– Что это со мной? – проговорила Алиса, снимая свой костюм и пряча его на полку шкафа в своей комнате. – Что это со мной? – пропела она, разглядывая свое обнаженное тело в зеркале, которое в полумраке комнаты не в силах было отразить всю красоту ее точеной фигуры. – Как я хороша, ла-ла-ла, – пропела она и натянула на себя ночную сорочку. – По-моему, он мне нравится, хотя это шаг вниз, пленять наместника и барда. Смешно, принц и нищий. Хотя этот нищий даст огромную фору некоторым принцам. Да уж, но целоваться при первом свидании это никуда не годно, милочка, – погрозила она пальцем зеркалу, – хотя как он целуется, это что-то.

С этими словами она шмыгнула в постель, задвинула полог над кроватью и, разметав волосы по подушке, через несколько мгновений заснула.

А город волновался, как рассерженный улей, в тавернах нарастало напряжение, готовое вылиться на улицы и спросить с кого-нибудь, почему так произошло. Купцы подсчитывались убытки и требовали от мэрии объяснений по поводу произошедшего инцидента, что тоже не добавляло спокойствия и порядка. Мэрия пошла на беспрецедентный шаг и попросила военных усилить патрули, а владельцев питейных заведений – уменьшить продажу спиртного.

Но это не давало ответ на некоторые неприятные вопросы, которые все чаще задавались, и на которые никто не мог найти ответ. Правда, почему пираты появились так внезапно и в тот момент, когда основные силы покинули порт? Приводила в недоумение и тактика пиратов – они жгли корабли, дома и, казалось, старались скорее нанести как можно больший ущерб, чем захватить богатую добычу и уйти восвояси.

Элитное подразделение личной гвардии наместника простояло в обороне, ожидая, что пираты ринутся в богатые районы, где их ожидала добыча. Нет – позлобствовав в нищих прибрежных районах, пираты отступили на свои корабли, как только военные опомнились и попытались отбить порт. Не приняв навязанный им бой, они улизнули в море, оставив позади пылающие купеческие корабли, озадачив своей тактикой бравых вояк.

Такое нетипичное поведение породило кривотолки и слухи о существующем заговоре и измене. Назывались ужасные факты, что в нападавших некоторые узнавали бывших жителей города, что само по себе было невероятно, так как всем известно, что островные пираты – это закрытое общество, не пускавшее так просто в свои ряды посторонних. А то, что это были именно островные пираты, не было никаких сомнений – на всех кораблях, ворвавшихся в порт, был поднят флаг с изображенным на нем левиафаном, перекусывающим своим огромным ртом корабль. Надо отметить, что подтверждения этих слухов не нашлось, так как взять в плен пиратов не удалось, а те из них, кто пал в этой войне, не принадлежали к местному населению.

Разъяренный таким нападением наместник немедленно распорядился организовать погоню и даже сам возглавил ее, как древний герой «идя впереди своих войск с обнаженным клинком», не слушая осторожные рекомендации своих советников, боявшихся, что это одна из ловушек пиратов, которая оставит город вообще без защиты.

Покинув рассерженную столицу, наместник заставил весь пыл критических замечаний направить на мэра, который, как мог, старался привести разрушенную часть города в порядок и хоть чем-то помочь обездоленным нападением пиратов людям. Все наперебой обсуждали информацию, которая якобы просочилась из окружения наместника, что сам наместник неоднократно отмечал слабость морских фортификационных сооружений города и даже предложил недорогой план реконструкции укреплений. Мало того, он собственноручно брался воплотить этот план в жизнь, чтобы обезопасить жизнь и имущество жителей, но, к сожалению, не нашел понимания у мэра.

На такие обвинения мэрия почти не отвечала, резонно утверждая, что необходимо сначала устранить последствия этого ночного нападения, а уж потом разбираться о чем идет речь. Но совсем отмалчиваться не удавалось, и секретарь мэра сделал заявление, что да, такие переговоры шли, и мэр действительно отказал наместнику в той непосильной для казны сумме, о которой шла речь. Ссылаясь на тот факт, что город и так выплачивает немалые деньги на содержание флота и содержание его контингента, и за это тот как минимум должен защищать оплачивающих его содержание горожан. Смущал мэра и тот факт, что контроль за расходованием средств и вообще за проведением модернизации береговых и морских фортификационных укреплений брал на себя наместник и подчиненное ему морское ведомство.

Как бы там ни было, но вопросов было больше, чем ответов. Город жил в недоумении и некоторой растерянности, пока к концу недели, на четвертый день после нападения пиратов, к порту не причалили отправившиеся в погоню корабли. Уполномоченный наместником отчитался перед мэрией и городом, что погоня триумфально закончилась. Четыре пиратских корабля были потоплены с помощью подоспевших соединений главных сил, которых удалось оповестить тайной связью, при этом потери флота были практически минимальны. Остатки пиратского флота разбежались, и ловить их быстрые суда было бесперспективно. В связи с этим экспедиция была завершена.

Ликованию в городе не было предела, и мэрией было решено дать в честь победителей бал, а в городе устроить ночной карнавал и народные гулянья.

Все это время Мил жил с надеждой о встрече со своей возлюбленной, помня про обещанное ею письмо. Но время шло, а письма все не было, и его замечательное настроение постепенно перерастало в апатию. Он попытался пробраться в парк в доме мэра, и ему это даже удалось, но, к сожалению, парк патрулировался моряками, и если ему и удалось пробраться незамеченным к беседке, то вряд ли такое было под силу Алисе. Мелькнувшая же было мысль пробраться в сам дом, была благоразумно отвергнута.

Изнывая от нетерпения и неизвестности, Мил стал рассеянным и раздражительным, не мог сосредоточиться на занятиях, что сразу бросилось в глаза наблюдательному мэтру. На его примере мэтр Буран прочитал ученикам лекцию о том, как важно сдерживать свои душевные порывы, и как взлет фантазии и творческого подъема резко может смениться застоем, апатией и опустошением.

После этой показательной «порки» Мил был отправлен в город «проветриться» и заодно отнести в мэрию письмо, в котором мэтр предлагал участие в городском праздновании своих учеников.

Предполагалось, что юные барды в разных местах города будут декламировать оды победителям и петь старинные баллады о доблестных рыцарях. Под старинными балладами мэтр имел в виду сочинения своих учеников, над которыми они корпели почти все свободное время, и которые он безжалостно критиковал. Это было необходимым для наработки навыков общения со зрителями, которые можно получить только практическими занятиями, и предстоящий праздник был очень кстати. Ведь кроме Мила больше никто еще не выступал перед большой аудиторией.

Выйдя за ворота, Мил был удивлен переменами в городе. Он жил предвкушением празднества, на которое мэрия готова была потратить немалые деньги, чтобы решить сразу две проблемы: отпраздновать победу наместника и тем самым польстить тщеславию военных, популярность которых в городе росла с каждым днем. И отвлечь горожан от неудобных вопросов, почему пираты так легко проникли в город.

– Просто чудо, что жертв было немного, – произнес мэр на последнем заседании, – а что до убытков, то все это поправимо и наживное, и мэрия готова помочь пострадавшим купцам.

Какие для этого будут проведены мероприятия, не уточнялось, но в распоряжении мэрии кроме общего фонда, которые некоторые называли страховым, и собственно для этого и создавался, были и другие рычаги вплоть до уменьшения пошлин и налогов, что всегда было заманчиво для настоящего купца.

По вопросу об усилении злосчастной береговой линии вскользь было замечено, что принципиальное решение по этому вопросу есть, осталось решить лишь вопрос финансирования, чем мэр совместно с правлением обещал заняться сразу после окончания праздника, намеченного на ближайший выходной.

Город расцветал на глазах, мостовые повсеместно мылись щетками, стены домов украшались гирляндами как бумажных, так и живых цветов. В окнах домов расцветали настоящие оранжереи, вступая в спор, чьи задумки лучше и оригинальнее. Богатые магазины придумывали благотворительные угощения для всех горожан, а таверны зазывали на праздники сниженными ценами на спиртное.

Портные и мастеровые завалило заказами, и они были вынуждены работать и днем, и ночью, пытаясь удовлетворить все запросы горожан, которые сыпались на них все больше, чем меньше времени до праздника оставалось.

В мэрии было полно народу, и пробиться на прием было практически невозможно да, в общем-то, это и не требовалось. Назвав имя мэтра, Мил оставил письмо у секретаря, который заверил его, что передаст письмо лично в руки, как только он освободится.

Дело было сделано, и Мил с удовольствием бродил по городу, любуясь его преобразованием. Уставший и изрядно повеселевший, он с удивлением отметил, что его муза снова с ним и нашептывает ему на ухо довольно удачные обороты речи, облачая их в поэтические формы, достойные того, чтобы запечатлеть их на бумаге. Не прошло и получаса, как эти обороты облекли стройную форму и сложились в балладу, повествующую о борьбе независимого и гордого народа с сильным и жестоким врагом.

Он так увлекся, что не заметил выходивших из дверей какого-то большого магазина группы молодых девиц, и дело чуть не кончилось столкновением. Девицы громко завизжали, напугав юношу, и громко выразили свое возмущение. Громче всех с хитрой улыбкой на лице возмущалась Алиса, при виде которой сердце Мила внезапно бешено застучало, а сам он впал в какой-то непонятный ступор, едва сумев выдавить из себя какие-то сухие слова извинения. Неуклюже поклонившись, он обошел лукаво смотрящих на него девушек и продолжил свой путь.

– А Вы не очень-то и вежливы, господин бард, – произнесла одна из них, отделившись от своих подруг и догоняя Мила.

– Простите, леди, я был так неловок, – пробормотал оторопевший от такого поворота событий Мил.

– Да уж, Вы мне, между прочим, почти отдавили ногу, – капризно сказала она.

– Я прошу простить меня, леди, я несколько замечтался и от этого стал так неуклюж, я могу чем-нибудь искупить свою вину?

– А Вы меня совсем не помните, ведь меня представляли Вам? Вспоминайте, я была в числе тех счастливиц, которые внимали Вашему голосу в беседке леди Алисы, – хитро улыбнулась девица.

– Простите мою забывчивость, леди, но Вы были так блистательны в тот вечер, и я был практически ослеплен Вашей красотой, в результате чего у меня вылетели из головы все подробности того празднества, – попытался как-то вывернуться из щекотливой ситуации Мил.

– Врунишка, – улыбнулась девушка, – но все равно приятно. Вы весь вечер пялились на Алису, поэтому вряд ли вспомнили бы меня, даже если бы очень этого бы хотели.

– Вы несправедливы, леди, – смиренным тоном произнес Мил, которого стала забавлять ситуация.

– Ладно-ладно, – отмахнулась от него девушка, – у меня к Вам просьба, господин бард. Мой дедушка большой ценитель бардовских песен, но, к сожалению, он очень старенький и давно уже никуда не выходит, поэтому он не мог иметь счастья слушать Вас. А мне бы хотелось, чтобы он оценил современных бардов. Я прошу Вас спеть для него Вашу замечательную балладу, о которой с восторгом говорят вокруг.

– Я почту за честь, леди… – поклонился Мил.

– Меня зовут Гортензия, только посмейте забыть мое имя еще раз, – грозно произнесла девушка, погрозив ему пальцем, – мы ждем Вас к шести на обед, не опаздывайте.

– Я буду непременно леди, но как Вас разыскать?

– Эй, напиши ему мой адрес, – обратилась Гортензия к стоявшему у дверей магазина приказчику. – Пока, – помахала она рукой Милу, затем, спохватившись, чопорно присела в реверансе и под хохот подруг убежала к ним.

Они дружной стайкой двинулись дальше, по очереди оглянувшись на остолбеневшего Мила.

– Держите, господин бард, – почтительно протянул Милу кусочек пергамента приказчик, – говорят, Вы восходящая звезда?

– Не верьте, – буркнул Мил и продолжил свой путь.

– Заходите к нам, – крикнул ему в след приказчик.

«А она хорошенькая, как я мог забыть ее имя? А Алиса даже не посмотрела в мою сторону за все это время».

Настроение заметно улучшилось, хотя какой-то особо зловредный «червячок» продолжал терзать сердце гремучей смесью ревности и обиды.

Когда Мил вернулся в дом мэтра Бурана, начатая сформировываться баллада обрела четкие формы и быстро была расписана пером.

– Прогулка пошла на пользу, а, молодой человек, – улыбнулся мэтр, ставя высший балл на прочитанном им свитке.

– Да, наверняка, – согласился Мил и вкратце рассказал о встрече с Гортензией и ее приглашении на обед.

– Ты становишься популярным, подряд два предложения в Старый город – это радует. Только будь осторожен. Старый бунтарь не самое хорошее знакомство.

– Старый бунтарь? – не понял Мил.

– Я говорю о деде Гортензии, старом Эллиесе. Ох и наделал он проблем в свое время. По молодости он чуть всю провинцию не поднял на дыбы, призывая граждан добиваться полного выполнения герцогом условий, на которых Мариина присоединилась к герцогству. Ходили слухи, что он вынашивал еще более амбициозные планы, подпитываясь поддержкой из Испа. Я в те времена служил у старого герцога, если теперешний мой возраст позволяет его так называть. Отношения с Испой были никудышными, основные войска приходилось постоянно держать у границ. Флот был в самом зачатке, денег ни на что не хватало, Борн, как всегда, бился в истерике по поводу нахождения наших войск вблизи границ. Все ждали войну. Обстановка была самая что ни на есть напряженная.

И этот Эллиес довольно долго и удачно этой обстановкой пользовался. Ох и попил он кровушки у старого герцога. Тогда он был героем, к слову которого прислушивались многие в Мариине и не только там. Ведь, скажу тебе по секрету, основания, кроме права силы, по которому Мариина отошла к герцогству, и сейчас вызывают ожесточенные споры среди законников Ловерии. Но это между нами, за такие слова можно навсегда испортить отношения с Лавией.

Так вот, тогда этот герой пользовался всеобщей любовью и почетом. Он был избран мэром и главой всех мыслимых комитетов города и провинции. Казалось, должно что-то случиться – или герцог уступит, или разразиться гражданская война. Но судьба мудрее нас, звезда его закатилась очень быстро, на скачках в ярмарочный день ему не повезло, он упал с лошади, да так неудачно, что не ходит до сих пор. Пока он метался в горячке в постели, какая-то роковая печать легла на всех его сподвижников. В течение месяца все близкие к нему люди, в том числе и его сын, так или иначе закончили свое существование на земле. Это сломало его окончательно, сделав из героя тишайшего обывателя. Он сложил с себя полномочия мэра и живет на городскую пенсию у себя дома, практически не выходя из него. Казалось бы, его все забыли, но нет. Точно знаю, что и сейчас за ним и его домом присматривают люди наместника.

Оставшись без основных руководителей этого безобразия, его последователи поубавили свой пыл. Можно даже сказать, рассыпалось его сообщество полностью. А тут удивительные дела стали твориться: отношения с Испой стали все улучшаться и улучшаться, а вскоре пошли настолько хорошо, что старый герцог вздохнул посвободнее, а в Мариине уши-то поприжали. Ему сюда даже войска не пришлось посылать, чтобы силу показать. Местная элита и сама все поняла. Они – торговый люд – свои глаза везде имеют, а разума у них поболее иных политиков.

Вот такая история с этим Эллиесом приключилась. Так что ты там не очень-то его слушай, хотя ходят слухи, он сейчас тишайший человек, а про политику в его доме и вообще не говорят. И ты себе заведи за правило, барды вне политики и вне границ. Наше дело – донести правду до людей в виде песен и баллад, а остальное не нашего ума дело. Хотя трудно быть вне политики, все равно приходится прибиваться к какому-нибудь берегу. Ну да ладно, иди уж, готовься. Раскудахтался я что-то с тобой, видать и впрямь стал стареть да глупеть.

Дом господина Эллиеса стоял на самой окраине Старого города и не мог похвастаться роскошью и помпезностью дома мэра – это Мил почувствовал сразу, подойдя к искомому месту. К чести молодого человека, он не придал этой особенности никакого значения. Постучавшись в старинную дверь, которую ему тут же открыл, по-видимому, ожидавший его слуга, он попал с улицы прямо в дом и без промедления был препровожден в небольшую уютную комнату. Это оказалось просторное помещение, значительную часть которого занимал огромный прямоугольный стол, сервированный для обеда.

В разных частях комнаты, украшенной позолоченной лепниной на стенах, которая кое-где имела несколько потертый вид, и огромной люстрой, свечи в которой, надо отметить, в данный момент не горели, так как в широкие окна поступало достаточное количество света, стояли с десяток человек. По-видимому, это были члены семьи или друзья, приглашенные к обеду. Все они, как один, повернулись к вошедшим, и слуга громко произнес: «Господин Милл И’Усс».

– Добрый день, молодой человек, – прозвучал голос из-за стола, принадлежащий очень худому и очень старому человеку. Его бледное лицо и длинные седые волосы делали его похожим на благородного мудреца.

– Добрый день, господин Эллиес, – поклонился Мил, – и Вам всем, господа, добрый день.

– Я очень рад, господин бард, что Вы отозвались на нашу просьбу исполнить нам свою удивительную балладу, о которой мне прожужжала все уши моя внучка, – усмехнулся хозяин дома.

– Я к Вашим услугам, господин Эллиес.

– Гортия, дорогая, представь нашему гостю присутствующих, – обратился он к Гортензии. – А Вы, господа, присаживайтесь, думаю, самое время пообедать.

Гортензия быстро перечислила Милу присутствующих и, перепоручив его слуге, убежала к деду, усевшись от него по правую руку.

– Отобедайте с нами, господин бард, – продолжил старец, обращаясь к Милу, которого слуга усадил напротив главы дома.

– Почту за честь, господин Эллиес, пообедать с одной из легендарных личностей в истории Мариины, – чуть наклонил голову Мил.

– А Вы, по-видимому, интересуетесь местной историей, господин бард? – грустно усмехнулся Эллиес.

– Немного, – смутился Мил, – барды должны знать особенности местностей, где им приходиться выступать, иначе они рискуют попасть, скажем так, в излишне щекотливую ситуацию.