6. Инфекция

Езда в буханке по разъебанной дороге – это отдельный вид удовольствия.

Всегда, как ребенок радуюсь этим «русским горкам». Однако, с ногой, которая почти не влезает в ботинок, удовольствие превратилось в пытку, которую я стоически перенёс, радуясь, что не оставили в санчасти.

Со мной едет пацан, у которого грибок сожрал обе ноги, оставив на стопах лишь гниющее мясо.

Но это не мешало ему сидеть с достаточно хорошим настроением и смотреть на меня. Челу явно хочется поговорить.

-Два дня продержали в санчасти суки, только сейчас повезли.

-А что у тебя с ногами-то?

-Гриб сожрал.

-Ты чё, их не мыл?

-Нет, зачем? Если бы я регулярно их мыл, то не оказался здесь и не ехал бы отдыхать в госпиталь, а получал бы пиздюлей в роте.

-Зачем так запустил сильно, вдруг, у тебя уже кости там гниют?

-Да чтобы наверняка. Сам знаешь, если попросишься к медику, то сразу все будут считать, что ты косишь и съебаться хочешь, проходу давать не будут. А если Рыжий решит, что твоя болячка ерунда, то ты либо в роту вернёшься, либо в санчасти осядешь для профилактики. Ещё неизвестно, что хуже.

Молчу, смотрю в окно. Слушать про тот треш, откуда я временно съебался больше не хочется.

-Я даже два раза таблетку с хлоркой хавал. Ну чтобы язва открылась и меня комиссовали. Но хуй знает, после первой ничего не почувствовал, только просрался, после второй ещё поблевал, но живот даже не болел почти. Сильный он у меня, похоже.

Тип смотрит на меня не совсем здоровой улыбкой.

Замечаю, что двух зубов впереди у него не хватает и один сломан.

Хотел спросить, здесь он потерял или нет, но передумал.

Приехали.

Тип, охая, по-прежнему со странной улыбкой, выскочил из буханки.

Я залипаю через окно на улицу, мимо проходит гражданская девушка. Она как ангел.

-Выходи, калич!!! – орёт толстый водила-контрабас так, что Рыжий, сидящий рядом c ним, вздрогнул.

Собираюсь ответить, но передумал.

Срывать «отпуск» неохота. Клянусь себе, что если он же попадётся мне на пути назад в часть, то обязательно покажу ему, кто из нас калич.

Выхожу.

Я, тип и Рыжий идём в госпиталь.

– Как там в санчасти два дня прошли? – всё таки спрашиваю я.

– А-а-а, более-менее. Нас трое в палате, остальные башкиры и двое дагов. Друг с другом много терок у них было. Потом там один из наших как-то накосячил перед ними, они его пиздили днем и ночью, под кроватью спать заставили. А я просто старался не светиться, ночевал в туалете, работал там по хозяйству помогал.

-А тот тип в итоге что?

-Не знаю. Я уезжал он так и лежал под кроватью.

Заходим в госпиталь.

Рыжий передал нас мед. персоналу и отчислился.

Оформляемся, сдаем бушлаты, ждём.

Меня вызывают первым, чтобы идти в отделение. Бросаю ему на прощание:

-Давай удачи. Может в части, в столовой свидимся.

-Нет, я туда не вернусь.-он слегка нагибается заговорщически. – Я буду почти каждую ночь ссать в кровать под себя и меня спишут.

Смотрю на него. Он весело подмигивает.

-И тебе советую так же сделать.

Больше я его не видел.

В отделении переодеваюсь в робу, времен конца первой мировой войны. Пока складываю армейскую форму, чувствую, как ужасно пахну. Намекаю санитарке, что неплохо было бы помыться.

-Мытье по расписанию! – отрезает строго она.

Наверно бесится, что в её расписании давно нет секса.

Пока иду к палате, вижу немного местных аборигенов: южане хищно на меня смотрели, вместе с ними сидел русский 100-килограммовый бугай и так же на меня глянул, как на его собственность.

К моей радости меня подселили в отдельную палату. Врач (уже более приятная женщина, лет 40) сказала, что я должен быть изолирован, так как у меня заразная инфекция.

Я не был против.

Моя палата представляет собой комнатку три на три метра.

Тесная шконка, тумба, отдельный толкан. Блёкло-синие стены и окошко с живописным видом на полузаброшенный городок, где живут в основном семьи военных.

Но для меня это «VIP» зона.

Рядом никого нет!!! Вообще! Я один!!! Ахуеть! Ещё и еду приносят дневальные! ЕБАТЬ!!!…

Это было великолепное время.

Около двух недель я не выходил, пил таблетки, обматывал ногу фурацилиновыми повязками. Достал наконец-то свою тетрадку и… начал писать. Всё, что придётся.

Странно, но в тесной каморке 3 на 3 с видом на упадок, моя фантазия разыгралась и влёт писались очерки, стихи, зарисовки, мысли, чувства… В перерывах между творчеством, читал со второй тетрадки стихи некого Кумыса.

Меня никто не беспокоил, кроме медсестры, что приносила таблетки, мерила температуру и дневального, который приносил и уносил еду.

Даже сейчас, спустя столько лет, я вспоминаю с теплотой эту тесную конуру, в которой я стал свободным, как никогда в то время…

«Свобода – это то, что у тебя внутри», как пелось в известной песне.

Что-то в этом есть.

Грохот в дверь палаты перед отбоем.

Кто-то хуярит по ней, гогочет и матерится.

-Эй, ти тхам не сгниль неть? Выхади паабщаемся! – слышу за дверью.

Рядом гогочет второй голос.

-Приехаль в отделение даже не знакомисся э, так нинада, да.

-Мне нельзя пока.

-Эта нам рищать что тибе нельзя. Завтра чтоб вышель, понял да?

-Выйду. Пообщаемся.

-Смотри, если наебал. – слышу твердый сильный третий голос без акцента.

Слышу звук удаляющихся шагов, судя по всему, троих человек, сопровождаемый гоготом, бранью, рычанием…

–Инфекция…-почему-то шепчу я.

Подхожу к окну. На мобильник, времен конца девяностых, кто-то звонит.

Мама.

Говорю ей, что прибавил на службе 2 кг, что ездили на стрельбище и с товарищами по службе катались на танке.

В общем, что день у меня замечательный.

Говорю, что скучаю.

Это уже правда.

Поговорили.

Положил трубку. Отключил телефон.

–Обязательно пообщаемся, суки. – шепчу, так как почему-то стало тяжело говорить.

Сажусь на шконку, беру с тумбы тетрадку со своим творчеством.

Смотрю нанеёс любовью. Тонкая в клетку, 18 (точнее, уже чуть меньше) листов с той самой зеленой обложкой.

Вздыхаю.

-Спасибо за эти дни. Все было круто. Но нам пора прощаться. – целую её, чудом не тронутую в моей части, пролежавшую в тумбе многие месяцы и убираю её в темную глубь тумбочки.

Ложусь на шконку. Смотрю в тёмный потолок. Глубоко вдыхаю и резко, мелкими резкими выдохами выпускаю воздух.

Отлично.

Я настроен.

Чувства ушли, я снова готов сражаться.

Ждать долго не пришлось.

Уже следующим утром они пришли сами вместе с дневальным, что принес завтрак.

Двое джигитов и тот здоровый, с виду русский.

Один южанин нагло падает на мою шконку рядом со мной от чего та с негодованием скрипнула, второй садится на тумбу, забирает у дневального на колени поднос и жрет мой завтрак.

Здоровый, с деревенско-уголовными чертами лица, важно ставит табуретку передо мной, садится и нагло смотрит мне в лицо.

-Ты кто?

Раньше, когда я только пришел в армию, этот вопрос ставил меня в тупик и я мямлил что-то типа «чилавек», но теперь чётко ему отвечаю фамилию, звание, часть, попутно отметив насколько огромные кулаки у крепыша.

-Я, Вася Бурых. Бурый, короче. Я тут главный на этаже. Здесь мне паразиты не нужны, так что порядок такой: платишь налог, ходишь в наряды если отправляю. Если отправляю пять раз подряд, идёшь и радуешься. Все ясно?

-Нет. Что за налог?

-Налог за то, что койку занимаешь и жрёшь здесь. Платишь или деньгами или подгонами.

Джигит, что сожрал мой завтрак, спрыгивает со шконки и лезет в мою тумбу.

-Эй, пилять, поднос забэри, да! – обернувшись орёт в коридор.

Залетает дневальный, съёжившись от внимания троицы, быстро берёт поднос и уматывает.

-Сечёшь? – спрашивает Бурых и смотрит на меня хмуро.

-Все платят?

-Все, кто младшего призыва и кто не мои друзья.

-И они?-киваю я на того, что сожрал мой завтрак.

-Нет, они мои друзья.

-Все?

-Все. Слушай, меня заябывают твои вопросы. Ты всё понял? Пока ты ещё в изоляторе лежишь, в наряды не ходи, но налог плати. Как переведут в общую, будешь и на работы ходить по моему желанию. Усёк?

Киваю. Ситуация для драки невыгодная.

-Эй, ти шчо пушкин? – спрашивает джигит, почти растерянно глядя в тетрадь, что выудил из моей тумбы.

-Да это так, просто выписки, что понравилось в книгах. – отвечаю максимально небрежно, дабы показать похуизм к тетрадке.

Тип не понимающе на меня посмотрел, пролистал снова тетрадь и бросил в тумбу.

-Пэсанина для чмошников, э. – встает уходит.

-Завтра жду первый взнос. – поднял бровь Бурых и тоже вышел, вместе со вторым, что валялся на моей шконке.

-Будет тебе взнос. – шепчу.

Весь оставшийся день я провожу в разведке: хожу в общий туалет, выглядываю в коридор, слушаю голоса, разбалтываю дневального, что приносит еду. Ситуация вполне благоприятная: Бурых уже готовится к выписке, как и его кенты.

В целом, их не так много: всего компашка три-четыре тела, что рэкетирует остальное отделение.

План состряпал быстро, спасибо с измальства игре в шахматы – продумывать действия я умею.

Нога моя не зажила окончательно, я ещё слабовато прихрамывал, потому атаку надо спланировать с учётом моей «дефективности».

Надо не просто зарубиться и разово раскидать. Нет. Мой план – полностью победить их, заставив снять режим рэкета.

Может немного самонадеянно, но я понимаю важность этого сражения.

Если я смогу здесь, то появятся силы сопротивляться в моей части.

По-умному.

Конечно, в моём месте службы все гораздо хуже, но пока надо обрести волю к сопротивлению. Наработаю её здесь.

Война требует вложений. Достаю из загашника мелкие сбережения, ловлю ребят, что едут на работы и прошу их купить то, что мне нужно.

У дневального прошу смартфон дать мне на сутки в аренду (плачу почти все оставшиеся деньги), под предлогом – поиграть в игры, а то в изоляторе скучно.

Он отдает с радостью, т.к. заебался его прятать от Бурых и его друзей, да и «налогов» им он должен уже не хило, хочет расплатиться.

Краду с поста медсестры ключ от вещ. склада, беру оттуда свой ремень. Запираю, возвращаю ключ на место.

Ребята, вернувшиеся вечером дают мне то, что я попросил их купить, сдачу им оставляю.

Прошу их не говорить Бурому о том, что я приобрёл.

Они пообещали молчать. Я прекрасно знаю, что они сдадут меня Бурых, дабы прогнуться, но мне это и нужно.

Всё. Я готов.

Бурый с одним южанином вваливается в палату.

-Ты чё сука! Утаить хотел!!! – ревёт он и пудовым кулаком роняет меня на пол.

Прихожу в себя, встряхиваю головой.

Бурый достает из моей тумбы полторашку «Балтика» и уничтожающе смотрит на меня.

-Сматри, э, он тут квасит пока мы тут с голоду мрём, э! – тип пинает меня по рёбрам.

-Как объяснишь? – Бурый спрашивает угрожающе тихо.