на ветке, и всё ближе к нему подбирался рыжий стрелок, легко, как пирожки, поглощающий на своём пути жёлудь за жёлудем.
По возвращении в Рим Аркаша был срочно вызван для доклада к императору Августу.
– Ты, наверное, совсем одичал там, в Германии? – участливо спросил Август, пряча улыбку в тонких губах.
– Есть немного, – с радостью согласился Аркаша. – Ведь я и до этого был диковат. Но если б ты знал, о принцепс54, какого дикаря я привёз с берегов Альбиса! Рыжий маленький варвар, единственное, что умеет – пребольно стреляться из рогатки желудями. Но – из королевского рода херусков. Показать тебе его?
– Не стоит. А то отберу – ты меня знаешь. Лучше давай-ка, употреби-ка ты свой гений на ниве воспитания – ты как-то не очень был ранее заметен на этой ниве. Только будь проще, без напряга: наша идеология, наш строй сами воспитают в любом дикаре – каким бы диким он ни был изначально – римский дух, ибо совершеннее Рима в мире ничего не было, нет и не будет, – произнёс Август, и его холодные глаза на мгновение потеплели.
– Я всё-таки буду воспитывать его личным примером, – возразил Аркаша. – Я считаю, нет в Риме примера достойнее, за исключением моего принцепса, разумеется.
– Упаси Юпитер от твоего примера, – сыронизировал Август, поджимая тонкие губы. – Нам хватит и одного вундеркинда55, империя двоих не потянет. Ну а как там наш воспитанник – суровый Тиберий? Поминает нас хотя бы иногда добрым словом?
– Тоскует по своему папе Августу. Бывало, вскочит во сне с криком: «Папа Август, где ты?!» – с почтительной ухмылкой сыронизировал в ответ Аркаша. – И вдруг осознает, что нет папы Августа, а-а́ папа Август! – и зальётся слезами нелюбимого, забытого ребёнка.
– Ты, однако, всё байки травишь, – недовольно процедил Август. – Тебя, очевидно, следует понимать с точностью до наоборот?
– Я думаю, он страдает, – сказал Аркаша почти серьёзно. – Ты отнял у него жену56, лошадь отняла брата, я чуть было не отнял войско.
– Спасибо, что приравнял меня к лошади, это – метко, это – в цель, это – нам, старикам, в награду за всё хорошее. А от Тиберия, ты прав, нам следует ждать сюрпризов, – заключил Август, впервые за всё время взглянув Аркаше прямо в глаза, и серые Аркашины глаза выдержали пронзительный взгляд серых глаз Августа.
Как и предполагали Август с Аркашей, вернувшись в Рим, Тиберий неприятно поразил их: он пожелал удалиться от дел на курортный Родос57. Ни мольбы матери58, ни просьбы Августа, ни Аркашины насмешки не могли поколебать его угрюмого упрямства.
Через пять с небольшим лет, путешествуя по греческим островам, Аркаша не без задней мысли завернул галеру на Родос. Разыскать Тиберия, превратившегося за это время из триумфатора и спасителя нации в опального изгнанника, оказалось непросто.
– Мы с таким не знакомы, – отвечали одни островитяне, искривившимися лицами давая понять, что уязвлены в своих лучших чувствах.
– Как, неужели этот трус и предатель ещё жив? – как бы в недоумении спрашивали Аркашу другие островитяне.
– Только не на нашем острове! – заявляли ему третьи островитяне. – На нашем острове таких не водится.
На третьих Аркашино терпение лопнуло, и он разгромил пару аборигенских лавчонок, после чего был с почётом препровождён в центр острова, к последнему Тибериеву пристанищу. Увидев Аркашу с эскортом, Тиберий попытался забаррикадироваться в своей убогой лачужке, но Аркаша без труда плечом высадил его хлипкую дверь.
– К чему этот нелепый маскарад? – спросил Аркаша, вглядываясь в испуганное лицо одетого в крестьянского платье, постаревшего и подурневшего от невзгод Тиберия.
– Ты пришёл убить меня? – спросил Тиберий. – Я готов. Я давно ждал этого. Я был уверен, что пришлют тебя. И я рад, что это ты.
– Нет, ты не готов пока к смерти от моей руки, – возразил Аркаша, с сомнением оглядывая его сутулую фигуру. – От моей руки римлянин должен умирать с высоко поднятой головой.
– Смотри на меня! – сказал Тиберий, выйдя из лачуги и распрямившись. – Я сумею умереть, как подобает бывшему трибуну59.
– В интересное время мы живём: всё-таки, первый год новой эры, – резко сменил тему Аркаша, выходя на лужайку вслед за Тиберием. – Как ты думаешь, прошлый год был минус первым или нулевым?
– Ты о чём? – выдавил из себя Тиберий; напряжение сводило ему скулы.
– Да так, – усмехнулся Аркаша. – О своём, о девичьем. Я не собираюсь тебя убивать. Я просто заехал в гости к старому другу и старому брату. Можешь расслабиться и угостить меня вином – если ты не завязал, конечно – или хотя бы сыром.
– Как Рим? Чего он ждёт от меня? – спрашивал Тиберий, когда они сидели за столом в тени олив, а разогнанные Аркашей любопытные греки улепётывали назад, к побережью.
– Вы, римляне, свободная нация. Вы вольны жить на благо республики, и вы вольны избрать смерть во благо республики, – философски произнёс Аркаша, потягивая красное прямо из горшка.
– Ты всё-таки предлагаешь мне умереть? Хочешь, чтоб я убил себя сам? Я, собственно, и сам не рад такой жизни, – печально отвечал ему Тиберий, отодвигая свой горшок.
– Я подозреваю, ни одна собака о тебе не пожалеет, о, мой бедный брат, – не удержался Аркаша от сочувственной реплики.
– Презренна моя доля – каждый смерд норовит взглянуть на меня косо, за спиной моей шепчутся, в спину тычут пальцами, а скоро в меня полетят гнилые огурцы. Зачем нужна такая жизнь? – продолжил Тиберий, вновь прикладываясь к горшку.
– Ну ты даёшь! В этом – самый кайф! – возразил Аркаша, швырнув свой опустевший горшок вслед убежавшим родосцам. – Вот я бы пошёл на них войной. Порубал бы полдеревни, а полдеревни загнал бы в горы. Впрочем, тебе решать. Можешь попробовать себя не в войне, а в сочинительстве.
– А с чего бы начать? – заинтересовался Тиберий. – Я вообще-то давно думал об этом.
– А я научу тебя. Галера – при мне, сходим на Лесбос60, тамошние леса располагают. Сразу возьмёшь что-нибудь, да напишешь – какую-нибудь оду на чью-нибудь смерть. На мою, например. Заранее.
– О, не на Лесбос! – с горечью воскликнул Тиберий. – Только Лесбоса мне ещё не хватало!
– Как знаешь, – пожал плечами Аркаша. – Ну, бывай. Спасибо за угощение. Вернёшься в Рим – заходи.
Через год Август сменил гнев на равнодушие и позволил Тиберию вернуться. Тиберий возвратился и жил теперь на окраине Рима61 как тишайший и смиреннейший из обывателей. Аркаша частенько наведывался к нему: вундеркинда всегда ожидали у старого друга горшок вина и головка козьего сыра. Сам Тиберий из скромности к Аркаше не ходил и в городе предпочитал особо не светиться.
Но Августу, по воле рока растерявшему почти всех прямых наследников62, пришлось вновь вспомнить о пасынке и извлечь его из запасников на свет божий.
– Здравствуй, сын, давно тебя не было видно, – сказал Август, морща тонкие ноздри. – А откуда такой нафталиновый запах?
– Залежался я, принцепс, скорбя о постигших тебя, меня и Рим несчастьях, – отвечал Тиберий с достоинством. – Но пролежней нет. Готов к любому заданию. В Германию – так в Германию, в Паннонию63 – так в Паннонию.
– В Германию – ишь чего захотел, – протянул Август, улыбаясь одними губами. – Ты будешь снова избран трибуном на пятилетний срок – пятилетнего срока пока хватит? – и отправишься в Иллирик64. В Иллирике мятеж, перебиты наши гарнизоны. Ну, да ты, наверное, в курсе – шпионы-то, небось, докладывают? Не сумеешь усмирить иллирийцев – они пойдут на Рим. Действуй, и да пребудет с тобой Юпитер.
Тиберий, за время опалы скопивший неимоверное количество энергии, набрал тридцать легионов и умчался в Иллирик воевать.
А Аркаша проводил на родину достигшего совершеннолетия и преуспевшего в военных науках Арминия, который ехал занимать вакантную должность начальника тамошних вспомогательных войск.
– Ты многому научился здесь, – возгласил Аркаша в напутственной речи. – Я бы сказал даже, ты научился здесь всему. Так постарайся же употребить эти знания и умения на пользу вспомогательных войск, которыми будешь командовать – и вспомогательные войска тебе этого не забудут.
– Спасибо, – сказал Арминий в ответной речи. – Ты был мне здесь вместо отца, матери, сестры, брата и друга одновременно. Но пора мне и делом заняться. Обещаю, ты будешь мною гордиться. Непременно приезжай в Германию проведать меня. Приедешь?
– Пригласишь – приеду, забудешь пригласить – тем более приеду, – пообещал Аркаша с лёгкой печалью. – Вот тебе твоя рогатка, когда-то я конфисковал её – но теперь возвращаю в руки друга. Хотя зачем тебе моя рогатка – у тебя есть теперь и меч, и кинжал, и дротик.
Радуясь успехам Тиберия, проявлявшего чудеса жестокости и героизма при подавлении восстаний в Иллирике и Паннонии, Август не забывал и о взрывоопасной Германии, и когда настала, по его мнению, пора заняться ею вплотную, вызвал Аркашу из путешествия по африканским провинциям.
– Подойди ко мне, Аркидай, – сказал Август (он заменял теперь лирическое греческое «Аркадий» на гордое римское «Аркидай»). – Дай подпитаться дряхлеющему тирану твоей вечно молодой энергетикой.
– Соси, мой принцепс, – разрешил Аркаша, попытавшись поймать отрешённый взгляд императора, – меня не убудет.
– Давай-ка, Аркидай, собирайся на север – ты любишь холод, тебе не надо привыкать к нему, – Август больше не улыбался даже губами. – Командирую тебя в Германию. Цель – определить, возможно ли там восстание, если возможно – то где, когда, под чьим руководством.
– Отлично, – обрадовался Аркаша. – Я как раз получил приглашение на чисто германскую свадьбу: мой воспитанник Арминий женится на дочери одного из тамошних князей, Сегеста65.
О проекте
О подписке