Гарнитур оказался действительно из слоновой кости. Но он не являлся особенной проблемой, на одном из кластеров этот редкий набор появлялся регулярно и при желании подобными фигурками можно было обеспечить любого желающего. Зато в итоге я получил ценный совет и обзавелся, в придачу, обязательным для культурного человека занятием, именуемым «Хобби».
«Нельзя злобу держать в себе, заталкивая поглубже, – поучал меня знахарь, -нужно вытаскивать её, работая с раздражителем и перерабатывать, утилизировать, разбирать на составляющие, упрощая проблему, или наоборот двигаться от простого к сложному – анализ и синтез, дедукция и индукция. Для тренировки попробуйте взять второстепенную проблему, совсем второстепенную и попробуйте её решить одним из методов».
Вот я и взял себе в проблему, – разобраться с шахматной программой. Теперь я ненавижу шахматы, раньше любил, а сейчас ненавижу, но всё равно сажусь играть каждый день. Меня тошнит от одного вида бело-зелёных клеток на мониторе. Эта сволочь, компьютер, делает со мной что хочет: на девятом уровне разносит меня в пух и прах, не оставляя ни малейшего шанса, я даже не успеваю разменять половину фигур; на пятом уровне я побеждаю в половине партий и могу даже примерно определить в какой момент он мне поддался, но вот именно этот момент и выбешивает больше всего – иногда он жертвует тяжелую фигуру, я отмечаю у себя в голове «слив засчитан» и тут же он ставит мат. Если бы это был персонифицированный биологический объект, то я бы одел эту шахматную доску прямо ему на голову, а тут остаются только потоки ругательств и проклятий, как инструмент психологической разгрузки. Иногда очень хочется пойти и набить морду знахарю, этому самоуверенному кретину. Но где-то в глубине сознания сидит твёрдая убеждённость, что он прав, – чтобы выживать и конкурировать с самыми успешными иммунными, необходимо научиться думать на три-четыре шага вперёд, и что-то надо делать с раздражительностью… Помноженная на ничем не подкреплённые амбиции она даёт совершенно омерзительный результат под названием спесивость.
Я стал практиковать дыхательные упражнения: вначале просто глубоко дышал, потом стал концентрироваться на вдохе-выдохе, затем на сердечной активности, пытался успокоить пульс в такт дыханию. В конечном итоге перешёл к практике дыхания под статической нагрузкой, то есть дыхательные упражнения в определённых, нагружающих крупные мышцы, позах. Раздражительность, а тем более бешенство и агрессия остались в прошлом, но вот только эта электронная гадина всё равно не желала сдаваться, игнорируя накопленную мной прану. «Но я всё равно тебя раздолбаю, чёртова железяка!»
И вот я снова давлю на звонок хорошо знакомой мне квартиры. Алмаз по своему обыкновению «у себя» и широким жестом приглашает войти.
Я предполагал, что мой протеже станет интересен знахарю, но не думал, что настолько. Этот мозгокрут провозился с парнем неприлично долго и по моему наблюдению остался недоволен, – выглядел уставшим, на лбу выступила испарина и…, ему даже потребовалась доза уксусного раствора! Это феноменально! Я впервые вижу, как знахарю требуется допинг, что-то у него там не получается.
Пассы руками вокруг тела клиента сопровождались вопросами. Первоначально Алмаз расспрашивал Худого, но в какой-то момент переключился и на меня: зачем я потащился в рейд; почему не присоединился к стронгам; как относился к ним до допроса пленных и после. А потом начал изводить глупыми вопросами о моих чувствах к Худому. Я сперва старался быть точным в ответах, всё же работает человек, а потом как-то разволновался: «Это к чему он мне о чувствах вдруг…, на что этот козлина намекает?»
Спустя весьма продолжительное время окончательно выдохшийся специалист наконец опустился в своё кресло и откинувшись на спинку прикрыл глаза. Затем по его лицу пробежала вымученная улыбка и закинув ногу на ногу он снизошёл до объяснений:
– Случай редкий, звучит, конечно, банально, здесь каждый второй случай редкий, но тем не менее… Дар, который Вам, молодой человек, достался сложно описать. Это точно не «воскрешение», – движение рукой в мою сторону пресекло почти неминуемое пререкание, – хотя и факт возвращения к жизни я не ставлю под сомнение. То, что произошло это лишь грань огромного целого, пока ещё только формируемого и мне непонятного. Даже не так, – не постижимого для меня.
Знахарь умолк, мы оба тоже молчали. Худой – новичок, ему пока не доступен смысл и вся невозможность услышанного. Для него это сродни визиту к шарлатану-экстрасенсу: вон, как глазами водит, ищет, наверное, магическую сферу или хрустальный череп. Я же, в мыслях своих, за одно мгновение успел и разочароваться, из-за крушения таких блестящих перспектив, и вновь преисполниться оптимизмом. У меня с этим легко, – «меня обманывать не трудно, я сам обманываться рад»4. Надо полагать, что Худой получил какое-то уникальное умение, а невероятно одарённый иммунный – это подходящая компания. Теперь надо только вытрясти из хитрюги знахаря всю информацию до самой последней крупинки.
Алмаз, между тем, поставив чайник, готовил вместительный заварник. О! чай будем пить, – значит нас ждёт увлекательная история и мне, может быть, не придётся особенно напрягаться. Додумал эту мысль и ощутил, как тоскливо заныло в груди: «Чего я себя обманываю, этот матёрый интриган, зверюга, опять задумал что-то нехорошее, и наверняка с моим участие». Но деваться-то некуда, мы ничего конкретного так и не разузнали, а значит придётся сидеть и покорно наблюдать как этот паук будет плести свою сеть из очевидных доводов и логических допущений, а когда спеленает нас по рукам и ногам, пустит свой яд, – предложение, с которым невыносимо сильно захочется согласиться. Но я дал себе зарок: ни при каких обстоятельствах я не позволю развести себя на очередную жемчужину, – её, собственно, у меня и нет. Теперь даже в мечтах я не затрагиваю скользкую тему добычи вожделенного трофея. Ну…, или почти не затрагиваю.
Алмаз вернулся к нам с заварником укрытым войлочным колпаком. Расставив чашки из какого-то вычурного невероятно тонкого фарфора, он уселся на своё место, сцепил пальцы, уперев руки в подлокотники, и наконец озвучил результаты своего исследования:
– Я о таком ни то что не слышал, но и вообразить подобного не мог, думал уже вряд ли что-то меня удивит…, оказалось напрасно. Стикс бесконечен и непредсказуем в своих фантазиях. В полной мере я не могу описать, всё что сумел ощутить, но если коротко, в двух словах, так сказать, то это Умение лучше всего называть «Исполнение желаний».
Знахарь умолк. Я немножко растерялся, услышанное никак не укладывалось в мой набор возможных вариантов сотрудничества, сиречь, – эксплуатации Худого в вопросах добывания споровых тел.
– С какого рожна сделаны такие выводы?
– Это что, я теперь в джинна превратился?
Мы с напарником одновременно после продолжительной паузы выстрелили в знахаря вопросами. Тот, не сдержавши самодовольной мины на лице, продолжил лекцию:
– Главный вывод в том, что я не могу судить о выпавшем подарке Улья в полной мере, но из собственных ощущений и ваших рассказов совершенно определённо следует факт применения Уменья: один раз в компании стронгов, второй – при фатальной атаке заражённого. Каждый раз проявления Дара сопровождались твоими, Хват, страстными желаниями в условиях сильнейшего стресса. Вначале это была попытка вытащить несчастного мальчика подальше от кровавого безумия, затем стремление защитить от гарантированной смерти. Материализовались взаимные чувства невероятного накала.
«А мне – всё по хуй:
Я сделан из мяса
Самое страшное, что может случиться:
СТАНУ ПИДАРАСОМ !!!!!»5
Слова известной песни сами собой всплыли в сознании. К лицам с нетрадиционной ориентацией всегда относился спокойно с пониманием. Знал, что корреляция между гомофобией и латентной гомосексуальностью доказанный факт и замечая парня помешанного на внешности, всякий раз одёргивал себя на полуслове «пидо…». Духовной работой этой я очень гордился, признавая себя человеком цивилизованным и толерантным. Раздражала лишь нарочитая эпатажность и навязчивость отдельных представителей этого племени, порой принимающая зловещие формы диктатуры гомосеков. Люди эти были мне неприятны и отвратительны, и поэтому лично себя даже в мыслях не мог отнести к голубому сообществу, а тут звучат обвинения, ну или намёки на проявление дурных наклонностей. Я собрался было обрушиться на знахаря с гневной речью и убить его праведной яростью обсценной лексики, но тут главное не переходить на личности. Оскорблять Алмаза я опасался, ведь помимо Катрана это единственный человек из уважаемых людей Южного, с которым можно свободно общаться. Я запнулся, пытаясь отфильтровать все глаголы и междометия способные опрокинуть его честь и достоинство, – завис, казалось, на целую вечность. Воздух рвался из лёгких, заставляя багроветь лицо и до боли раздувая щёки.
Знахарь не только нисколечко не смутился, но и решил ещё больше обострить мою реакцию, нарочито спокойно продолжив увещевания:
– Хват, дорогой, ну полно так горячиться, это сейчас нормально, у нас открытое и толерантное общество, – говоривший вдруг не выдержал и, прыснув коротким смешком, разразился затем настоящим хохотом, сквозь приступы удушающего смеха, комментируя, – Видел бы ты свою физиономию, жаль нельзя видео записать…
Мой гнев, вспыхнув радужными кругами перед глазами, схлынул, оставив липкий пот, спазмы в горле и сжатые кулаки. Опыт, – бесценная вещь, и способность усваивать его, отличает людей успешных от неудачников, – кидаться оскорблениями или бросаться на собеседника с кулаками не самая выигрышная стратегия оппонирования, это-то уж я знал наверняка.
К тому моменту, когда Алмаз отсмеялся и утирая слёзы, вернулся к разговору, я был абсолютно невозмутим.
– Это шутка, Хват. Извини, трудно было удержаться, – тон говорившего действительно приобрёл просительные нотки и рассказ вновь вернулся в серьёзное русло, – Умение парня в самом деле заточено на стороннее пожелание. Он не сам генерирует идею, а ищет её во вне, как ищут помощь, поддержку. В плену, скованный по рукам и ногам он не видел для себя иного спасения кроме как уповать на благоприятное стечение обстоятельств, внешнее воздействие. Вот тут-то ты и подвернулся, встал на его сторону… Второй случай, это конечно фантастика, но это Улей, здесь удивляться можно бесконечно.
Знахарь прервал свою речь и принялся разливать по чашкам настоявшийся чай, в воздухе разлился терпкий успокаивающий аромат. Ни я, ни Худой больше не встревали с вопросами. Знахарь отхлёбывал напиток с громким сёрбаньем, сопровождая всасывание кипятка шелушением золотинок от шоколадных конфет. Я тоже сосредоточился на угощении, поедал сладости, разглаживая картинки обёрток, но ни один вкус мне не понравился. Первоначально восхитительные шоколадные нотки, мгновенно сменялись омерзительной кислотой или вульгарной химической приторностью начинки. Хотелось плеваться. Глотать эту мерзость решительно не доставало никаких сил. Алмаз, делая паузы и вновь возвращаясь к разговору, полностью завладел инициативой. Он единолично вёл разговор, но я уже понял, что в финале мне будет предложен очередной квест, где наградой станет исполнение самого заветного желания.
– Сравнение с джинном не совсем точное. Просто так исполнить желание Хвата, или кого-то ещё, не получится, по крайней мере на данном этапе развития Уменья. Мне оно видится огромным цветком подсолнуха, придавленного каменной плитой, из-под которой торчит лишь пара лепестков, как раз по количеству исполненных желаний. Ты, – он обратился к Худому, – не можешь их коснуться, не чувствуешь даже. А я не могу высвободить твой Дар, поднять эту плиту, – не под силу это мне. Вот коснуться высвобожденного Дара, активировать уже сработавшие сценарии думаю получится. Например, если тебя сейчас убьют, то это как раз один из таких сценариев, – я смогу тебя оживить.
– А Хват может? – подал голос Худой.
Алмаз немного промедлил с ответом.
– Не уверен. Тут важен не столько актор сколько сила эмоции, концентрация на реципиенте, степень отчаяния, ну и твоё особенное состояние конечно. Боль, ужас…, ну ты понял.
Теперь уже мы умолкли все втроём и в полной тишине продолжали чаепитие. Я в общих чертах представлял себе ситуацию, но не видел перспектив монетизации описанного Умения. Разочарование и уныние поселились в моей душе. «Опять самолёт!» – вспомнилась запись в дембельском альбоме одного моего товарища.
– Кстати, Хват, а кто это прилепил тебе такую ловкую метку? И ведь невидно почти, тонкая работа.
О проекте
О подписке