На следующий день со мной произошло чудо. Оно невольно связывалось с отцом Николаем. К середине лета у меня закончился затяжной, по причине скудости средств, многолетний ремонт деревенского дома, который я предполагал использовать не только в качестве дачи, но и для зимнего уединения. Понадобилась мебель. По упомянутым причинам новая исключалась. Кто-то посоветовал заглянуть в ликвидированный дом отдыха в Сушнево, который не функционировал с момента заезда в него беженцев из Абхазии. Новые постояльцы с лихвой оплатили гостеприимство. Все, что можно – сломали, разбили, изувечили. Вольные дети горцев летали в столовой по тарелкам отдыхающих, приводя в шок даже видавший виды персонал. Трудящиеся по путевкам ездить перестали, потом исчезли и сами дети гор, отбыли в южные края, не забыв прихватить на память все, что можно унести. В общем, дом отдыха закрыли и стали продавать по бросовой цене то, что еще можно было продать. За два года много успели сделать. Шансов что-то приобрести у меня почти не оставалось, тем не менее я решил попробовать, поскольку других вариантов просто не видел.

С соседом, у которого был собственный грузовик, мы в принципе договорились, но поехать нам все что-то мешало. То у Николая по работе запарка с ремонтом автобуса, то недосуг из-за сенокоса, то хвори подступают. Я со своей стороны тоже не мог дозвониться в Сушнево. Знающие люди отговаривали от бесполезной, по их мнению, затеи, кто-то ссылался на печальный опыт других, бестолку сгонявших машины в опустевший дом отдыха. В общем, одолевали сомнения.

И вот, на следующий после Ильина день, подхожу я к калитке. Идет навстречу Николай и без всякой подготовки, объяснений, говорит: «Ну что, поехали?» От неожиданности секундная пауза у меня все-таки была. Что ж, поехали так поехали.

Прибыли мы туда, и, конечно, все закрыто. Оставшийся персонал в отпуске. Что делать? Ну, думаю, отступать не будем. Разыскал я бухгалтера, женщину, по слухам, резкую и крутую. Вижу, развешивает она белье. Момент самый неподходящий, но делать нечего. Максимально вежливо изложил я вкратце свою просьбу. У женщины сперва рот раскрылся от нахальства приезжего, затем появилось какое-то движение на лице, перемена, борьба, что ли. И, на мое удивление, она мирно и доброжелательно сказала: «Обождите меня у конторы, сейчас приду». Эти слова сказали о многом, но выводы пока делать было рано.

Мы выбирали часа два, переезжая от одного «строения» к другому. На «лом» страшно было смотреть, но кое-что с учетом возможного ремонта выбрали. Я даже взял на память о визите на Владимирскую землю горных орлов стул, на мягком сиденье которого красовался четкий угольный след горячего утюга. Приглянулся нам и зеркальный шкаф. Видно, его пощадили или притулился тот в недоступном для охальников месте. Но бухгалтер остудила пыл: «Его невозможно вынести, в дверь не пройдет». Так вот почему этот приличный шкаф дожидался меня! На дверях стояли решетки из арматурных прутьев, сработанных вопреки требованиям эстетики, но прочно, с учетом суровых условий необитаемости. Пройти можно было только через одну створку. Пригорюнились мы, жалко расставаться с мечтой, но ничего не поделаешь. Тут неожиданно сопровождавший начальницу слесарь предложил: «А давайте я сдерну решетку. Закрепить ее потом не так уж и долго». Опять подарок судьбы. Человеколюбивый поступок слесаря меня сильно озадачил.

И так, мало-помалу, собрал я скромный гарнитур. Нашлись приличные стол и стулья, тумбочки, журнальный столик, кровати. И главное, все это мы удачно разместили в кузове впритык.

Когда мы добрались до дома, я понял, что сумма этих маленьких чудес и составляет чудо, о котором можно говорить. Загадка отца Николая прочно осела у меня в голове, время от времени давая о себе знать жизненными аналогиями.

Потихоньку и полегоньку выбирал я сусеки памяти у тех немногих, кто мог рассказать об этом необыкновенном священнике, осветить хотя бы маленький кусочек его жизни, его дел, его мыслей.

Николай Сергеевич Сушко, таково полное имя священника, родился 15 февраля 1898 года в многодетной крестьянской семье переселенцев с Украины. Семья обитала под Спасском, что на Дальнем Востоке. Из восьмерых детей Николай был старшим. Подробностей жизни того периода выяснить не удалось. Известно только, что Николай в 20-е годы ушел в Шмаковский монастырь. Видно, насмотрелся всякого в Гражданскую войну. Она ведь на Дальнем Востоке продолжалась дольше.

От мира уйти не удалось, богоборцы утвердились и пошли в наступление. Монастырь закрыли, а насельники разбрелись кто куда. Николай уже хорошо знал службу, и его пригласил псаломщиком один батюшка к себе в храм. Но и тут не пришлось долго обретаться. В 1930 году церковь закрыли, а священника и псаломщика арестовали. Эта тюремная, лагерная и ссыльная Голгофа растянулась для Николая на три пятилетки. Только в 1946 году Николай Сергеевич был освобожден. Куда ехать, к кому? Домой? Дома нет. Родители – «кулачье отребье» – в ссылке, родных разметала жизнь. Оставался один вариант. Большая надежда возлагалась на иеромонаха Павла. С ним свела судьба в одном из лагерей, там они стали как братья и переписывались по освобождении священника.

В годы войны бывший семинарист, верховный главнокомандующий И. В. Сталин, сделал большое послабление для Церкви. Так он поступил во исполнение условий по спасению России, поставленных Богородицей богоборческой власти, которые передал митрополит Илия (Карам) через консульство в Ливане в 1941 году. Факт довольно известный, хотя и преданный потом намеренному забвению. По всей стране стали открываться храмы, востребованы были и священники, находившиеся в тюрьмах и лагерях. Отца Павла освободили и определили на приход в Андреевский храм, что под Киржачом. Туда теперь дорогу провели. Гагарин ведь упал в трехстах метрах. А тогда была бездорожная глухомань. Ближайшие деревни – Овчинино и Новоселово. В первой батюшка и снимал комнатеночку.

Как узнал священник об освобождении друга, прислал приглашение. Приехал Николай в Овчинино. Только обогрелся, обсушился, не успел как следует выговориться – опять беда. Через три дня появился «черный ворон», и отца Павла увезли.

Устроился освобожденный работать на железную дорогу. Ходить туда пешком далеко, а деваться некуда, надо. Так потихоньку и жил. За храмом присматривал. Не давал разворовывать, растаскивать церковное имущество. Вскоре приехали к нему из ссылки родители, уже немощные старики. Не имел ведь ни кола ни двора, а приехали к нему, знали – надежная он опора. Купили домик в Ветчи. Стали обживаться.

Без очищения души человеку тяжело. Люди писали в епархию, чтобы прислали священника. По их просьбе и открылся храм в Ильинском. Пошел туда Николай Сергеевич псаломщиком. Хоть и сводили они со священником едва концы с концами, кругом ведь деревенская беднота, а сомнений не было. Душа позвала. Ходил на службу лесной тропинкой. В один конец восемь километров и обратно столько же. Десять лет так выходил. В пятидесятые рукоположили во священника. То владыка Онисим увидел в псаломщике свет.

Отец Николай Сушко Село Ильинское. 1975 год

Перебрался отец Николай в Ильинское, перевез родителей. Жили в домике рядом с церковной сторожкой. Служил иерей здесь более тридцати лет, и 10 декабря 1989 года, на 92-м году жизни, тихо отошел ко Господу.

Все эти годы добрая слава летела о нем. Исключительного тепла был человек. Всего себя отдавал на служение Богу. Формально он не был монахом, но жил строго по уставу. В таких же строгих правилах обреталась рядом схимонахиня Илиодора. Совсем как в маленьком монастыре. Вокруг них постоянно окормлялось несколько человек, а к отцу Николаю, кроме того, регулярно приезжали чада. Тянулись к нему люди. Все они были в одном похожи друг на друга. Как только я начинал расспрашивать о священнике, лица у них светлели. Инокиня Илиодора (киржачская ткачиха, принявшая с этим именем постриг после смерти схимонахини) и Анна Ивановна Золотова говорили, что не успевали на исповеди выкладывать свои грехи, как отец Николай с мягкой улыбкой их опережал, и рассказывать не надо, все наперед знал. Прозорливец был, великой духовной силы человек, доброта изливалась из самого его сердца. Она приподнимала всех, кто был рядом с благодатным старцем. Никого, однако, он не выделял, со всеми был ровен, никому не отказывал в общении, даже тем, кто упирался в своем неверии. Как-то две атеистки из Акулова решили посмеяться над иереем, обличить его. Пошли они в Ильинское обычной дорогой, десятки раз ходили по ней, а тут заблудились. Двое суток мыкались там, где и потеряться-то, казалось, было негде. Вывел их потом один грибник. Божиим вразумлением стал этот случай девицам. Одумались, потянуло их потом к батюшке.

Рассказывает монахиня Варвара. После убийства отца Владимира, священника храма в Леонове, и похорон его поехала она в Ильинское к отцу Николаю оттаять немного душой. Подходит со стороны леса к домику, а он, невысокий, худенький, у изгороди ее уже поджидает: «Ну, – говорит, – рассказывай по порядку, как там все было».

Известный всему православному миру архимандрит Кирилл (Павлов) не раз приезжал в Ильинское. Подолгу беседовали два старца, зревшие далеко. И отец Николай ездил в лавру, исповедовался у отца Кирилла. Кстати, это были единственные отлучки. Остальное время всегда был при церкви. Постоянно заботился о ней, держал в исправности. Ведь надо то крышу починить, то сток, то покрасить. Пенсию свою полагал на храм и что жертвовали. Себе оставлял только минимум. Старался своим трудом обеспечить себя и близких. Огород кормил.

Много людей приезжало к отцу Николаю со всей страны – с Украины, Урала, Сибири. Он знал, с кем и как говорить, находил ключик к сердцу каждого. Бывало, что и шутил, но в каждой шутке было зерно истины.

Распорядок в доме был железный. В семь утра поднимал близких на молитву, потом весь день в трудах, а вечером обязательное чтение священных книг. Заставлял иногда пересказывать прочитанное, как в школе. После вечерней молитвы никаких разговоров, всем спать.

Все дела свои житейские вершил отец Николай с молитвой на устах, а когда молчал, как схимонах пребывал в постоянной сердечной молитве.

Отца Николая нельзя причислить к иереям старой школы. Он стал священником в наше время, когда ему было под шестьдесят. Отец Николай был призван на служение Богу по великой чистоте своего сердца и души, и, конечно, знал и видел то, что нам неведомо. Мы можем только повторить: Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8).

Да, он умер, но одновременно он рядом с нами. Ниточки-связи наши не рвутся. Помяни, читатель, в молитве своей отца Николая. Да будет ему вечная память!

Август 1995 – июль 1998 года